Страсть

Второй раз в жизни Вика ехала в спальном вагоне, где в купе было только два места, и первый раз в жизни ехала одна, без соседа, который бы всю дорогу бухал и изливал душу. А вот свою первую поездку в этом поезде она уже забыла, они тогда ехали с мамой из Венгрии после развода, а что может запомнить ребёнок, когда вокруг замкнутое пространство, скукотища и постоянно плачущая мама. А вот эта поездка в обратном направлении могла бы и запомниться, если бы тот мужик, которого Вика ударила на одной из остановок, добился бы своего и перебрался на свободное место в её купе. Но проводница сжалилась и послала мужика, хотя тот даже предлагал ей деньги. Не получив желаемого, он сконцентрировался на вылавливании Вики вне купе, приставал в коридоре, подкарауливал возле туалета, отпускал сальные шуточки и постоянно порывался облапать. Закончилось всё тем, что Вика согласилась пойти с ним в вагон-ресторан, а там так напоила дурочка, подмешивая в пиво водку, что он через час отключился, а когда на мгновение пришёл в себя, то обрыгал всё вокруг, после чего уснул под столом в вонючей луже. В эту же ночь наряд милиции ссадил его на какой-то станции, и оставшееся время Вика провела в блаженном созерцании заоконных красот.

Оказалось, что Будапешт не стёрся из её памяти. Она без посторонней помощи добралась до воинской части, благо ничего за время её отсутствия не изменилось. На КПП заспанный дежурный набрал номер политотдела, а в промежутках, пока диск телефона возвращался на прежнее место, украдкой бросал взгляды на Вику, и уже через несколько минут, она заметила бегущего по аллее отца, вот он изменился сильно, говоря одним словом — постарел.

— Викуля! — задыхаясь от быстрого бега, крикнул он и сжал дочь в объятиях.

И первое, что она ощутила, неприятный запах прелой, плохо выстиранной одежды, а уже потом всё остальное. Но сказать, что её обуревали чувства, было бы неправдой, скорее радость встречи с тем, кого давно не видела, но ощущения, что вот этот человек, который стоит рядом и не может оторвать от неё глаз, её отец, не было.

— Как ты выросла, — млел отец, разглядывая Вику, — какая ты красавица.

Она хотела сказать что-то приятное в ответ, но видела перед собой постаревшего, обрюзгшего и неухоженного мужчину, у которого только и осталось из прошлого, что эти горящие, восторженные глаза.

— Я так соскучилась, папа, — ласково произнесла Вика и поцеловала отца в небритую щеку.

— Пойдём скорее, я дома стол накрыл, отпросился на сегодня, чтобы не отвлекаться на работу.

— А кто-то ещё будет? — уклончиво спросила дочь, пытаясь понять, живёт ли с кем то отец.

— Нет. Никого не будет. Я же один. Так и не женился после вашего отъезда.

— Ну ты даёшь, — удивилась Вика.

— Как-то не получилось…

Они шли по знакомым до боли аллеям части, где тоже ничего не изменилось, только деревья, всё так же выкрашенные снизу белой краской, стали немного толще и выше, из-за этого какая-то щемящая боль сжимала сердце, сколько же с тех счастливых пор прошло времени. Стало ли лучше от того расставания? Судя по тому, как выглядит отец, ему лучше не стало. Вика незаметно сдвинула чуть ниже часы на широком кожаном ремешке, прикрыв шрам на своём запястье. На всякий случай, чтобы не было лишних вопросов. Солдаты, марширующие на плацу, сбились с ритма, засмотревшись на её ножки, слегка прикрытые развевающейся на ветру лёгенькой юбочкой. Вот это ей было приятно.

Вика ни чуть не удивилась, увидев, что и квартира сохранилась почти в первозданном виде, такое ощущение, что и обои были те же самые. А вот и её последняя зарубка на дверной лутке, где папа каждый год отмечал на сколько подросла дочка. Стол, действительно, уже был накрыт. В хрустальной салатнице лежала горка котлет из офицерской столовой, рядом стояли две открытые баночки со шпротами, на тарелке были разложены неаккуратно нарезанные кружочки сырокопчёной колбасы, с краю стола, рядом с корзиной хлеба, красовались бутылки «Столичной» и «Советского шампанского», в центре, композицию венчала ваза с тремя красными гвоздиками.

