Страница 9 из 92
- Ат, пустяк...
- Не говори, братко. Меду возьмешь в рот ложку, а...
чуешь!
- Толку с него - без хлеба.
- Мудрый старик, - с уважением проговорил Грибок, покачивая головой. Пчелу лучше, чем человека иной, понимает! И рыбу!.. Мудрый!
"Меду, видно, хочет попросить! Чай подсластить, скажет, или еще что придумает", - насторожился, неприветливо следил за Ахремом Василь. Но тот свернул на другое, главное, судя по тому, как он серьезно заговорил:
- Землю переделять хотим... Может, слышал?
- Слышал...
- Чтоб по-людски было. А не так, как досель...
- Давно бы пора!
- А когда было собраться? Так на воскресенье и надумали... Я вот думаю, что тебе надо прийти. Матка все же, что ни говори, женщина. Или, может, Денис пускай придет?..
- Я приду, - твердо сказал Василь.
- Ну вот и хорошо. - Грибок уже собрался идти, но остановился. - Я об этом начал оповещать еще позавчера.
А тебя что-то не видел. Так ты не обижайся, я это без хитрости... Так, говоришь, нет меду?
- Нет. Дед недавно смотрел.
- А может, есть немного? Хворает мальчонка у меня.
Полакомиться бы ему. Может, поправился бы скорее...
- Нету...
- Ну коли нет, так нет... - виновато произнес Грибок и подался на дорогу за гумнами.
"Берут завидки на чужие пожитки! Меду захотел! - подумал неприязненно Василь. - Ага, жди!.. Издаешься вам всем!.." Василь тут же рассудил, что, может, немного и надо было бы дать меду, а то вдруг Грибок обидится за отказ и, лихо его возьми, обделит, нарезая землю. Как-никак в комитете этом...
- С кем ты там говорил? - встретил его дед Денис, когда Василь вошел во двор.
- Да Грибок...
- Чего он?
- Собрание, говорит, будет про землю... И меду просил.
Для дитя, - мол, хворый...
- Хворый? Надо бы дать ложку.
- Дать! Издаешься каждому! А что на базар повезем, за что хлеб купим?
Дед не стал возражать: Василь в доме становился как бы старшим по чину, хозяином, забирал власть.
Когда Василь, поужинав, встал из-за стола, мать заботливо посоветовала:
- Свитку возьми. Дождь собирается.
- На холод повернуло, - отозвался Денис. - Дождя не должно быть... А свитку надень...
Василь набросил свитку на плечи и вышел из хаты. На дворе было темно, пасмурно и холодно, с ближнего болота несло гнилой сыростью.
Ганна пришла на заветное местечко у изгороди в аккуратной домашнего сукна жакетке. Василь уже не раз про себя отмечал, что она прихорашивается, идя на свидание, и это его наполняло гордостью. Старается понравиться ему, старается, как перед настоящим кавалером...
Василь хотел обнять ее, прикрыть свиткой, но она уперлась руками, отстранилась и долго стояла одна. Влажный ветер с болота трепал ее волосы, она время от времени поправляла их рукой. Жакетка, видно, грела плохо, Ганна мерзла, но не признавалась в этом. Она сильно озябла и, когда Василь снова привлек ее к себе, не сразу перестала дрожать.
Вместе было тепло и хорошо. Василь слышал, как трепещет, бьется возле его руки Ганнино сердце...
Обнимая ее, Василь мечтал:
- Чтоб с того куска, что возле цагельни, досталось. Вот бы надел был!.. Меду продал бы, семян купил бы отборных...
Поглядели бы!
- Любишь ты хвалиться!
- А чего ж! Может, не веришь?
- Да нет, может, и верю! Если не врешь, то, видно, правда.
- Правда. - Он добавил убежденно: - Со мной не пропадешь!
- Уга. Ты ж еще и не говорил, что хочешь взять меня!
- А чего говорить? И так видно.
- А я думала, не на Просю ли горбатую поменять собрался! Молчит и молчит!
Василь озабоченно, по-хозяйски, степенно признается, делится с Ганной:
- В хате - холодно, тесно. Стены прогнили... Не хата,
а просто гроб...
- . Что гроб, то гроб...
- Хочу зимой немного лесу купить. Думал, куплю больше, за мед. А тут жито пустое. Мед надо менять на хлеб...
Ну, да в этот год немного, немного - в следующий...
Где-то протяжно, по-волчьи тоскливо, завыла собака. Ганна тревожно притаилась:
- Как воет... Аж страшно. Словно к покойнику...
- Сказала.
