Страница 9 из 23
– Должен сказать, красноречивая Медея, – осторожно вымолвил царь Эгей, – что смерть царя Креонта, моего покойного союзника, в данном случае волнует меня в наименьшей степени…
– Я поняла, царь, – кивнула она. И вдруг спрятала лицо за своими смуглыми руками, и царь Эгей отметил, что руки у неё вовсе не огрубели и очень красивы. – Теперь о Главке. О, смерть этой невинной девицы навсегда ляжет пятном на моей душе! О боги, как мне пережить этот позор? О, как мне не позволить угрызениям совести загрызть меня вконец?
– Ты не шутишь ли, Медея? – изумился царь Эгей.
Она выглянула из-за щитка своих ладоней, будто из-за веера, и он увидел, что смеется беззвучно.
– Шучу, шучу… Изменщик Ясон поступил подло, когда покинул меня, но он поступил по вашим законам. Как-то по-дурацки у нас с ним и свадьба случилась, и развод – тоже ведь не по-людски. Ты, наверное, знаешь, что сыграть свадьбу на «Арго» нас вынудили феаки – если бы я осталась незамужней, они забрали бы меня и выдали бы отцу. Думаю, тогда Ясон и в самом деле был влюблён в меня: иначе отдал бы меня феакам или заключил бы брак, использовав никогда не существовавшие в Элладе обычаи. Однако я проверила потом – свадебные обряды оказались подлинными. И расстался он со мной по вашему греческому закону: ведь у вас муж может просто прогнать жену, вернув ей приданое и к нему какую-то ещё мелочёвку.
– А твоим приданым разве не было золотое руно? – прищурился царь Эгей.
– Хороша мысль, да поздно подсказана! – усмехнулась она. – Если бы я потребовала вернуть золотое руно, Ясону стало бы не до нового брака. Но в Элладе я обрекла себя на роль бесправной иностранки. В общем, я не могла бы мстить Ясону, если бы даже пожелала, но мне и не хотелось убивать мужа, отца моих детей. Царевна Главка – совсем иное дело! Едва ли в Греции нашлась бы хоть одна замужняя женщина, что не одобрила бы мести девушке, забирающей мужа у законной жены. Я исполнила наказание над разлучницей, а это была мечта многих обиженных жён, оставшаяся только мечтой для них. Но по законам Колхиды, наказывая Главку за её преступление, я никаких законов не нарушала. У нас кровная месть в чести.
– Об этой стороне дела я не подумал, – признался царь Эгей.
– Ты, как мужчина, будешь надо мной смеяться, но я не сразу решилась на эту месть, потому что не желала лишаться своей накидочки. По-колхски это «япма», по-вашему пеплос. Я ведь сбежала из отчего дома в чём была, моя одежда загрязнилась и порвалась в передрягах долгого плавания, а фактически отчаянного бегства, и эта япма оставалась чуть ли не единственным напоминанием о моей родине. Удивительная, редчайшая вещь! Из такой тоненькой ткани, что её можно было легко протянуть через кольцо или, скомкав, спрятать в кулаке. Как я любила любоваться этой накидкой! Но, увы, она представлялась мне единственным настолько дорогим подарком из платья, чтобы привередливая царевна Главка могла не только принять, но и примерить. Кроме того, её ткань чудесно задерживала перетёртые травы с кое-каким снадобьем, они-то и вспыхнули, когда накидка нагрелась на теле негодяйки.
– Как там насчёт морали, промолчу, а вот с точки зрения природных явлений ты намекнула на реальную причину смерти Главки, – промолвил царь Эгей. – Но отчего погиб тогда царь Креонт?
– Он остался бы жив, если бы рабы облачили бы его тем утром в новый, не надёванный хитон. Однако в вашу повседневную одежду проникают жиры из притираний, и она сильно промасливается от носки. Вот и на Креонте вспыхнула промасленная одежда. Вам, грекам, я бы вообще посоветовала держаться подальше от светильников.
Царь Эгей невольно измерил глазами расстояние от рукава своего хитона и до огонька над носиком лампы на столике. Однако сказал о другом:
– То-то я заметил, что старый гиматий не пропускает дождя… А ты, Медея, выходишь во всём права. Такое, сама понимаешь, невозможно в нашем несовершенном мире. И вспомни, в чём именно ты мне сегодня обещала оправдаться.
Медея сначала вздела очи к звёздному небу, а потом и руки подняла молитвенно.
