Страница 13 из 21
Составитель одного из первых изданий этого текста псевдо-Демокрита, историк Герман Дильс (1848–1922), истолковал слово «никто» во фразе «Никто (в оригинале – «ут ан тис») не знал о существовании этих книг» как имя «Останес». Так получилось, что некий Останес порекомендовал ученику искать книги в храме. Но эта догадка об авторстве не возникла в XIX в. Византийский алхимик Синезий считал Останеса учителем псевдо-Демокрита – ему же принадлежит идея о том, что Демокрит-алхимик и Демокрит-философ – одно лицо. Это имя он, видимо, достроил тем же способом, что и Дильс четырнадцать веков спустя. Алхимические тексты Останеса и правда существовали: их составили гностики-последователи Василида во II в., т. е. позже, чем была написана «Природа и таинство».
Выходит, что имя настоящего наставника псевдо-Демокрита в тексте не фигурирует. Но некоторые ученые считают, что упоминания о даймоне и смерти от яда намекают на то, что учителем был сам Сократ. Философ, выписанный в диалогах Платона, умер от ядовитого сока цикуты и тоже неоднократно говорил о сопутствующем ему на протяжении всей жизни добром даймоне – гении, подсказывающем правильные поступки. Тогда и главный герой трактата – не Демокрит, а философ Платон, которому также часто приписывали алхимические сочинения. Таким образом, фраза о «природе, одолевающей другую природу» может быть ссылкой на диалог Плана «Тимей», в котором философ, опираясь на догмат тетрактиса Пифагора (см. здесь), объясняет, что различные стихии, т. е. «природы», могут превращаться друг в друга, т. к. являются разными состояниями одной и той же первоматерии.
После мистического введения в книге начинается перечисление рецептов. Трактат псевдо-Демокрита поделен на четыре раздела и посвящен окрашиванию. Этот автор впервые предлагает классическую модель алхимии, просуществовавшую вплоть до XX в.: свинец превращается в золото с помощью философского камня. В ходе его изготовления содержимое лабораторного сосуда поочередно становится черным, белым, желтым и красным. В Средневековье эти стадии будут называть нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо. Конечной целью алхимии псевдо-Демокрита является исцеление души, а не (только) обогащение: ведь изменяя «природы» металлов, человек практиковал ритуал и влиял, согласно принципу симпатии, и на свою душу. Эта идея была позаимствована из пифагорейского учения о метемпсихозе, т. е. переселении душ: считалось, что душа, умирая и перерождаясь, кочевала от растения к животному, от ребенка к женщине, от мужчины к истинному пифагорейцу. Пифагореец должен был улучшать свою душу посредством аскетической жизни и ритуалов, чтобы после смерти душа наконец-то освободилась от земных оков и жила среди небесного света. Теория об исцелении души посредством алхимии будет развиваться во всех последующих трактатах александрийских экспериментаторов.
В это же время своя протоалхимическая традиция была и в Риме. Римский историк I в. Плиний в своей «Естественной истории» описывает настоящий алхимический эксперимент: «Принцепс Гай, наиболее падкий до золота, заказал огромное множество аурипигмента, дабы приготовить из него драгоценный металл. Результатом стало настоящее золото, однако в малом количестве, и Гай страдал о своей потере». Видимо, описываемая Плинием процедура – купеляция, процесс экстракции золота.
Труды других древних полулегендарных алхимиков эллинистического Египта помещены в византийских сборниках рядом с фрагментами псевдо-Демокрита. Среди них выделяется несколько женщин – точнее, авторов неизвестного пола, выбиравших себе женские псевдонимы. Один из трактатов по златоделию был якобы написан Клеопатрой (3, 4). На самом деле древнеегипетская царица не была его автором: алхимики часто подписывали свои работы именами известных исторических персонажей, авторитетных ученых или даже богов. У Плутарха царица Клеопатра становится метафорой Александрии, демонстрирующей нам то, каким город видели греки и римляне: роскошным и экзотическим царством мудрости и похоти. У арабов же она становится целомудренной царицей-ученой (см. здесь), наследуя александрийскому образу царицы-алхимика. В своем трактате псевдо-Клеопатра описывает хризопею (златоделие) как череду химических операций над тетрасоматой – амальгамой из четырех базовых металлов (свинца, железа, меди и олова). Эта технология, восходящая к пифагоровой идее тетрактиса, также станет классической для алхимии Европы.