Ганна долго не могла успокоиться. Василь обнимал ее, неуклюже, тяжелой рукой гладил упругое плечо, спину. Вдруг слух его уловил шарканье шагов неподалеку, и он, не отпуская Ганну, оглянулся. К ним от кладбища, вдоль изгороди, приближался в темных сумерках человек. За ним Василь увидел еще двоих.
Они подошли и остановились, всматриваясь.
- Ишь, прилипли! - недобро сказал первый.
Второй грубо, будто приказывая, бросил:
- Кто такой?
- А тебе что? - в тон ему, так же грубо, ответил Василь.
- Поговори, балда! - Василь уловил явную угрозу в его голосе. - Как звать?
Ганна уже высвободилась из-под свитки и быстрым взглядом окинула незнакомых. Только тут Василь рассмотрел, что вещь, которую человек держал под мышкой-и которой Василь не придал раньше значения, - винтовочный обрез. Этот обрез угрожающе шевельнулся. Чувствуя, как между лопаток сразу похолодело, Василь перевел взгляд на двух других - они также были с обрезами. Дальше темнели еще две или три фигуры.
- Василем звать...
Он услышал вдруг густой, тягучий шум груш и с тревогой взглянул на Ганну. Она, кажется, спокойно ждала, что будет дальше. Незнакомец, видно, заметил взгляд Василя.
- Твоя девка?
- Моя.
Второй вдруг обхватил Ганну за талию, прижался к ней, противно, язвительно захихикал:
- Теплая, едри ее!..
Ганна гневно рванулась, изо всех сил кулаком толкнула его в грудь.
- Отойди, черт слюнявый!
- Я? - Он подошел ближе, злобно схватил Ганну за руку, крутнул. - Вот затащу сейчас в поле...
Но тут, не помня себя, как коршун, грозно ринулся на него Василь:
- Не лезь!..
Он толкнул "черта", дернул за воротник. Тот сразу отпустил Ганну, стволом обреза двинул Василю в живот. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы один из бандитов не крикнул с угрозой:
- Брось!
"Черт" обвял, отвел обрез от Василева живота, неохотно отступил. Сквозь зубы процедил:
- Твое счастье! Помолись богу, овечка!..
Тот, кто выручил Василя, хрипло спросил:
- Грибка Ахрема знаешь?
- Ну, знаю... - Василь весь еще был полон воинственного пыла, слова выговаривал с трудом.
- Идем, покажи!
У Ганны вырвалось требовательно, тревожно:
- Зачем?
- В гости... - Грозный незнакомец вдруг приказал: - Катись в хату. Да смотри, держи язык за зубами. Твоя нора? - кивнул он в сторону Ганниной хаты.
- Моя.
- Так вот - сиди и не дыши, если хочешь быть целой.
И если ему добра желаешь. Ясно?
Ганна ответила спокойно, дерзко:
- Чего ж, понятно.
- Ну так сматывайся.
- А с ним что? - не уходя, кивнула на Василя Ганна.
- Жив будет! Не съедим!.. Ну, мотай отсюда! - уже злясь, приказал он Ганне.
Она пошла тихо, не торопясь, обычной своей гордой походкой. Когда звякнула щеколда за ней, хрипатый скомандовал одному:
- Гляди во все глаза. Если что - стреляй. И с хаты не спускай глаз. Чтобы не выходил никто.
- Чисто будет.
Хрипатый шевельнул обрезом.
- Давай! По загуменьям!
Василь понял, что этот приказ относится к нему, и уныло зашаркал лаптями по стежке. Не оглядываясь, он чувствовал, что банда потянулась вслед за ним, слышал шум их шагов, сморканье, тяжелое дыхание хрипатого, следовавшего за ним по пятам.
Вдоль огородов выбрались на загуменную дорогу. Гумна стояли в темноте печальные, неприветливые, низко надвинув мокрые шапки соломенных крыш. Сердце Василя тоскливо сжалось, ноги стали вялыми, и он невольно остановился.
- Ну, ты, шевелись! - поддал сзади стволом обреза хрипатый.
Василь неохотно поплелся дальше. Ощущая холодок на затылке, он невольно тревожился, внимательно ловил все, что было там, за спиной, где шла банда. Он уже не догадывался, а, можно сказать, знал, что сзади шли бандиты из отряда Маслака, слухи о которых не один месяц пугали людей по всей волости. Всем своим существом он ощущал близость большой неизбежной беды. Недавняя смелость, с которой он защищал Ганну, уже выветрилась. В отрезвевшей его голове стояла, не уходила четкая мысль, что не к добру спрашивают они про Ахрема, - видно, хотят с ним рассчитаться за что-то.