Путь Тесея

Они покинули базар, на набережной сели на каменную скамью и отослали прочь рабов. Женщина очень умная, Медея сразу же покорила сердце царя Эгея своим даром выслушивать собеседника, с явным пониманием и с несомненным сочувствием, чем выгодно отличилась от его жен: пустые болтушки обе, что мёртвая, что пока ещё живая. Царевна из Колхиды с того и начала разговор, что поинтересовалась, как царь Афин оказался в Коринфе. Он и рассказал, что ходил в Дельфы к оракулу, и зачем. Добавил, что направится теперь в Трезен к своему приятелю царю Питфею, чтобы помог истолковать прореченное Пифией. Медея, попросила, если не секрет, повторить слова оракула. Он и повторил. Тогда она предсказала, что мудрый царь Питфей обязательно поможет ему, и что Эгей ни в коем случае не останется бездетным. Она заявила, однако, что сама не берётся истолковать оракул, потому что считает своё знание греческого языка недостаточным.

Тут царь Эгей насторожился. Уж не лукавит эта иноземная красавица? Ему, напротив, показалось, что греческим языком она владеет великолепно, а если выговаривает не так, как дорийцы, так это для варварки естественно. Но тут Медея принялась жаловаться на свою судьбу, и его неприятное чувство растаяло. Ведь царь Эгей вполне разделял её мнение, что Ясон поступает постыдно, бросая её и детей ради царевны Главки, и что решение царя Креанта изгнать Медею с детьми от Ясона, быть может, и целесообразно, если из интересов государственных исходить, однако бесчеловечно. И уж, во всяком случае, славы ему не принесёт.

– Меня это поддерживает в моих бедствиях, царь, что ты одинаково со мной оцениваешь низкие поступки Ясона и Креанта, – торжественно заявила Медея, глядя задумчиво на спокойную гладь Коринфского залива. – Но кто теперь приютит меня, безвинную колхидскую царевну, доверившуюся коварному греку? Кто защитит от врагов?

– Ты называешь себя безвинной, Медея, но разве не ты убила брата своего…? Не вспомню имени, прости…

– Апсирта? Он был моим сводным братом, – оживилась Медея. – И я своей рукой не убивала его, нет. Убил его Ясон, и предательски, надо признать, а я виновата только в том, что заманила Апсирта на переговоры на одном из островов в заливе Кварнер. Апсирт преследовал «Арго» на нескольких боевых кораблях от самой Колхиды.

– Тогда, быть может, это не ты разрубила мёртвое тело брата не несколько кусков и бросала их по очереди в море, чтобы догоняющий вас на корабле твой и Апсирта отец царь Ээт, подбирая их и поднимая на борт, отставал от «Арго»? Ты уж прости мою прямоту: у меня обычай такой, что думаю, то и на языке.

Тут Медея повернулась к нему, взяла за руку и грустно улыбнулась. Сказала проникновенно:

– А ты посмотри на меня, царь, и сам реши, могла ли я совершить такое зверство? Это была выдумка Ясона, и тупой силач Геракл удерживал меня за руки, пока Ясон бесчинствовал над телом бедного моего брата. От этих преступлений нас очистила моя тётка Кирка на острове Ээя, и я поняла дело так, что теперь мы с Ясоном в них неповинны.

Тут понял царь Эгей дело так, что очарован ею навек. Тем не менее, проворчал:

– Такое очищение у нас, греков, успокаивает гнев богов и прекращает преследование с их стороны. Впрочем, боги могут не признать очищения, а люди, так те по-прежнему числят убийц в убийцах. Вот только не наказывают их, хоть личная месть возможна.

– Благодарю тебя, царь. Стану теперь осторожнее.

– Но тебе, Медея, приписывают и жестокое убийство Пелия, царя Иолка в Фессалии, дяди твоего мужа Ясона. Впрочем, на сей раз вам с Ясоном, насколько я помню, и очищение не понадобилось.

– Опять-таки я его своими руками не убивала, царь. Это противный Пелий не хотел передавать царствование Ясону, хотя мой муж должен был править после смерти отца своего Эсона, старшего сына… Уж не могу вспомнить сейчас, как звали деда-царя… Пелий – вот он настоящий убийца, бестрепетный и коварный! Родителей Ясона он заставил покончить с собой, при этом мать моего мужа Амфинома бросилась на меч у царского очага, а Промаха, брата Ясона, приказал убить. Нам бы тоже не поздоровилось, хоть мы и привезли Золотое руно, как обещал ему Ясон. Что ж, пришлось мне распустить слух, что я жрица Персефоны, вашей владычицы преисподней, и умею омолаживать стариков.

