Страница 2 из 125
Пустая бравада!
Это стало ясно, когда палач показал здоровенный мясницкий крюк.
Самый кончик рыболовного крюка отогнут, как гарпун, чтобы не дать добыче соскочить. А у мясницкого нет никаких зазубрин, чтобы туша легче снималась.
— Руки ему не нужны будут? — буднично спросил Мясник, протирая крюк.
Покрытая коричневыми разводами ветошь, которой он очищал орудие, пахла затхлой кровью и больше подходила для нанесения яда на лезвие, чем для чистки.
Ингвара била дрожь.
«Ах ты, трусливое травоядное, — обругал Нинсон сам себя. — Успокойся!»
— Не-е... — протянул Костистый. — Раз ерепенится и не отвечает нормально, раз хочет оставить меня с незаполненным листком, то и руки ему не нужны!
Показное равнодушие и нелепая реплика про листок.
«Это же явно игра на публику,— подумал Ингвар. — Чтобы я понял, что тут всё всерьёз. Я уже понял! Срочно! Соберись! Язык, давай, оживай! Моё имя Ингвар Нинсон!»
На миг показалось, что он сейчас сможет заговорить.
Но Мясник уже собрал в горсть длинные волосы Ингвара и без рывка наклонил голову вперёд, чуть ли не к коленям, насколько это позволял большой живот пленника и пристёгнутые к подлокотникам предплечья. Спина осталась открытой.
Мясник пробил её крюком поблизости от левой лопатки.
Боль была такая страшная, что Ингвар ухнул в неё с головой, как в прорубь.
Но не потерял сознание, а окатил босые ноги волной горькой желчи.
Кричала каждая кость в теле.
Нинсон хватал ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Он и был на крючке.
Сказочник истерично хохотнул, когда отметил, что для полного завершения аллегории осталось только дождаться милосердной колотушки и отправляться в уху.
Потянув за волосы, Мясник вернул его обратно. Голова стукнулась о спинку трона. Раздалось сухое тюканье, как поленом о колоду. Оказалось, Мясник выровнял Ингвара только с одной целью. Чтобы показать второй крюк. Точно такой же.
Мясник заметил, что подопечный поплыл. Пошлёпал Великана по щекам. Взял пятернёй за бороду и встряхнул так, что клацнули зубы. У пленника немного прояснилось в глазах. Тогда палач опять сгрёб в охапку волосы на макушке и без рывка потащил вниз.
Мясник пробил правое плечо. Треск кожи был таким громким, что, казалось, это он, грохот разрываемой плоти, и причинял боль. Она наполнила пленника, как звук наполняет нутро барабана.
Липкий окровавленный шип вынырнул из плеча.
— Поднимаю! — скомандовал Мясник, то ли чтобы привлечь внимание напарника, то ли чтобы Ингвар мог приготовиться к новому жуткому удару.
Костистый пил из объёмистой фляжки и вполглаза следил за подопечным.
Мясник зацепил крюки за цепь, которая погромыхивала где-то под потолком. Плюнул на руки. Покрепче ухватился. Подтянул. Отрегулировал натяжение с обеих сторон.
Ингвара замутило от предчувствия рывка.
Цепь уходила наверх, продевалась в блок и должна была поднять пленника. Чтобы он воспарил над троном на пробитых плечах, а зубья крюков уперлись в ключицы под тяжестью тела.
«Сейчас кто-нибудь войдёт и остановит это! Так всегда бывает!»
Нинсон рассказал отпрыскам барона Шелли тысячу сказок, и всегда в такой момент появлялся кто-то, кто...
Костистый демонстративно безразлично сделал ещё глоток, не глядя в тёмный зал, где теперь остро пахло рвотой, и где отплёвывался Ингвар.
«Кто-то, кто...»
Мясник навалился всем весом на цепь, и металлические звенья гулко затараторили по истёртой деревянной балке под потолком.
«Кто-то, кто...»
Один крюк так и остался в теле. Мясник оказался прав — цепочку с левой стороны заело. А вот правый крюк, рванулся вверх с удвоенной силой.
Палач так не отковал руки от подлокотников.
Забыл.
Они так и остались пристёгнутыми в запястьях и у локтей, а крюк послушным цепным псом взлетел к потолку. Плечо разворотило, крюк проломился через сустав, и с лоскутом кожи и ошмётком жил повис над головой Нинсона.
Самой раны Великан не видел, только ощутил влажный рывок у правого плеча.
