Страница 34 из 92
- Нас, ей богу, как телят- дурных, тычут к корове, а мы - будто нас резать собираются. Будто добра себе не хотим... Вот тут товарищ Апейка говорил о телегах, о земле, о бандитах.
Правильно ведь говорил, ей-бо! А вот как мучаемся мы со своими жерновами! Ветряки же в Олешниках, туда не доберешься! Аж жалко смотреть на бедных наших женщин и детей, как они мучаются! А то еще и пожилая мать - не секрет - часто бывает, надрывается, чтоб смолоть что-нибудь!
Кое-кто из мужчин сильнее задымил цигарками, женщины же начали вздыхать, сокрушенно качали головами:
правду говорит, горе без ветряков! А в Олешниках их целых два, и так быстро, хорошо мелют!
- Да не о том речь. Гребля, конечно, дело неплохое, кто против?
- А если не против, так не надо, ей-бо, плакать да стонать! И не надеяться на кого-то другого, а браться за нее!
- Да тебе ли, Миканорко, говорить: ведь целый год как черт лысый крутишься! Дня свободного нет!..
- Можно найти! Если захотеть.
- Зимой же не будешь. Снег...
- Зимой - не секрет - можно заготовить, подвезти все.
А летом, отсеявшись, можно ухватить какую-нибудь неделю!
- Ухватишь тут. Один возьмется, а остальные - цигарку в зубы и будут поплевывать.
- Один будет надрываться, а другой на мураве качаться!
- Никто не будет качаться! Если решим, чтоб всей деревней, так и приказ будет: всем идти!
- А если кто, грец его, не пойдет? Возьмет - да и не пойдет!
- Так неужто мы не можем всей деревней одного заставить, чтоб не ломал строй?
, - В сельсовет передайте, - заявил Дубодел. - Мы найдем, что с таким сделать!
- Столько страху, ей-бо, с этой греблей! Будто, скажи ты, не гребля, а собака его знает что! В других деревнях, не секрет, давно уже за болота взялись, осушать начали. Не чешут затылок, а копают канавы и делают луга. И коноплю, и всякие другие культуры сеют! А у нас - будто и нет болота? Будто у нас земли лишек?
- Возьми ее, если такой смелый!
- Мало гребли, так еще и болото!
- Дело говорит!
- Пустое!
Василь тоже подумал; "Вот же влезла человеку в голову дурь, не дает покоя. Будто это так просто - пошел и осушил, неизвестно с чем и кем, такую прорву кругом! Да и зачем сеяли - чтоб на другой год все затянуло топью и ряской!
Ведь, кажется, слышал от мужиков умный ответ, так нет же, все одно, лезет на рожон!.. В других деревнях, говорит...
В других - всюду рай, сам хлеб сеется, сам мелется, сами булки в рот летят, а мы - без хлеба с зимы! Болтает, будто делать ему нечего!" Василь более мирно думал о гребле, но считал, как и многие другие, что это - дело "казенное".
"Если б казна взялась да заплатила какую-нибудь копейку, то можно было б и оторваться в свободное время. Заработать можно было б кое-что..."
Миканор, заговорив об осушке болот, и сам сразу же почувствовал, что перехватил, - все равно никто не поддержит, но, разгоряченный, остановиться уже не мог.
- Конечно, осушить болото - не то что греблю сделать.
С ним сразу не управишься. Не секрет - сила нужна большая. И времени много! Так вот если б взяться и сорганизовать мелиоративное товарищество!..
- Сорганизовали уже одно.
- Потушили все пожары!
- Привезли пожарную машину!..
Андрей Рудой крикнул Дубоделу, чтобы ему дали слово, дали сказать "ноту" на этот поклеп. Не ожидая согласия, Рудой с возмущением набросился на насмешника: пожарную-то он обещал привезти, но ведь денег собрали мало, хватило только на два багра, топор и три ведра. Кто-то перебил его вопросом, куда это все исчезло, но Дубодел не дал Рудому оправдаться, заявив, что вопроса этого нет в повестке дня.
Рудой стал спорить с ним. Перебранка между ними тонула в общем шуме: говорили все, не обращая, кажется, никакого внимания ни на Миканора, который еще пытался сказать что-то, ни на президиум. Миканор постоял, подождал, надеясь, что станет тихо, и, обиженный невниманием, сел.
