Страница 4 из 18
– От кого, ба? И кто мог спрятать?
– От таких, как мы с тобой, прятали. А кто… вот это вопрос. Прирождённых-то я б учуяла, ни в каком виде б не пропустила. Так что думай, внук, крепко думай!
Виктор кивнул, всем видом показывая – думаю, крепко думаю. Прошёлся по просторной горнице (баба Вера именовала большую комнату именно так), встал у окна. За забором сидел и чесался задней лапой здоровенный серый кобель, как на первый взгляд – старый волчара. Только откуда в русском селе недалеко от Москвы волки? Собака поймала его взгляд, покосилась настороженно и недобро – она оказалась одноглазой, морду рассекал шрам, встала и потрусила по дороге прочь. Нет, и впрямь здоровенная псина!
– Думаю, ба, – сказал Виктор. – У вас-то странностей не наблюдается? Волки в деревню не заходят?
– Волки? – удивилась бабушка. – А! Живёт у сторожа псина, с виду чистый волк. Старый кобель, беззубый… Подкармливаю из жалости.
Баба Вера помолчала, потом всплеснула руками.
– Да что ж я стою… У меня же тесто на блины заведено, печь пора!
У неё действительно была русская печь. И дом был старый, бревенчатый, окружённый большим заросшим садом, и печь древняя, огромная, настоящая, на дровах. Виктор уплетал блины, поливая их густым янтарным мёдом, намазывая малиновым вареньем, а бабушка рассматривала свежие фотографии и между делом расспрашивала. Всё ли в порядке в Срединном Мире? Доволен ли народ? Не мутят ли воду маги? А как внуки? Какая в них проявилась сила? Как Тэль? Всё такая же юная и упрямая? Всё ли хорошо у Виктора с ней? Не ходит ли он налево?
Тут Виктор поперхнулся блином и возмущённо уставился на бабушку. Та как ни в чём не бывало развела руками и снова принялась жаловаться на смутную тревогу, на с чего-то вдруг удумавшие ныть кости, а потом, совершенно неожиданно, на повышение пенсионного возраста.
– Ты ж давно на пенсии! – удивился Виктор.
– Так я не о себе, я о народе тревожусь! – ответила баба Вера. – Мы когда-то загордились, стали нос задирать – вот и начались беды. Ты смотри, народ-то не обижай. А то сам знаешь, что в одном мире случается – то в другом отражается. У нас народ обидят, а бунтовать у тебя начнут! Или наоборот.
– Не начнут, – сказал Виктор твёрдо. – И я не позволю, и оснований к тому не дам.
Бабушка вроде как успокоилась. Но на прощание опять сказала:
– Тревожусь я. Стряслось что-то, а понять не могу. Ты подумай о том, подумай хорошенько!
И Виктор думал. Всё время, пока «Ласточка» везла его в Москву, к точке перехода.
Лишь такое чудовищное скопление человеческих эмоций, страстей, желаний, любви и ненависти способно открывать и удерживать тропы меж Изнанкой и Срединным Миром.
Эрик вначале снял футболку, потом расстегнул ремень и стащил джинсы, ловко ухитрившись сбросить их вместе с кедами. Будь он двадцатилетним накачанным юношей на людном пляже – поймал бы десятки оценивающих девичьих взглядов. Но Эрик был тощим и слегка сутулящимся юнцом лет пятнадцати, да и вокруг был не людный пляж в полдень, а пустынный вечерний берег Амурского залива и несколько ровесников.
Оставшись в одних выцветших плавках, Эрик посмотрел на Антона.
– Ну? Зассал?
– Чё ты агришься? – сказал Антон, неловко оглядываясь на ребят. – Это ж крипота!
– Го, Антоха, – сказал Эрик спокойно. – Ватафак? Так ты плывёшь? Кто первый повернёт, тот и слился.
Антон посмотрел на тёмную воду залива, в которой качались огни Русского моста. Сглотнул.
– Я выпиливаться не собираюсь, – ответил он.
– Пока, – Эрик подобрал джинсы, запрыгал на одной ноге, натягивая их. – Моё.
– Да ну тебя, хикка конченый, – Антон повернулся и пошёл от берега. – Го, парни. Пфф.
Ребята пошли за ним – все, кроме Кости. Тот остался стоять рядом с неторопливо одевающимся Эриком. Подобрал футболку, протянул ему.
– Держи тишку.
– Спасибо, – сказал Эрик.
– Чё завёлся? – спросил Костя. Понизив голос, добавил: – Ты же плаваешь как отстой. Если бы он подписался?