Моросил кровавый дождик.
Ингвар кричал так, что щёки покрылись россыпью красных веснушек.
Радужка, цвета глубокой северной воды, исчезла под сплошным чёрным зрачком.
Костистый хотел что-то сказать. Он почуял неладное ещё в момент рывка. Пытаясь остановить непоправимое, замахал руками, поперхнулся, выплюнул настойку в огонь. Пламя жарко вспыхнуло, проглотив подачку.
Мясник выругался и отпустил цепь. Вытер с мокрого лба крупные капли крови.
Ингвар сидел на троне ровно. С прямой спиной. Как прилежный ученик. Обвалиться кулем он не мог — покалечил бы другую руку. Рот открывался и закрывался. Ниточки вязкой слюны тянулись по спутанной бороде.
Предплечья всё ещё были крепко прикованы к подлокотникам. Под каждой скобой теперь рана.
Костистый подскочил, оттолкнул глухо ругающегося Мясника. Вылил пахнущий свеклой самогон на рану. Мясо обожгло такой болью, что Ингвар захохотал.
Услышав этот смех, чистый и лёгкий хохот освобождения, Костистый укоризненно посмотрел на Мясника:
— Всё. Доигрались. Кукушка вылетела. Если колдун свихнулся, нам инь.
Тот огрызнулся:
— Я ему, что ли, бурды на рану вылил?! Твой свекольник не остановит кровь. Вон как плечо разворотило. Мазью нужно. И раствор приготовить. Можем не успеть. Истечёт. У меня есть неразбавленная огнёвка. Запечёт всё.
— Давай огнёвку!
— Слышь, а если он правда колдун, то почему рану не заживит?
— Так он железом скован. И язык, похоже, проглотил.
— Я думал этот из тех, которые с железом дружат.
— Один янь, без языка и рук особо не поколдуешь, будь ты хоть кому друг.
— Ну, всё равно. Почему бы не попробовать?
Но Костистый не ответил. Он уже начал придумывать пути отступления:
— Если что, скажем, что сам спрыгнул. Или колдовать начал.
— Нельзя так. Ты сам сказал, что он не может.
— Мажь, давай! Я придумаю, что сказать. Нельзя ему, клять. А парня запороть?
— Тоже нельзя. Тем более такого. С чёрными оргоновыми костями.
Мясник нашёл то, что искал среди горшков. Вдохнув едкого дыма, сунул пробку обратно. Натянул тонкую кожаную перчатку. Потом вылил на ладонь тягучую жидкость, цветом и запахом похожую на расплавленную лаву, и шлёпнул на плечо Великана.
Ингвар попытался повернуть голову и посмотреть, что там, но другой, чистой, рукой Мясник ударил его по скуле. Вроде бы несильно, отпихнул скорее. Но рот наполнился кровью.
Костистый внимательно заглядывал Великану в глаза, то ли пытаясь понять, свихнулся ли пленник, то ли просто жадно наслаждаясь чужим страданием.
Наверное, герой из легенд плюнул бы мучителю в лицо этим сгустком крови и желчи.
На-ка, выкуси!
Да мне смешны ваши потуги!
Но Ингвар боялся, что за такую дерзость лишится зубов.
В сагах несломленная воля пленника восхищала кметей из службы поддержки.
За пределами пергамента за такое наказывали. До тех пор пока не оставалось воли. Или к сопротивлению, или к жизни.
Ингвар чувствовал себя не просто сломанным. Не просто разбитым на куски, которые можно было бы ещё собрать и склеить. А перетёртым в пыль, уничтоженным.
«Как только откроют последнюю скобу, брошусь на них».
Уроки барона Шелли не пропадут даром. До сих пор Нинсон применял борицу только к подручным Финна, этого негодяя, чьи владения начинались за межой.
Нинсон собирался умереть в бою. Ну, или, чем Лоа не шутят, вырваться из этой передряги, Костистому проломить его умную голову, а Мяснику вогнать крюк прямо под массивную челюсть.
Мысленным взором он уже видел мощный пинок, которым отталкивает Костистого. Видел, как тот пролетает мимо стола, спотыкается о табурет, падает задницей на угли. Пролитая из фляги свекольная самогонка поджигает рясу.
Мясник смотрит на пылающего товарища. Кидается его тушить, вместо того чтобы привязать пленника. И получает удар окровавленным крюком, только что вынутым из плеча.