Другой «женщиной»-алхимиком александрийской традиции была Мария, писавшая примерно в I–III вв. Она имела множество прозвищ: Еврейка, Гречанка, Коптская, Египетская, Пророчица, и т. д. Выводы о ее этнической принадлежности делались безосновательно, она часто отождествлялась с другими знаменитыми Мариями – сестрой Моисея, Марией Магдалиной или египетской святой. Марию цитировали многие александрийские алхимики, так как она многое сделала для оперативной химии. Среди ее изобретений – керотакис, закрытый сосуд для нагревания материалов и сбора пара, трибикос – алембик с тремя приемниками для дистилляции влаги, и, самое известное и до сих пор широко используемое устройство – водяная баня или бенмари. Сегодня принцип бенмари используют в мультиварках, но прежде это изобретение применялось для алхимических нужд, например, чтобы медленно нагревать вещества.
Рис. 3. От всей египетской алхимической традиции до нас дошла лишь пара аллегорических изображений – они находятся на одном-единственном листе из произведения неизвестного египетского алхимика «Хризопея Клеопатры», скопированном в Средневековье византийскими алхимиками.
На странице рукописи рядом с алхимическими аппаратами и астрологическими схемами дважды изображен уроборос (от древнегреческих слов «хвост» и «еда») – змей, пожирающий свой хвост. Внизу страницы он обрамляет афоризм «Эн то пан»: «Единое есть всё». Змей разделен на две половины, красную и белую, обозначающие две противоположности, из которых составлены все металлы. Изображение чуть выше аллегорически представляет уробороса в виде магической печати с хвостом, надпись на которой раскрывает смысл приведенного выше афоризма:
Единое [есть] всё, посредством себя самого и в самом себе; и если бы оно не включало бы в себя всё, то всё было бы ничем. Змей – един, и яд находится между двух его знаков.
С одной стороны, бесконечное движение уробороса по кругу подчеркивает единство противоположностей («двух знаков»), а ядовитые клыки змея обозначают границу между разнородными субстанциями. С другой, оно демонстрирует цикличность алхимических процессов: так же как в природе рождение сменяется смертью, в дистилляционном аппарате происходит повторение операций растворения и сгущения.
Рис. 4. Форма Уробороса была знакома жителям Александрии по древнеегипетским мифам: в виде змеи египтяне рисовали бога-защитника Мехена. Старейшее его изображение в виде уробороса находится на второй гробнице Тутанхамона: он защищает голову фараона, в то время как ноги правителя попирают змея хаоса Апопа (тоже изображенного как уроборос). Эта композиция символизировала начало и конец времен.
Позднейшие алхимики называли Марию ученицей упоминавшегося ранее персидского мага Останеса (его учеником, по легенде, был и Демокрит). Ее описания лабораторной посуды, а также алхимические метафоры, связанные с процессами коитуса и рождения, позволили исследователю Джеку Линдсею (1900–1990) сексистски и некритично установить по текстам гендерную принадлежность автора – якобы, раз текст о кухне и детях, то он обязательно принадлежит перу женщины. Вероятнее всего, ни трактаты подписанные именами Клеопатры и Марии, ни другие труды под женским именами, не были написаны женщинами. Так же, как и таинственные учителя из Египта или Персии, женщина-еврейка или царица казались таинственными, экзотическими источниками сакральной мудрости, подобно тому, как им в диалоге Платона «Пир» оказывается женщина по имени Диотима. Женщины-алхимики появятся позднее, уже в средневековой Европе – сегодня их наследию посвящены целые тома.