Изверг

Но поскольку Клинг служил с Фриком и знал, что он упрямый старый осел, то держал язык за зубами. Все время держал язык за зубами. И от этого даже устал. И вообще ему казалось бы приятнее, если бы его ещё раз ранили.

Он осознавал абсурдность своей тоски по работе, на которой он схлопотал пулю в правое плечо. И не то, чтобы его ранили при исполнении служебных обязанностей. Нет, его ранили вне службы, когда он выходил из бара, и этого не случилось бы, не перепутай его с кем-то другим.

Пуля была предназначена репортеру по кличке Грубиян, который за кем-то следил и слишком много выспрашивал у одного из членов банды подростков. Тот потом подговорил всех своих приятелей и коллег, чтобы те занялись Грубияном.

Клингу не повезло потому, что он выходил из того самого бара, в котором накануне Грубиян расспрашивал юношу. Банда набросилась на Клинга, чтобы исполнить приговор, и Клинг выхватил из заднего кармана служебный пистолет.

Так вот обычный человек стал героем.

У Клинга дергало плечо. Но все равно не болело. Так чего ему здесь торчать, если он вполне может ходить на службу?

Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Девушкам приходилось туго, так ветер трепал их юбки. Клинг наблюдал. Ему нравились девушки. Ему нравились высокие девушки. Будь он на дежурстве, он смог бы на них полюбоваться. Он всегда с удовольствием любовался ими. Ему было двадцать четыре года, он прошел корейскую войну, и все ещё вспоминал женщин, которых встречал там, но ничто не могло сравниться с удовольствием, которое он испытывал, разглядывая девушек в Америке.

Он видел женщин, тонувших в болотах, с запекшимися лицами, в их глазах он видел отражение напалмовых пожаров, они теряли разум, заслышав рев бомбардировщиков. Видел изможденные тела, прикрытые лохмотьями из мешковины. Видел кормящих матерей, чьи груди должны были быть зрелыми, налитыми, полными молока, но вместо этого потрескались и высохли, как перезревшие плоды, что упорно держатся на сухой ветке.

Видел женщин, молодых и старых, которые дрались из-крошки еды, и перед его глазами все стояли их молящие и пустые глаза.

А теперь он разглядывает девушек. Любуется стройны-ногами, пышными бюстами, крутыми бедрами, и чув-вует себя прекрасно.

Может, это у него пунктик, но ему кажется, что в пре-асных белых зубах, загорелых лицах и выгоревших на 1нце волосах есть нечто возвышающее. Может, вся соль па в том, что он никогда не сравнивал это с тем, что он рмкдел в Корее.

Кто-то постучал в дверь. Его это удивило. Отвернув-щись от окна, он спросил:

- Кто там?

- Я, - ответил голос. - Питер.

- Кто? - переспросил он.

- Питер. Питер Белл.

"Кто это Питер Белл?" - удивился он. Пожал плечами и подошел к туалетному столику. Открыл верхний ящик и до-s Стал свой пистолет тридцать восьмого калибра, который лежал возле шкатулки с запонками. Прижав пистолет к бедру, подошел к дверям и чуть приоткрыл их. Достаточно однажды схлопотать пулю, и начнешь сторониться, осторожничать, открывая двери, даже если гость и представился. ч: - Берт? - снова раздался голос. - Это я, Питер Белл. Открой.

- Мне кажется, я вас не знаю, - уклончиво сказал Берт.

Внимательно вглядываясь в сумрак коридора, он все ещё не мог избавиться от ожидания выстрелов, которые разнесут двери в щепки.

- Ты меня не узнаешь? Эй, парень, ведь это я, Питер. Ты меня не помнишь? Ну, мы же были корешами. В Ри-: верхиде. Это я, Питер Белл. Клинг ещё немного приоткрыл двери. Мужчине, стоявшему в коридоре, было лет двадцать семь, не больше. Он был высок и мускулист. На нем была коричневая кожаная куртка и кепка яхтсмена. В полутьме черты лица были плохо различимы, но что-то в них было знакомое, и Берт почувствовал себя глуповато, вспомнив, что у него в руке пистолет. Он распахнул дверь настежь.

- Входи.

Питер Белл вошел в комнату. Теперь и он заметил пистолет и вытаращил глаза.

- Эй, - воскликнул он, - эй, с ума сошел, Берт, что это значит?

Клинг смущенно взглянул на пистолет, а когда узнал стоявшего посреди комнаты человека, почувствовал себя крайне неудобно.

- Ну, я как раз его чистил, - сказал он.

- Теперь ты меня узнал? - спросил Белл, и у Клинга возникло неприятное ощущение, что Белл понял его обман.

- Да, - ответил он. - Как дела, Питер?

- Да так-сяк, жить можно. - Он протянул руку. Клинг её пожал, в то же время внимательно вглядываясь в его лицо. Питера Белла можно было назвать привлекательным человеком, не будь у него такого большого горбатого носа. Но если бы Клинг не узнал ни одну другую черту его лица, он не смог бы ошибиться с этим массивным горбатым отростком, торчавшим между хитрыми карими глазами. Теперь он вспомнил, что Питер Белл был исключительно приятным парнем, только вот нос у него непрерывно рос. Последний раз они виделись лет пятнадцать назад, потом Белл переехал в другую часть Риверхида. Значит, такой носище он отрастил за эти годы. Клинг вдруг осознал, что упрямо таращится на него, и почувствовал себя совсем неудобно, когда Белл сказал:

- Что ты так уставился на мой клюв? Ничего себе, да? Это не нос, а прямо хобот!

Воспользовавшись неожиданной переменой темы, Клинг убрал пистолет обратно в ящик туалетного столика.

- Думаю, ты гадаешь, зачем я здесь? - продолжал Белл.

Честно говоря, Клинг именно этим и занимался. Он обернулся, закрыв ящик.

- Ну нет. Старые друзья часто... - он умолк, не желая лгать дальше. Питера Белла другом он не считал. Они не виделись пятнадцать лет, но и в детстве, и в юности они как-то не сблизились.

- Я прочел в газетах, что тебя ранили, - заявил Белл. - Ужасно люблю читать. Каждый день покупаю полдюжины - лезет. Что ты на это скажешь? Ручаюсь, ты и не знаешь, что в нашем городе выходит столько газет. Я всегда их читаю от первой до последней страницы. Ничего не упускаю.

Клинг усмехнулся, не зная, что и сказать. - Ну, вот видишь, продолжал Белл, - это был просто шок для меня и Молли, когда мы прочли, что тебя ра-.аили. И после этого я вдруг встречаю твою матушку на Форрест-авеню. Она говорит, они оба, она и твой папаша, просто сами не в себе, но этого следовало ожидать. м,, - Но ведь это всего лишь рана в плечо, - заметил Клинг.