– Разве что боги небесные помогут мне оправдаться в том, за что до сих пор казню себя и день и ночь! Моя вина ужасна, и нет мне прощенья! Нельзя было мне отправлять к Главке с накидкой своих детей. Я жестоко промахнулась, понадеявшись, что Ясон как отец не даст их в обиду. Однако он и не пошевелился, чтобы защитить наших Мермера и Ферета. На худой случай я велела Мермеру брать за руку младшего брата и бежать в святилище Геры, а там держаться за алтарь. Гера тогда благоволила мне за то, что я отвергла Зевса, когда он пытался попользоваться мною, уже мужнею женой.
– Ты посмела отказать Зевсу? – привстал на ложе царь Эгей.
– Так мне приснилось… Или не приснилось? – взмахнула она ресницами. – То ли сон, то ли явь. Огромный, могучий мужчина в сопровождении чёрного орла… Орла я испугалась, а вот Зевс был сильно пьян. Потом меня убеждали, что надо было уступить. Ясон проглотил бы обиду, а родив Зевсу сына, я бы горя не знала.
– Ну, знаешь ли, гнев ревнивой Геры – это ведь тоже не мёд! Правильно ли я понял, Медея, что ты своих детей не убивала?
– И ты поверил в эти злые сказки! – стукнула она кулачком об стол. – А я уж было подумала… Ну, ладно. Мои дети побежали в храм Геры Акрайи и ухватились там за алтарь, умоляя богиню о спасении. Однако толпа коринфян настигла их там, оторвала от алтаря и забросала камнями. Мне пришлось бежать, но у меня в Коринфе остались друзья, и они исподволь узнают имена убийц. А наказать их мне, надеюсь, поможет всеблагая богиня Гера, тяжко оскорблённая детоубийцами.
– Я скорблю с тобою вместе, – склонил голову он. – Браколюбивая Гера? Да, она не забывает зла, ей причинённого.
– Проглянул мне в этой чёрной туче один светлый лучик, царь. До меня дошёл слух, что Мермера видели на Коркире. Будто бы, когда они с Феретом побежали в храм Геры, за ними на площади увязался мальчик. Сын купца, он прогуливался с наставником и подумал, что это новая игра. Его убили будто бы вместо Мермера. Ох, не знаю я… Хотела бы поверить, но боюсь я, царь.
Помедлив, царь Эгей накрыл своей тяжёлой дланью изящную ручку гостьи.
– Мы разузнаем всё в точности, моя Медея. У меня найдутся для того люди и в Коринфе, и даже на Коркире, хоть этот остров и далековат.
ПУТЬ В АФИНЫ
Глава 4
Трезен
Рождение и детство героя
Как только Эфра убедилась, что забеременела, тотчас и выбросила из головы задумку о близком знакомстве с каким-нибудь ладно сложенным и молчаливым трезенским юношей-простолюдином. Да и то подумать, мог ли бы соперничать такой паренёк с великолепным Посейдоном?
Поэтому первые впечатления, полученные будущим Тесеем в утробе матери, оказались безмятежными. Никто не преследовал его маму, не покушался на неё, не заставлял тяжело дышать, в безумной спешке своего сердца не придавливал её и ребёнка внутри. Но нельзя было назвать мальчика в его внутриутробной жизни и «маменькиным сынком»: он бессознательно отличал мужские прикосновения к животу матери от пустых женских и замирал, когда различал биение сердца этого единственного мужчины, имевшего на маму непонятные, однако существенные права. Впрочем, будущий дед его, царь Питфей, полагал, что сделал достаточно для дочери, поселив в гинекее на время её беременности опытную повитуху, и навещал Эфру нечасто. Однако именно ему пришла в голову благая мысль развлекать время от времени забавно неуклюжую и на себя не похожую дочь песнями и плясками скоморохов, так что и у его внука появились, ещё в животе матери, знакомые и даже любимые мелодии.
Следует сказать, что будущий герой отбывал заключение в красно-коричневой тёплой темнице со спокойным достоинством, на последних неделях развлекаясь игрой с пуповиной, а также выделяя имя живой темницы, «Эфра», среди потока звучания человеческих голосов. После уже, после родов, но прежде, чем забыл он своё внутриутробное житьё, казалось Тесею, что он, осознавая собственное развитие, предугадывал и грандиозную перемену, ему предстоящую – освобождение, выход в тот мир, где живёт его тюремщица и подобные ей существа. Однако вполне возможно, что младенец навоображал у себя такое предвидение.