– А ты и вправду умеешь? – усмехнулся он.

– И даже несколькими способами, – ослепительно улыбнулась она в ответ, – один из них весьма приятен. Но тогда мне нужно было обвести вокруг пальца глупых гусынь, незамужних дочерей Пелия. Им очень хотелось превратить в юношу своего старенького отца.

– И зачем бы это?

– Я не задавалась тогда такими вопросами… Возможно, дурочки надеялись, что молодой и деятельный царь Пелий быстрее выдаст их замуж. В большой тайне, ночью, при свете факелов, я показала им, как происходит волшебное превращение. Привела старого козла, разрубила его на части, сварила их в котле… Ну, и воняла же требуха того козла, пока булькала вместе с обрывками смрадной шкуры! А потом я сумела вынуть из кипятка блеющего козлёнка. Целеньким и живым!

– Думаю, что днём тебе труднее было бы совершить это чудо, – ухмыльнулся царь Эгей. Он чувствовал себя в ударе.

– Не ожидай, царь, что я, известная волшебница, начну вдруг сама изобличать себя в обмане… Во всяком случае, три дурёхи убили своего отца, предварительно договорившись, что каждая нанесёт ему смертельный удар ножом и что каждая примет участие в разрезании тела. Страшно вымазались при этом в крови, потому что не догадались раздеться донага перед неизбежно кровавым деянием… Потом долго варили расчленённого отца в том же самом котле, где булькала похлёбка из козла. Поняв, что обмануты, решили было всей шайкой повеситься, но Ясон отговорил сестёр. До сих пор не пойму, с чего бы это вдруг. Ведь он человек жестокий, а с замужеством каждой сестры из рук его уходил бы хороший кусок царства Пелия, а мы тогда ещё надеялись, что трон достанется Ясону, герою плавания на «Арго». Однако жители Иолка, сами далеко не образцы прадедовской добродетели, до того возмутились этой плохо пахнущей историей, что вооружились против нас, и нам с Ясоном пришлось, не солоно хлебавши, бежать сюда.

– Я слышал, будто твой дед Гелиос предоставил вам для бегства крылатую колесницу, запряжённую драконами… Это правда?

– А я слышала, что ты потомок богини Геи и бога Гефеста, это правда? – и она открыла свои безукоризненно белые зубы в улыбке, на сей раз скорее грустной. – Однако жаль мне, что ты наотрез отказываешься впустить меня в свою страну и дать мне приют, несчастной изгнаннице. Ведь я пообещала бы тебе, что будешь иметь детей, есть у меня верное средство. Мы с тобой могли бы прямо поехать в Афины, не заезжая в Трезен. Я и оракул растолкую тебе с лёгкостью.

И вдруг услышал царь Эгей свой собственный голос, говорящий такое, о чём он мгновение тому назад и подумать не мог:

– Откуда ты взяла, Медея, что я наотрез отказываюсь предоставить тебе в Афинах место для жилья и защиту от твоих врагов? Меня очень привлекает твоё обещание наделить меня детьми. Однако я не люблю отменять свои замыслы. В Трезен я всё-таки пойду. И лучше будет, если мы не вместе покинем Коринф, так как я не хочу ссориться из-за тебя с приятелем моим царём Креонтом. Совсем иначе моё решение принять тебя будет выглядеть, если ты сама придёшь ко мне в Афины. То бишь прилетишь на драконах.

В ответ Медея взмахнула своими длинными и изогнутыми ресницами, притворилась, что хочет стать на колени у скамьи, однако только сложила руки молитвенно.

– Нет у меня слов, благородный и щедрый царь, чтобы поблагодарить тебя так красноречиво и искренне, как того заслуживает твоя несравненная доброта! Но я опасаюсь, что под давлением моих врагов, а твоих друзей ты переменишь решение.

– Тебе, Медея, разве недостаточно моего царского слова? – удивился он, почему-то не рассердившись. Огорчился только, будто на ребёнка за детскую глупость.

– Будет лучше, если ты поклянёшься, что примешь меня несмотря ни на что, – заявила Медея со спокойным убеждением. – Тебе же сподручнее оправдываться присягой, если вдруг судьба заставит.