– Антоха с темноты ссытся, – ответил Эрик. – Ночью не поплывёт.
Костя пожал плечами. Эрик был друг, хоть и странный, Антон и впрямь понтовался не по делу и подзуживал Эрика без всякой причины. Но у Кости возникло нехорошее ощущение, что обычный спор едва не кончился бедой.
– Идём?
– Нет, я домой, – Эрик пригладил волосы и словно переключился – из обычного подростка превратился в примерного старшеклассника. – Обещал родителям вернуться до десяти.
– Уже опоздал.
– Успею.
Эрик развернулся и пошёл к дороге. Костя помедлил несколько секунд, пожал плечами и двинулся к ребятам. Антон что-то громко говорил, наигранно веселясь и пытаясь увести разговоры в сторону. Всё-таки Эрик его уделал.
Автобус довёз Эрика к дому в половине одиннадцатого. Хоть он и бравировал, но не успел вовремя. Зато на четвёртый этаж Эрик поднялся по лестнице, чтобы звук лифта его не выдал, дверь открыл очень тихо и проскользнул в коридор. Может быть, родители уже спят?
Но родители не спали. Сидели на кухне и разговаривали. Эрик на цыпочках двинулся по коридору к своей комнате, ловко проскочил опасный участок напротив кухни (краем глаза заметив спину отца и стоявшую у окна мать). И уже двинулся было дальше, но замер, вслушиваясь.
– Был бы родной – иначе бы себя вёл, – сказал отец раздражённо. – Шастает до полуночи не пойми с кем…
Эрик застыл.
– Мы его воспитали, – сказала мать. – Он родной и есть.
Отец фыркнул.
– Вместе же решили, – сказала мать. – Не моя вина, что своих не родили…
– Ну попрекай меня, попрекай! – тяжело произнёс отец. – Что на работе надрывался, что здоровье загубил…
Эрик стоял, прислонившись к стене. Пытался вспомнить, когда отец жаловался на здоровье. Вроде не было такого. Да и работа у отца была спокойная – в управлении порта.
Впрочем, почему у отца?
Оказывается, что у чужого человека.
Он дошёл до своей комнаты, проскользнул в открытую дверь. Не раздеваясь, лёг на кровать. Полежал минуту, слушая бубнёж из кухни. Родители никогда особо не ссорились, да и сейчас, разве это ссора? Вот у Костяна, когда ссорятся – даже кот с синяками ходит…
Эрик достал из кармана наушники, воткнул в уши, запустил трек. Группа «Тёмный пластилин» гнала рэп – опускала Тимати и прочих старпёров по-чёрному. В дверях мелькнул силуэт – Эрик сделал вид, что не заметил.
– Эрик!
Он вынул наушники. Посмотрел на родителей.
– Ты давно дома? – спросил отец растерянно.
– Да с полчаса, – ответил Эрик. – Уроки сделал, музыку слушаю.
Мать и отец переглянулись.
– Ну… хорошо. – Отец ушёл. Мать постояла, потом зашла, прикрыла дверь. Села на кровать.
– Что… мам? – спросил Эрик.
Она почувствовала заминку. А он не смог её спрятать. Или не захотел. Обычно у него всё получалось – как сегодня, когда пришлось ругаться с Антоном. Эрик мог быть своим в любой компании, мог общаться с кем угодно и кого угодно убедить в своей правоте. И мать мог убедить. Но сейчас – будто не захотел.
– Ты слышал, – сказала мать.
Эрик молчал.
– Мы тебя любим, – сказала мать. – Отец просто переживает, он тоже тебя любит. Он сгоряча… от волнения.
Эрик подумал, что это, в принципе, правда. Может и получал он порой выволочки, а пару раз, в детстве, ремня по заднице – но всегда по делу. И подарки ему дарили хорошие, и прикид был правильный, и когда он заболел китайским гриппом – отец и мать сидели рядом, переживали…
– Да всё в порядке, мам, – сказал Эрик. – Ты чего вообще?
Мать заколебалась. Понимала, что сын услышал правду, но хотела поверить, что ничего не произошло.
– Спи давай, – она натянуто улыбнулась. – Завтра в школу.
– Завтра суббота, – поправил Эрик. И зевнул. – Но я сейчас, да. Буду спать.
Мать вышла, поглядывая на него. Он остался лежать. В груди бухало сердце, было противно и тоскливо, хотя с чего бы вдруг? Антон с мачехой живёт, Костя с отчимом. Наверняка среди компании есть и приёмные ребята. Что он распереживался? Не младенец, чтобы сопли на кулак наматывать.