Сибирь

Лихачев не верил ушам своим.

- Купить мои труды? Указание из Лондона? - Гнев перехватил ему горло. Он хотел кричать, кричать громко, во всю силу, но голоса не было. Он шептал, и губы его дрожали.

- Да, да, да, - кивал Прохоров.

- Я вышвырну и Осиповского и Гюстава к чертовой матери! Я им покажу такой Лондон, что они навек забудут мою фамилию! - Голос Лихачева становился громче.

- Нет, нет, Венедикт Петрович. Прежде всего успокойтесь. Вам волноваться нельзя. Только крайняя необходимость понудила меня прийти, к вам до полного выздоровления.

- Ну что же мне делать? Что делать? Вернуться немедленно в Россию? Лихачев с тревогой смотрел на Прохорова, сидевшего в спокойной позе на стуле.

- Если угодно выслушать наш совет, то он сводится к следующему: полностью поправиться, Венедикт Петрович. Это во-первых, а во-вторых, ни малейшим образом не показать виду Осиповскому и Гюставу, что вы знаете их подлинное лицо.

- Да ведь противно, молодой человек! Они будут попрежнему набиваться в друзья! - поблескивая глазами, воскликнул Лихачев.

- А вам-то что? Пусть набиваются! - засмеялся Прохоров и встал. - Ну, позвольте откланяться. Думаю, нет необходимости в моем вмешательстве в ваше здоровье. Я педиатр.

- Увы, из детского возраста вышел, - немного повеселел Лихачев.

Прохоров пожал руку Лихачеву, оглядываясь с улыбкой, вышел из комнаты осторожными, неслышными шагами.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Иван Акимов и Федот Федотович уходили все дальше В тайгу. Верст двадцать старик не давал Акимову отдыха. Шел, шел, шел. Поскрипывали лыжи, сыпалась с потревоженных веток снежная пороша.

- Терпи, паря. Уйдем подальше- от деревень, тогда и отдохнем. Чтоб ни один гад не вздумал догонять нас, - говорил Федот Федотович, поджидая Акимова, отстававшего на подъемах из логов.

Акимов двигался в облаке пара. Дышал шумно, выпуская из дрожавших ноздрей белые клубы, влажной рукавицей вытирал мокрое от пота лицо.

- Давай, отец, давай. Вытерплю, - облизывая обветренные губы, с хрипотцой от натуги отзывался он.

День стоял яспый, сияло холодное солнце, окрашивая позолотой бело-темные леса. Небо было высоким и голубым-голубым, как в августе. А стужа крепчала: потрескивал лед на болотах, постукивала земля, раздираемая морозом. Дятлы не щадили клювов, рассыпали дробный стук по тайге, торопясь подкормиться, пока древесные червяки намертво не прикипели к кожуре деревьев.

На ночевку остановились в глубоком логу, на берегу дымившейся речки. Федот Федотович скинул с ног лыжи, снял со спины ружье, добродушно сказал:

- Ну, паря Гаврюха, иди в избушку, отдыхай. Замаял я тебя нонче. Сейчас печку запалю.

Акимов осмотрелся: никакой избушки он не видел.

Усталось шатала его, хотелось немедля лечь, раскинуть руки и ноги, закрыть утомленные белизной глаза.

Федот Федотович заметил недоумение Акимова, засмеялся:

- Эвот где мой дворец... - Старик проворно лыжами разбросал снег, и в береге показалась дверь.

Избушка была крохотная, но все необходимое в ней имелось: печка в углу, нары, столик в две плахи, два чурбака для сидения. Потолок и стены избушки были шн крыты изморозью, и застоявшийся холод отдавал плесенью.

- Приляг, паря, приляг. В сей момент печку спроворю. Дрова и лучина с осени у меня тут заготовлены, - присев на корточки, сказал Федот Федотович.

Печка в тот же миг загудела, и через несколько минут избушка стала наполняться теплом.

Акимов сбросил полушубок на нары, снял бродни, лег. Федот Федотович вышел, застучал котелком, жалобно проскрипел под его ногами промерзший снег. И все на этом оборвалось. Но сон Акимова был недолог. Федот Федотович дошел до речки, зачерпнул в котелок воды и вернулся, затратив на все от силы четверть часа. Когда дверь скрипнула, Акимов поднял голову.

- Отдыхай, Гаврюха, пока чай скипит! - сказал старик, но Акимов поднялся освеженный, будто выкупанный в целительной воде.

- Как в яму ухнул, - усмехнулся Акимов, дивясь тому, что произошло с ним.

- Молодому - минута, старому - час на отдых дадены, - понимая, о чем говорит Акимов, сказал Федот Федотович и приладил котелок на круглый проем печки.

Акимов встал с нар, намереваясь помочь старику в приготовлении ужина.

- А давай неси с воли припас. На кляп я мешки подвесил, - сказал Федот Федотович в ответ Акимову.

За время своей жизни в Нарыме Акимов хорошо уже освоился с особенностями местного просторечия. Он вышел за дверь, на волю, и тут на огромном деревянном гвозде-кляпе, вбитом прямо в стену избушки, увидел мешки с продуктами - припасом.

Небо подернулось густой синевой, и в тайге быстро стемнело. Чуточное окошечко в стене над нарами погасло. Федот Федотович достал с полочки банку-жировичок, зажег фитиль. Тьма отступила в углы. Читать при таком свете - глаза надсадишь, а ужинать вполне можно.

Федот Федотович нарезал хлеба, настрогал мороженую осетрину, присыпал ее перчиком, очистил две луковицы, подал одну Акимову.

- Ешь, паря. На место придем - свежей дичины расстараемся, - угощал старик.

- А что, дедушка, далеко мы сейчас от Парабели? - спросил Акимов.

- Не догнать нм! - махнул рукой старик и, помолчав, ухмыльнулся: - На всяк случай попервости я их запутал. Вспомни-ка, сколько раз мы дорогу пересекали?

А потом в кедровнике пять кругалей сделали. Начнешь такую петлю распутывать - сам запутаешься. Непосильно их сноровке такое! А тут еще снежок с утра след припорошил.

- Ничего не заметил: ни дороги, ни кругалей, - признался Акимов. Казалось мне, что идем все время по прямой.

Старик довольно рассмеялся, приглаживая белые кудрявые волосы, сбившиеся под шапкой. Слова Акимова были для него лучше всякой похвалы.

- В том она и закавыка! Ты думал, что идешь по прямой, а я тебя кружил, как щепку в омуте. А до Парабели тут напрямую верст двадцать. - Посмотрев на Акимова в упор, Федот Федотович с покровительственной ноткой в голосе добавил: - Ходок ты, паря, хороший.

Жила в тебе прочная, и силенка есть. Сколько тебе годов-то?

- Двадцать третий минул.

- Холостой, женатый?

- Холостой.

- Оно и ладно. При такой жизни одному куда легше.

- Гораздо легче, дедушка.