Ледяное сердце герцога

— Бедная крошка! — вздыхала Золле, оказавшаяся свидетельницей, — такая хорошенькая. И чего этому истукану нужно? Довел девушку до слез.

— Она плакала? — изумилась Милтина.

— Зареванная была, будто ведро лука перечистила и растолкла! Нос распух, подбородок дрожит. Фу!

— Но почему…

— Влюбилась, ясное дело. Все они, как одна, готовы упасть к ногам его светлости, да не нужны ему — вот беда.

Через два дня Шугэ собрался говорить с Эдуаном о судьбе Милтины. Девушка хорошо справляется с работой швеи, возможно, герцог позволит ей жить в замке и обшивать ратников и слуг. Неожиданно для супругов подопечная воспротивилась — нет, она не останется здесь.

— Куда ты пойдешь?! — Золле чуть не плакала от огорчения. — Оставайся с нами, разве мы с Шугэ обижали тебя?

Милтина и сама готова была разрыдаться, но не отказывалась от намерения.

— Где моя одежда?

— Пойдешь в штанах, как парень? — возмутилась женщина. — Изволь! Вот! Я все починила, выстирала. Не думала, что пригодится, а вот понадобилось.

— Спасибо, Золле, я не забуду твоей доброты, — девушка переоделась под пристальным взглядом хозяйки и, поцеловав ее, сказала примирительно, — прости меня. Я не могу остаться рядом с ним. Мое сердце разрывается.

— Ты бежишь из-за герцога? Бедная девочка! Куда же теперь?

— Пойду по городам и селам, буду петь. Бродячим менестрелям хорошо подают. Вот только взглянуть бы еще разок на его светлость. — Кусая губы, чтобы не расплакаться, сирота нацепила на плечи котомку и взяла в руки лютню. Ей больше не увидеть прекрасного герцога, не перехватить его случайного взгляда, не услышать голоса, заставляющего сердца ускорять свой бег.

— Идем! — Золле потянула девушку за собой. Она надеялась, что вновь повидав герцога, та раздумает бежать. — Шугэ попросит Эдуана выслушать тебя, поблагодаришь за приют.

Передав Милтину мужу, она так разволновалась, что почувствовала дурноту. Поцеловала Милтину, перекрестила, шепча молитву, и пошла к себе.

Сиротка, зайдя в кабинет Громма, как завороженная, глядела на герцога. Механично произносила заготовленные фразы, а душа ее ликовала. Как он смотрит! Сколько нежности, восхищения во взгляде! Еще миг, и она кинется к нему, обовьет шею руками, прижмется лицом к его гладковыбритой щеке…

Эдуан просит спеть. Милтина запела, подыгрывая себе на лютне. Эту балладу она малышкой слушала, сидя на коленях у отца. Любимая песня мамы, как он говорил. Герцог взирал на певицу с обожанием, их души объединяло чувство восторга и трепета. Мгновения будто бы превратились в вечность… Что произошло? Эдуан выдохнул:

— Уходи!

Она ослышалась? Нет, он повторил:

— Вон! Вон отсюда!

Не чувствуя себя живой, девушка что-то сказала, поклонилась и вышла из комнаты. Шугэ едва успел подхватить ее, не дав упасть на каменный пол. Преодолев лестницу с Милтиной на руках, слуга встретил камердинера герцога.

— Какая симпатичная ноша!

Старик провел ладонью по волосам девушки. Она открыла глаза, высвободилась и ступила на землю, хмуро взглянув на камердинера.

— Так это добыча орлана! Поправилась? Куда теперь? — интересовался тот.

— В менестрели надумала, — ответил Шугэ и показал инструмент, который до сих пор держал в руке. Девушка взяла лютню и, ничего не объясняя, спрятала ее в заплечный мешок.

— Будешь бродить по дорогам? — изумился камердинер. — Это небезопасно. — Смерив девушку изучающим взглядом, предложил: — Едем со мной в Эду, директор тамошнего театра мой должник. Попрошу его взять тебя в труппу. Танцевать умеешь?

Милтина пожала плечами. Шугэ заметил:

— Она шьет неплохо.

— Ну не певицей, так костюмером пойдешь, — засмеялся старик и крикнул своему служке, — вели седлать коня для моей спутницы!

