Какого лешего?!

Да и с другими существами их многоликого общества Бульгун поддерживал если и не приятельские, то вполне теплые отношения. Тут он конечно совсем не был похож на типичного лешака. Был однажды случай, несколько лет назад, когда он даже злыдня Рюмашку, изгнанного сходом от людей подальше, приютил у себя в лесу на зиму, поселив последнего в одном свободном дупле. Никто злыдня в свои владения не пускал, а Бульгун пустил. К слову сказать, лешаки дюже не любили, да чего там, терпеть не могли, ежели кто из «своих чужих» в их владениях объявлялся, а уж тем более злыдни или кикиморы. Бульгун же к этому щепетильному вопросу проще относился. Даже не посмотрел на то что Рюмашку прогнали из-за умышленного нарушения установленного правила, перестарался, так сказать – одного безобидного выпивоху, который никому зла не желал, никого пальцем не трогал, намеренно довел до состояния злостного пропойцы и дебошира, к тому же обведя вокруг пальца евоного домового. Выпивоху того потом всем тайным миром из лап «зеленого змия» кое-как вытянули, а проштрафившийся злыдень мог и окоченеть на лютой стуже (злыдни и обычную прохладу плохо переносили, а уж мороз для них был смерти подобен, потому, кстати, они за печками и обитают). В общем пожалел леший злыдня и не пожалел об этом. До весны кое-как дотянул злыдень на делянке Бульгуна, а там уж и запрет закончился и вернулся он опять к своим. Стопарь тогда очень удивился, увидев Рюмашку живым и невредимым. Выслушав его рассказ о своих злоключениях, Стопарь только хмыкнул неопределенно и ничего не сказал. Не любил атаман злыдней доброты, от кого бы и к кому она не исходила. Рюмашка же от такого участия к своей персоне со стороны лешего совсем другим злыднем стал, – более ответственным что ли, – и хоть с лешим так и не сдружился, но бывало навещал Бульгуна и в знак благодарности приносил натыренные у людей соленья да варенья (такого-то добра в лесу точно не испробуешь).

Другой вопрос, как на дружбу лешего с водяным, банником, да знакомство со злыднем, смотрели остальные лешаки? А как смотрели, сквозь пальцы. Плевались, конечно, брюзжали, якобы такое приятельство до добра не доведёт, но поделать ничего не могли. Не лезли они в дела друг дружки.

Вот и последний Большой сход подтвердил их опасения. Турнули Бульгуна с хозяйства за его строптивый характер и длинный язык. Глядишь, был бы как все лешаки, не дошло бы до такой напасти.

Так думали многие, но никто не знал истинной причины странного поведения Бульгуна.

А мы с вами сейчас прямо и узнаем. Тут тайна длинной в одно слово.

Влюбился!

Да, да, просто влюбился леший.

Как это не прискорбно, и леших порой постигает эта незавидная участь.

Когда почувствовал Бульгун, что влюбился, враз изменился. Другими глазами на мир взглянул. Взглянул и полюбил все вокруг. Каждый стебелек полюбил, каждую пташку малую, каждого зверька ушастого, каждого хищника клыкастого. К людям он почему-то подобной любовью не воспылал, но и против них в целом ничего плохого не имел. Вот только с этой поры леший и впрямь к с цепи сорвался: ни охотникам, ни дровосекам, ни даже бортникам – собирателям мёда диких пчел, проходу не давал в своем лесу. К грибникам и ягодникам претензий не имел, а с остальными был неумолим.

Его влюблённость усугублялась ещё и тем, что объектом его светлого чувства оказалась одна обворожительная особа – Нимфея – единственная дочь болотника.

Вот вы сейчас скривились, дескать что в дочери болотного может быть обворожительного. Ну не скажите. Нимфея, как и её тезки, водяные лилии или, по простому, кувшинки, была красива той неприметной глазу красотой, которая присуща утонченным натурам. Как в той песенке скоморошьей, что-то там «среди шумных подруг, неприметна она, а я все гляжу, глаз не отвожу». Нимфея и в самом деле была не только «красотою лепа, червлена губами, бровями союзна», но и весьма умна и добра.

