Князь... просто князь

— Симфония.

— Что симфония?

— Греческая церковь держится симфонии, то есть, согласия с властями светскими. Придерживаясь той светской силы, которая сильнее. Права или нет — не важно. Главное — доминирующая сила. А значит, что? Правильно. Она предаст тебя в любой момент, обслуживая сиюминутные интересы политического момента. Ведь церковь всегда на стороне власти. Беда лишь в том, что кто именно власть определяется не правом и законом, а банальной, тупой силой. Сейчас они, — кивнул Ярослав на священника, — служат Вардану и, очевидно, шпионят на него. Но достаточно тому оступиться, и они первые воткнут кинжал в его спину, чтобы услужить его противнику. Если, конечно, церковь посчитает, что этот противник сильнее. Понимаешь? У церкви нет твердых постоянных союзников и убеждений. У церкви есть только постоянные интересы. Ее интересы. Для церкви это хорошо. А для меня — плохо. Потому как доверять организации, которая ведет такую политику, я не готов.

— Мне кажется, что ты сгущаешь краски, — покачала головой Кассия.

— Я не занимался шпионажем, — как можно более искренне произнес Никифор. — Церковь не опускается до такого.

— И что же ты делал?

— Мне было интересно узнать, чем живут обитатели этого городка, чтобы найти путь к их сердцам. Чтобы привести их к свету истинной веры.

— Очень интересно. Но вот беда — расспрашивал ты их так или иначе обо мне или о моих делах, или о тех, с кем я веду дела. Странно, не правда ли?

— Но с чего ты это взял?

— Хочешь узнать, как за тобой следили?

Тишина. Но по лицу видно — хочет.

— Не скажу. Как ты сам заметил, не все секреты нужно раскрывать. Если я расскажу тебе, то потеряю это преимущество. Потому как ты, в отличие от дикарей, сможешь воспользоваться этими знаниями. И обернуть их против меня.

— Я не враг тебе!

— Но и не друг.

— Ты родич Василевса! Мы никогда…

— Прекрати! — Рявкнул Ярослав. — Не заставляй меня думать о том, что ты дурак. Я родич покойного Василевса, которого сменил на престоле правитель из иной династии. То есть, строго говоря — я конкурент на престол. Хочу я этого или нет, но желающих сыграть на этом — достаточно. Даже без моего участия. И церковь тоже игрок. Что же до родичей — то в правящих домам родич — это твоя опора, твоя надежда и твой злейший враг. И надо быть идиотом, чтобы этого не понимать. Или держать за умственно неполноценного того, с кем ты беседуешь.

— Я думаю, что ты попали в искушение Лукавого. Такое думать о матери-церкви грешно.

— В самом деле? — Спросил Ярослав. Подошел ближе. Вплотную. Вынуждая Никифора отступить. Шаг. Еще. Еще. Быстрое движение и рука Ярослава уходит в складку рясы, в которой оказывается прорезь. Секундой спустя она вылезает оттуда с кинжалом. — Тогда зачем тебе вот это?

— Это? Это для защиты!

— Ты так боишься предстать перед Всевышним?

— Я…

— Уйди с глаз моих долой, лицемер. С первым же кораблей отправишься в Империю. И передай, чтобы таких балбесов ко мне больше не присылали. — Произнес Ярослав и бросил кинжал в пыль. После чего развернулся и пошел в сторону усадьбы.

— Сынок, — шагов через десять произнесла Кассия.

— Ты со мной, мама?

— Никифор на меня работает.

— Очень смешно. Но я не в настроении шутить.

— Но я не шучу.

— Тогда, скажешь он по твоему приказу зарезал твоего старого слугу? Предварительно расспрашивая о том, с кем ты состоишь в переписке. М?

— Что?!

— Вот этим вот кинжалом. А труп бросил в лесу, чтобы его ночью волки обглодали. Таким мы его и нашли, не так ли? И едва опознали.

Кассия медленно повернулся к Никифору. Молча.

Тот попятился. И на лице его проступил ужас. Видимо во взгляде Кассии было что-то такое, что ему совсем не понравилось.