Шугэ простился и поспешил наверх, ему крикнули, что господин зовет. Старик, взяв Милтину под локоток, повел ее на площадь. Он обрадовался попутчице:

— Видишь, как удачно герцог отправил меня с поручением в Эду! Сделаю кое-какие дела, навещу старых знакомых, тебя пристрою и обратно! А чего ты мальчишкой вырядилась?

— Так удобнее.

— Волосы состригла, какая из тебя певичка без прически! — сокрушался камердинер.

— Косу мне обрезали, когда первые сваты пришли.

— Чем же сватам твоя коса не приглянулась?

Милтина впервые после пережитого в кабинете Эдуана потрясения улыбнулась:

— Мачеха злилась. Нечего, сказала, женихов завлекать. Вот так обстригла, — девушка провела рукой у мочки уха. — Уже отросли.

Камердинер потрепал густые волосы Милтины:

— Коса знатная была, вижу.

— Она шиньон себе изготовила, покрасила только.

Привели лошадей. Путешественнице помог забраться слуга, камердинер запрыгнул в седло сам, хвастая ловкостью. Проехали по площади, затем под надвратной башней и стали спускаться по мосту. У девушки холодок шел по спине, затылок налился тяжестью. Все ее существо противилось отъезду. Что-то важное, самое главное в жизни она предавала сейчас. Еще раз увидеть молодого герцога, оглянуться, вдруг он следит за ними через узкое окно! Милтина подавила в себе это желание. Эдуан и не вспомнит о дочери лесничего, ему дела нет до спасенной им девицы. Спутник что-то весело рассказывал, расспрашивал девушку. Она вежливо отвечала, иногда невпопад. Лошадки мерно постукивали копытами. Когда выехали на дорогу, свободную от крестьянских телег и пеших работников, поскакали быстрей. Тут уж не разговаривали.

Глава 6. ГРАФ И ЛЕДИ

Граф Приэмм Солоу был сердит на герцога. Ругал и себя за то, что послушал мать и повез сестрицу в замок. Ведь предупреждал их! Так нет, словно дурманом каким опоили все семейство. Графиня талдычила одно:

— Нужно попытаться, будем жалеть, если не сделаем.

— Братец, — тоненько пела младшая леди Солоу, — мне понятны твои тревоги, но так хочется взглянуть на его светлость! Обещаю, что не буду огорчаться в случае неудачи.

Приэмм только руками разводил. Нет, стремление сестры заполучить богатейшего и красивейшего аристократа в мужья, было вполне объяснимо, не говоря о том, что это облегчило бы участь самого графа. Однако он не раз был свидетелем таких знакомств, и ни одна девушка, как бы ни была красива и знатна, не сносила равнодушие, даже пренебрежение Эдуана, с достоинством. Сердце щемило от воспоминания, как вез домой другую сестру. Та тоже храбрилась поначалу.

Сколько ни сопротивлялся Приэмм, сделал, как просили. И вот результат: схлопотал очередное унижение. Может, действительно герцог болен? Пусть так, но причем тут все остальные мужчины? Взять хоть его, графа Солоу! Он-то вполне здоров и рад водить знакомства с представительницами противоположного пола, но вынужден чахнуть среди мужицких рож по десять месяцев в году! В сердцах Приэмм пожелал начальнику получить такое наказание, чтобы тот в полной мере прочувствовал боль, доставляемую из-за его особенностей другим людям, ну хотя бы обеим леди Солоу.

Мольбы графа, вероятно, были услышаны, с герцогом творилось нечто необъяснимое. Все последние дни Эдуан был рассеян и равнодушен к обычным занятиям. Человек, который всегда вникал в любые мелочи и держал гарнизон в страхе частыми проверками, теперь отмахивался от вопросов со словами: «Делайте, как знаете!». У Приэмма хватало опыта для принятия самостоятельных решений, он всего лишь недоумевал из-за этой перемены в Громме Эдуане. Тот в одиночестве совершал конные прогулки, иногда подолгу сидел на берегу Эдулы. Не охотился, не рыбачил, рассматривал что-то в воде, в небе, в траве. Солоу и раньше не бездельничал, но теперь работы прибавилось. Подчиненные переспрашивали Приэмма по три-четыре раза. Они опасались сделать по приказу графа что-нибудь такое, что не одобрил бы Эдуан, вновь и вновь возвращались к Солоу за уточнениями. Приэмм напускал на себя строгость и покрикивал на непонятливых исполнителей. В целом такое положение пошло ему на пользу — граф приобрел уверенность в себе и уважение ратников, которые раньше воспринимали его как марионетку Эдуана.