Василь заметил, что Апейка, снова начавший говорить, когда в хате притихли, ни слова не сказал о мелиоративном товариществе, а все - про греблю, про греблю. После того, кто бы ни выступал, все высказывались против предложения Миканора об осушении болота, о мелиоративном товариществе. Апейка всех слушал молча и, казалось, поддерживал такие мысли.
Василь почти не удивлялся тому, что большинство уже соглашались с предложением Апейки - греблю нужно строить. "Испугались, что еще и за болота прикажут взяться. Все-таки с греблей меньше хлопот.. "
Он и сам, боясь, чтобы не начали уговаривать если не сразу лезть в болото копать канавы, то вступить в товарищество, вносить пай, с легкой душой проголосовал за греблю.
- Остается только выбрать старшего, - удовлетворенно произнес Апейка, когда руки опустились. - Я думаю, что на эту должность не найти лучшего человека, чем Миканор!
У многих сидевших на собрании было, видно, другое мнение: один Андрей Рудой сразу сказал, что согласен, даже захлопал в ладоши. Его поддержали всего несколько человек.
Остальные совет Апейки приняли сдержанно, в хате установилась настороженная тишина.
- Не выбрать бы холеру - горячий не в меру! - сказала Сорока.
Она, видимо, высказала то, о чем думали многие. Но Апейка предупредил разговоры, могущие повредить делу:
- Горяч - не беда. Не был бы холоден! Горяч, - значит, добра людям хочет, не безразличен! Значит, дело поведет хорошо!
Его послушались: Миканора так Миканора. Чувствовалось, что люди уже утомлены и собранием и поздним временем и теперь, когда главную заботу греблю - приняли на свои плечи и ничего важного больше не предвиделось, ждали одного: поскорее разойтись. Избрав Миканора, они и повалили с шумом из хаты. Может, один Василь в тэлпе парней вышел из хаты неохотно, как бы оставляя тут свою надежду.
Он прошел немного по белой, заснеженной улице, отстал от парней. Идти домой не хотелось. Его как привязанного тянуло назад, к Хадоськиной хате, где еще оставалась Ганна. Вот прошел мимо него черный Прокоп, Сорока, обронившая слово, видимо о Миканоре:
- От службы дурь. Поживет - ума наживет!.. Наживет, быть того не может, коли на что гожий!..
Тихо, задумчиво прошел Ганнин отец, даже не заметил Василя. Подлетел Зайчик, сунул бородку к Василю:
- А ты чего тут? Забыл, где своя хата?
Хихикая, вприпрыжку побежал домой. Прошло еще несколько человек, то шумливых, то молчаливых. И вот остановилось, замерло сердце: шла Ганна. С каким-то страхом и боязливой надеждой, преодолевая недоверие, он ступил навстречу:
- Добрый вечер!..
- Ночь уже, - неласково, колюче сказала она.
Пошли молча. Василь хотел, заставлял себя говорить, чтобы разбить, сломать это сжигавшее его молчание, и не мог разжать губ. А потом уже было поздно: сзади послышались шаги, он оглянулся - их догонял Евхим. Догнал, пошел рядом с Ганной, засмеялся дружески:
- Высидела до конца! Терпеливая!..
Василь почувствовал себя лишним...
...Через несколько дней Василь ехал с возом хвороста из лесу: куреневцы возили хворост к гребле, заготавливали материал. Летом сюда добраться было бы невозможно - лес рос на болоте.
Выезжая на дорогу, Василь вдруг сошелся с Чернушкой, также ехавшим по дороге.
Чернушка отстал от своей подводы, подождал Василя, закурил с ним. Пошли вместе.
- Ты почему это совсем показываться у нас перестал? - не без умысла спросил Чернушка.
Василь отвернулся:
- А так...
Чернушка не отставал:
- Ты, может, про Ганну что, грец его, думаешь? Такие думай. Ждет она тебя.
- Так... - косо глянул Василь, - Евхим же Корч...
клинья подбивает...
- Липнет, грец его! Но - то все пустое. Заходи, не думай ничего.
- Ну, может... Погляжу. Приду.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Зима понемногу крепчала. Землю то сковывало холодом и яркой белизной аж слепило глаза, - ширились поля, то наступала оттепель - снег темнел, и, нудный, беспросветный, моросил дождь. Только под самый Новый год мороз сковал землю как следует и зима стала властвовать повсюду: застилала просторы новыми и новыми отбеленными полотнами, обкладывала хаты и хлева сугробами, перерезала улицы белыми горами...