— Да у тебя здесь просто как в ресторане, — с небольшой долей иронии произнесла Вика.

— Я старался, — гордо ответил Павел Андреевич, поправляя поникший цветок, — я тебе приготовил комнату. Можешь пока переодеться, умыться с дороги, и сразу за стол.

— Хорошо, — ответила она.

Уже через полчаса они сидели друг напротив друга, отец заботливо накладывал в тарелку дочери адскую смесь из котлет, колбасы и рыбы, и разливал выпивку, себе полный стакан водки, а дочери шампанское.

— За встречу! — по-армейски громко и торжественно произнёс он, и залпом опрокинул содержимое стакана, занюхав куском чёрного хлеба. — Как ты там одна?

— Справляюсь, — обманула Вика, — вот отпросилась с занятий, чтобы съездить к тебе.

— А где учишься?

— В строительном техникуме. Попробую стать архитектором.

— Ух ты! — восхитился Павел Андреевич.

— Ну а ты как? — для проформы спросила Вика, отламывая вилкой кусочек от остывшей котлеты.

— А, ничего хорошего, — в сердцах ответил он, и налил ещё пол стакана водки, — ты же сама всё видишь. Тут ещё беда…

— Что случилось?

— У меня то ничего, а вот венгры, суки, снова замутили революцию. Надо было их, как пятидесятые, танками, — Павел Андреевич одним глотком осушил стакан.

— А что тебе от их революции?

— Так наши войска выводят! Понимаешь?! Мы уходим, — он грохнул кулаком по столу, — а я не хочу уходить. Мне здесь нравится.

— Так оставайся.

— Как ты себе это представляешь? Я, советский офицер, должен дезертировать?

— Ну не знаю, — вздохнула Вика.

— Вот я не знаю.

Он снова потянулся за бутылкой.

— Па, не напивайся, пожалуйста.

— Хорошо, доця, не буду больше. Хотя на душе так хреново. Ты мне лучше расскажи про Валерку.

Вика подняла глаза и недоумённо посмотрела на отца.

— А откуда ты знаешь про него?

— А он что тебе не говорил, — удивился отец, — он же у меня под началом служил. Художником политотдела был. Нормальный пацан такой.

Глаза Вики от удивления увеличились до невообразимых размеров.

— Как такое может быть? Удивительно! И что он тебе обо мне рассказывал?

— Не особо, то он и рассказывал. Я вообще только пред его дембелем узнал, что та, с кем он переписывался всю службу — это ты.

— Интересно, и как же ты узнал?

Павел Андреевич замешкался, подбирая правильные слова.

— По фотографии узнал.

— А что за фотография, я вроде ему ничего не посылала… — Вика осеклась, вспомнив, что посылала. — О боже, ты видел это?

— Пришлось.

Он открыл ящик в серванте, достал оттуда папку для бумаг, развязал тесёмочки и положил на стол помятую фотографию, ту самую, из автомата. Вика покраснела до кончиков волос. Ей было ужасно стыдно и неловко, но оправдываться не хотелось.

— Красивая ты у меня, — неожиданно для неё сказал отец, разглаживая края фотографии. — Из-за этого твой Валерка мог вообще в штрафбат загреметь.

— Па, он вовсе не мой. Мы просто договорились писать друг другу, чтобы скучно не было.

— Ну, конечно, с этим не заскучаешь, — как-то странно улыбнулся он, — да не смущайся ты так, что я тебя голой не видел.

— Когда это было. Сравнил.

— Ну да, изменилась ты, конечно, сильно, — он заржал как салдафон, — но баловаться таким больше не надо. Хорошо?

— Попробую, — улыбнулась Вика. — Давай я помою посуди, а ты иди спать. Завтра поговорим, что-то я устала, да и ты уже готов…

— А можно я допью? — он потянулся за бутылкой с остатками водки на дне.

— Да пей ты уже. Всё равно не остановишься.

Павел Андреевич выпил, закусил шпротиной и сальными губами поцеловал дочку в щеку.

— Всё, я спать.

Уже через минуту из спальни доносился его храп. Вика взяла в руки помятую фотографию. Это же какой надо было быть дурой, чтобы послать такое в армию. Она повертела её в руках, и вместо того, чтобы положить обратно в папку, разорвала на мелкие кусочки и вместе с объедками выбросила в мусорное ведро.