— Мама, хватит, — жестко рявкнул Ярослав, отчего Кассия вздрогнула. — Этот мерзавец служит не тебе и не мне. И убивать его не стоит. Его жизнь не стоит и затертого асса[2], но его жизнь не принадлежит ему. Хотя, поверь, мне уже не раз хотелось отправить его хозяину голову этого мерзавца отдельно от тела. Засолив, к примеру. Он ведь не только шпионит, но и дрязги разводит в поселении. Всячески настраивая жителей друг против друга.

— Не жителей! Языческих жрецов!

— Среди которых моя супруга, мерзавец. Моя супруга. Ты жив и здоров, только потому, что она не пострадала. А ведь ты пытался организовать покушение на нее. ТРИЖДЫ! И если бы я о том не узнавал вовремя, то она погибла бы. Причем один раз — с моим ребенком на руках.

— Она язычница! Она не верит в истинного бога!

— Она — мать моих детей!

— Она погань бесовская! И помет ее поганый! И его тоже следовало бы извести! А тебе, нобилиссим[3], нужно взять в жены достойн… — оборвался на полуслове Никифор. Потому что Кассия, подняв его кинжал просто и бесхитростно вонзила его ему в голову. Снизу-вверх. Он ведь как раз отвлекся на перебранку и не обратил внимания на ее движения.

— Мама! Ну зачем?

— Он убил моего слугу. Он покушался на мою невестку и моих внуков. — Холодно произнесла она. — Он не мог после этого жить. Сохранив ему жизнь, мы показали бы, что слабы. Ты не жил при дворе, а я жила. Такое — не прощают. А все что нужно передадут те, кто прибыл с ним. — Сказала она и взглянула на двух бледных священников. Тех самых, что не так давно пытались вместе с Кассией отговорить Ярослава от попыток заключить союз с пиктами. И те энергично закивали.

[1] Каструм (лат. Castrum) — распространенный во времена античности тип римского военного поселения, военный лагерь. Благодаря каструмам Римская империя смогла утвердиться не только в прибрежном Средиземноморье, но и покорить ряд внутренних регионов Европы. На месте бывших каструмов возникли многие современные города Южной и Западной Европы.

[2] Асс — мелкая медная монета Древнего Рима, оставалась в какой-то мере в обороте и во времена Византийской Империи. Во всяком случае, в IX веке она еще ходила по рукам.

[3] Нобилиссим — в описываемый период (с IV по конец IX века) присваивался членам августейшей фамилии. То, что Никифор назвал Ярослава нобилиссим, значит, что он считал его настоящим сыном Феофила, пусть и бастардом, что для Византии значило немного.

Глава 5

861 год, 24–28 августа, Гнездо

Снова шел дождь.

И Ярослав снова сидел в своей старой усадьбе. Поближе к печи. Потому что ему было мерзко, душно и зябко.

Укутавшись он вышел на боевую площадку башни. Чуть-чуть проветриться. Оттуда хорошо было видно рыбачка, что уныло греб веслами под этим мелким, изматывающим дождиком. А мрачные серые тучи тихо плыли где-то далеко в небе, беспрестанно протекая на людей этот прохладной жижей.

Ярослав поежился и чихнул. Нехорошо так чихнул.

— Проклятье… — тихо прошептал он, понимая, что его горло першит, а он, судя по всему, температурит. То ли продуло, то ли еще чего.

Он безумно не любил болеть в этой эпохе. Ведь антибиотиков или каких-нибудь противовирусных препаратов здесь не было. Антисептиков особых тоже. Вообще ничего толком не имелось. Поэтому он постоянно опасался воспаления легких или еще каких-то мерзостей.

Еще и Пелагея свою шарманку заладила. Он как заболевал, что случалось редко, она начинала его склонять к каким-то ритуалам. Лечебным, безусловно. В этот раз она даже попыталась что-то провести, из-за чего едва не получила по шее. В общем — поругались. И самочувствию это совсем не помогло. Ему стало намного хуже. Видимо из-за того, что перенервничал.

Жар усиливался.

Хотелось раскрыться, но как только он скидывал лишнюю одежду, его начинал колотить озноб. Таким он и лежал — мокрым от пота и разгоряченным от температуры. Мерзко и отвратительно. Еще и в голове каша. Слабость. Хрипы.

Он уснул с огромным трудом. Под утро. Скорее отключился от усталости, чем уснул.

Напоследок отгоняя не только языческих жрецов, но и не менее диких служителей христианства. Кассия шепотом говорила об отравлении, но Ярослав лишь отмахивался.