Ну и как, спросите вы, такой цветок мог вырасти и распуститься на болоте?!

А так!

Красотой и характером Нимфея пошла целиком и полностью в Омелию, свою мать, однозначно не в отца, в этого вечно сварливого и замкнутого, обросшего мхом Зыбуна.

Вообще, долгое время никто и поверить не мог, как это обольстительная Омелия – наяда далекого южного ручья – сошлась с этим своеобразным господином болотником.

Возможно он взял её своим умом, ведь не секрет, что женскому сословию испокон веков нравились брутальные, погруженные в планетарные думы умники.

Справедливости ради надо заметить, что вот светлостью ума и наблюдательностью Нимфея скорее всего в отца.

Зыбун на этом свете жил ну очень долго, подольше многих соседей. Жил не спеша, размеренно. Жил не тужил. В бытность свою отшельником, он много думал, много наблюдал, сопоставлял, делал умозаключения, которыми ни с кем не делился. Его болото, как и он сам, хранили много тайн.

Несмотря на солидный возраст, многочисленные прожитые столетия никак не отразились на его мыслительной деятельности. Обычно безжалостное время отнеслось лояльно к умственным способностям болотного, поэтому уже и женатым он мыслил, именно мыслил, а не вспоминал мучительно куда и что положил.

Жена помогала вести хозяйство, благо на зыбучем болоте мороки не много, нервы ему лишний раз не трепала, что позволяло ему продолжать заниматься любимым делом – размышлять обо всем в этом безумном, безумном, безумном, безумном (на его взгляд) мире. Единственная дочь радовала единственный глаз старика и это было единственным из того, что радовало Зыбуна.

Остальные же соседи-полуночники его только нервировали и расстраивали. Не был исключением и Бульгун. Точнее он был одним из первых в мысленно составленных болотником списках тех, кого бы он хотел видеть на своем болоте в последнюю очередь. Перед Бульгуном в этом списке стояли только люди, все как один, без исключения. Как болотному примерещилось, заглядываться на Нимфею стал этот лесной оболтус. Если у людей «коли мерещится – крестись», так вот болотный считал, коли почудилось, значит так он и есть на самом деле. Не зря он столько прожил, зрел в корень. В купе со скверным характером Зыбуна, данное подозрение делало лешего вообще персоной «нон грата» на болоте.

Тут, как понимаете, вообще все плохо.

На фоне любовных переживаний и вытекающих из вышесказанного о болотном расстройств и получился тот самый нервный срыв у Бульгуна на Большом сходе.

Лешие в амурном плане существа и так чересчур застенчивые, а тут ещё и такая напасть приключилась. Кому он теперь нужен будет – леший без леса. Перекати поле.

Эх и сдалась ему эта Нимфея!

А что вы хотите? Сердечку, пусть выглядящему и функционирующему не так как у людей, все одно не прикажешь.

Глава 3. К нам едет, ведьмак.

Вечер переставал быть томным в свете последних новостей.

Как и опасался Поставец, дурная примета сработала по полной программе. Накликала, зараза, беду откуда не ждали.

Плохую новость с дальнего кордона, сорока на хвосте принесла. Теремной долго мусолил сорочьи перья, разбирая корявый почерк заставного. Птица сидела смирно, не гоношилась, нутром чуяла с кем имеет дело. Прочитав донесение Поставец ругнулся негромко и, отпустив птицу, созвал близких соратников на чрезвычайное совещание. По такому делу Большой сход собирать было нежелательно, и вообще, чем меньше будет знать нелюдей о возникшей проблеме, тем лучше. Правда, как ни старайся утаить, всё равно скоро вся братия полуночная узнает об этой незадаче – земля, особенно в их среде, быстро слухами полнится.

На совещание в чулан к теремному мигом явились Расторопша, Кочерга, Веретено и Ухват. Во-первых, эти четверо могли держать язык за зубами, а во-вторых с ними можно было посоветоваться как быть и получить вполне разумный совет.

Когда все собрались, теремной заявил:

– Я пригласил вас, братцы, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ведьмак. Да, да, ведьмак! И он уже пересек границу княжества.