Страница 4 из 21
Рис. 5. Дракон и Тигр занимаются любовью
Слева изображено соединение противоположностей: мужчина восседает на драконе, воплощении ртути, а женщина – на тигре, аллегории свинца. Они одновременно влюблены и противостоят друг другу, так же, как энергии ян и инь. Противоположность двух принципов подчеркивают разделяющие их барьеры: огонь Юга и пресмыкающиеся (змея и черепаха) Севера преграждают путь влюбленным и олицетворяют противоборство стихий. В определенных школах даосизма половой акт воспринимался как своего рода борьба между мужчиной и женщиной за возникающую во время него энергию.
Справа – аллегория совместной работы мужчины и женщины над взращиванием бессмертного эмбриона. Алхимики обмениваются энергиями: он теперь сидит на тигре, а она – на драконе; ян внутри инь, а инь внутри ян (так же, как на знаменитой «эмблеме» даосизма: на черном поле инь присутствует белая точка ян и наоборот). Оба зверя направляют энергию на взращивание бессмертного эмбриона в области даньтянь, которую символизирует алхимический сосуд в центре изображения.
В синкретических трактатах по алхимии XVIII–XIX вв. выращивание «младенца» описывается вне каких-либо сексуальных практик, столь важных для даосов, и происходит это именно под влиянием строгой конфуцианской этики. Авторы описывают даосских «монахинь»: это девственницы, отказавшиеся от мяса и вина, пытающиеся достичь бессмертия и омоложения – но, опять же, не в качестве женщины, а в качестве мужчины. Такая внутренняя алхимия исключает все формы сексуального поведения, хотя в синкретических трактатах ничего не говорится о запрете женской мастурбации, а также предлагается техника «помазания головы маслом радости Будды» без стимуляции гениталий. Женщина могла трансмутировать красное в белое, т. е. свою кровь и ее эссенцию в энергию ци, помогая себе при помощи массажа груди.
Даже если эликсиры недоступны, и адепт может практиковать только циркуляцию ци, можно достигнуть возраста в несколько сотен лет, если тщательно изучить все принципы; но, конечно, для этого необходимо владеть искусствами опочивальни. Тот, кто не постиг сиих техник инь и ян, будет истощен из-за постоянной потери семени.
Азиатский уроборос: обмен практиками?
При рассмотрении общих черт европейской и китайской алхимии может возникнуть впечатление, что на даосские практики бессмертия воздействовали не только местные религиозно-философские школы; были и внешние влияния, а именно – западная, александрийская натурфилософия. Уже на заре сравнительного исследования истории науки Европы и Китая было замечено, что два важнейших алхимических символа Запада и Востока – уроборос и инь-ян – похожи друг на друга как две капли воды (6). Однако вряд ли Запад здесь повлиял на Китай. Известно, что в Поднебесной еще до появления алхимии существовали изображения змей, кусающих себя за хвост: они встречаются как в виде декоративных колец из нефрита, так и в виде фресок в даосских храмах. Несмотря на то, что контакты между китайскими и западными алхимиками могли установиться уже вскоре после завоеваний Александра Македонского (IV в. до н. э.) и экспедиций китайского путешественника Чжана Цяня в другие азиатские страны (II в. до н. э.), мы о них ничего достоверно не знаем. Последние археологические данные показывают, что древние греки могли вдохновлять своими скульптурами строителей терракотовой армии еще в III в. до н. э., о многочисленных контактах Китая c Римом и Византией свидетельствуют как находки монет, так и исторические данные об обоюдных посольствах. При всем этом, единственным прямым влиянием европейских представлений об алхимии на китайскую иконографию с натяжкой можно назвать одно позднесредневековое китайское изображение мужчины, держащего в руках уробороса (7).
Рис. 6. Диаграмма Тайцзи ту, «Великого предела» – изначального космического состояния, в котором инь и ян едины. От такой диаграммы произошел даосский символ инь-ян.
Существовали прямо противоположные мнения (впрочем, кажется, безосновательные): не западные алхимики вдохновили китайских, а наоборот. Согласно невероятной теории ученого Сеида Махдихассана, о даосской алхимии узнали арабы-язычники, доисламские «люди неведения», путешествовавшие в Китай. Оттуда они принесли эти знания в египетскую Александрию, таким образом, положив начало алхимической традиции всего Запада. В доказательство он приводит найденные на Лемносе глиняные таблетки (их использовали в ритуалах для лечения болезней, например, дизентерии). Ученый нашел на них алхимические термины якобы китайского происхождения; спорное утверждение, т. к. автор считает, что китайские слова записали арабской вязью сверху вниз и слева направо. Впрочем, в реальности алхимические системы египтян и китайцев развивались примерно в одно время и были настолько непохожими по своей сути, что едва ли стоит искать их общий корень. В эллинистическом Египте никогда не имела влияния идея о достижении бессмертия при помощи эликсиров, а в Китае не было ни следа концепта смерти и возрождении первоматерии: если между двумя непохожими мирами и происходил какой-то обмен алхимическими знаниями, он не был таким уж серьезным.
Рис. 7. Эта картина на шелке – уникальный пример подражания западной иконографии. Мы видим мужчину с китайскими чертами лица, держащего в руках змею, кусающую свой хвост. Какие только гипотезы о ее происхождении не высказывались учеными. Этот человек – Иоанн Креститель, сидящий в темнице, а китайский художник Дун Цичан нарисовал его следуя указаниям и по образцам Маттео Риччи, итальянского миссионера-иезуита, которого в Китае после смерти объявили буддийским божеством (Бертольд Лауфер). Или это – св. Фома, апостол Индии, держит в руке символ ядовитого змея, коего он, согласно гностическому преданию, однажды попросил вернуть к жизни укушенного им юношу, а после убил (Джозеф Нидхэм).
В действительности картину нарисовал не знаменитый мастер Дун Цичан, а его анонимный последователь. Образ имел европейский прототип – портрет австрийского эрцгерцога Леопольда Вильгельма, напечатанный по случаю защиты диссертации фламандского математика Теодора д’Имерселя в 1652 г. Там вокруг правителя изображены музы различных наук и другие аллегории. В частности мы видим мужчину, который держит в руках змея, олицетворявшего идею бесконечного движения времени. Уроборос появился в европейской иконографии благодаря алхимикам, а позднее выступал в роли символа времени или атрибута Сатурна-Хроноса. Черты лица и одежда аллегории Времени заметно китаизированы, а потому очевидно, что это изображение – вольная адаптация оригинальной фламандской гравюры, прошедшей через цепочку китайских копиистов.
Уникальность традиции китайской алхимии доказывает и то, что она неизменно вызывала живой интерес сильных мира сего из других стран. Даосский монах Чан Чунь, живший в XI–XII вв., будучи уже семидесятилетним старцем, был вызван в военную ставку Чингисхана в Самарканде после победы над китайскими войсками. Правитель говорил с ним только об алхимии:
«Святой муж! Ты пришел издалека; какое у тебя есть лекарство для вечной жизни, чтобы снабдить меня им?» Учитель отвечал: «Есть средства хранить свою жизнь, но нет лекарства бессмертия». Чингис хан весьма похвалил его чистосердечие и прямоту.