Страница 2 из 6
========== 3 ==========
А потом был белый туман.
Она снова в машине, только теперь может буквально ощутить мягкость сиденья и туго натянутый ремень безопасности на своей груди.
Силуэты снова здесь. Они говорят, смеются и подолгу смотрят друг на друга, не произнося ни слова.
Белый туман снова прячет их от неё, как занавес скрывает кланяющихся актёров в конце спектакля.
А затем снова крик.
Только теперь можно различить в нём три голоса.
Она сожалеет, когда не слышит собственного крика.
Джессика проснулась от того, что кто-то очень громко возился с чем-то большим и шелестящим. Она напрасно надеялась увидеть возле своей кровати Триш или Малькольма. Возле её тумбочки копошился Килгрейв, всё в том же костюме, всё в том же мерзко-добродушном расположении духа.
Девушка хотела бы возмутиться, как вдруг ощутила нечто странное в районе спины и ягодиц. Коротким, нервным движением она отодвинула одеяло чуть в сторону и оглядела своё тело.
На ней определённо было новое ночное бельё. Ночнушка чёрного цвета, выше колен, очень удобная, в отличие от больничной.
— Нравится обновка? — поинтересовался Килгрейв, заметивший смятение девушки и вмиг прекративший возню.
Джессика нахмурилась и как можно медленнее огляделась, попутно отмечая, что голова болит уже значительно меньше. На тумбочке у её койки высилась ваза с аконитами и белыми астрами, рядом лежало две открытки, а в ногах к железному каркасу был привязан пёстрый шарик с пожеланием скорейшего выздоровления.
— Это сделала Триш, не ты.
— Не-а, — отозвался он, а потом добавил. — Её стервозная мамашка забегала вчера. Надеялась, что не застанет твоего пробуждения, поэтому скрылась также быстро, как и появилась… И знаешь, я то думал, мои родители просто…
— Вчера? Ты сказал: «вчера»? — перебила его монолог Джессика.
— Да, милая моя. Отвечая на следующий вопрос: ты тут уже третий день валяешься и всё никак поправиться не можешь.
Он недовольно цокнул и, наконец затолкав что-то внутрь тумбочки, отошёл к окну и взглянул через него на небо, которое было всё такое же туманное и недружелюбное. Из-за этого в палате было так мало света, что даже яркий шарик и цветы выглядели серо и блекло на общем фоне.
Девушка почувствовала прилив раздражения, но на этот раз не к своему постоянному гостю, а к самой себе. Как она могла так долго лежать без дела, почему до сих пор не смогла собраться, когда столько нужно было сделать?!
— Ты пропустила ясный день, пока спала, — снова заговорил Килгрейв, не отводя взгляда от окна. — Печально… Я думал, что у тебя всё отлично с регенерацией.
Джессика издала звук средний между рычанием и фырканьем. Она может злиться на себя сколько угодно, но у этого ублюдка такого права нет. В тот же момент она почувствовала небывалый прилив сил, чем незамедлительно воспользовалась, чтобы неодобрительно покачать головой.
— Что, надеялся, побыстрее отсидеть? А так уже ножки затекли у бедного?
— Рад твоему сочувствию. Но я хотя бы тут скучаю, у твоей постели мучаюсь, а некоторые особо переживающие, — он выделил последние слова презрительной интонацией. — только на открытку и способны.
Он снова подошёл к тумбочке, Джессика повернулась было на бок, намереваясь первой прочитать пожелания о выздоровлении, от кого бы они не были. Но Килгрейв опередил её, сгрёб обе открытки и противным тоном зачитал каждую вслух.
— «Не болей, выздоравливай скорей…». Ну это от твоего мальчика на побегушках, Малькольма, кажется. Он заглядывал, — Джессика была рада не услышать ни капли интереса или злобы по отношению к младшему детективу. — А вот это, — британец помахал перед её лицом самодельной открыткой с красивым акварельным рисунком цветов на обложке. — То, о чём я говорил. Три дня прошло, а он даже мельком тебя увидеть не захотел. Прислал открытку, чтобы потом не жаловалась. Да ещё и такую. И на таких вот кавалером ты меня променяла? Либо он совсем беден, либо невероятно жаден…
— Либо с душой, — тоном, не допускающим возражений, и с довольной улыбкой на губах.
— Ну и кто у нас тут такой творческий?.. — Джессика тут же напряглась, наблюдая за Килгрейвом, который с раздражённым видом вертел открытку от Оскара в своих руках. Она точно была от Оскара.
Не найдя ничего, Килгрейв что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и, смяв настоящее произведение искусства в бесформенный комок бумаги, швырнул его в сторону мусорного ведра в углу, но не попал. Неудача ещё больше взбесила его, он почти что рыкнул, рухнув на диванчик у окна. Откинувшись на спинку, мужчина закрыл глаза, шумно задышав через нос.
Джессика с раздражением наблюдала за тем, как он сначала вслух отсчитывает до десяти, а потом выполняет дыхательные упражнения для успокоения. Взгляд её постепенно смещается с его напряжённой фигуры на мусорное ведро, а именно на клочок бумаги рядом. Печально, что Оскар не навестил её за всё это время, но комендант, наверняка, боялся оставить своего мальчишку одного.
— Это мой подарок, — после некоторого молчания вдруг говорит Килгрейв, а потом поясняет. — Тот, что на тебе. Почти полностью хлопок, чтобы кожа дышала, но с добавлением шёлка для мягкости.
— Для понтовости, — тут же поправляет его Джессика, но вмиг приходит в смятение. — Ты что, переодевал меня?!
Пульс её мгновенно учащается, к горлу подступает тошнота, снова накатывает слабость громадной, штормовой волной. В голове всплывают все самые отвратительные моменты из их общего прошлого, паника и отвращение смешиваются в сердце.
Она не слышит его ответа, и снова проваливается в забытье.
========== 4 ==========
Белый туман слегка рассеивается.
Она видит последние минуты жизни своей семьи. Ничего ни ДО, ни ПОСЛЕ. Только эту гармонию, и следующий сразу за ней ужас.
Силуэты родителей стали ей отчётливо видны, а голоса их стали хорошо различимы в общем крике.
Только братик, младший братик всё прятался от неё за дымчатой белой ширмой.
Он не улыбался ей. Никто из них не улыбался.
А потом они все исчезали, и раздавался крик.
Она плыла в темноте, не чувствуя своего тела, не ощущая даже собственных мыслей. Пока жадно не захотела скорее очнуться.
Лунный свет через жалюзи упал на лицо Джессики, пробежался по щекам и векам и пробудил ото сна.
Впервые она очнулась и не услышала суеты от приходящих и уходящих врачей, кашля и жалоб пациентов, клацанья клавиатуры в регистратуре, лязга каталок, шуршания одеял и халатов.
Кругом стояла тишина, прерываемая лишь мерным дыханием спящих где-то недалеко от девушки других больных, её собственным и дыханием Килгрейва.
Мужчина, казалось, спал, свернувшись на диванчике. Он даже прикрылся пиджаком как одеялом, видимо, решив провести у постели Джессики всю ночь. Но как на него не посмотри, выглядел британец… очень некомфортно. Длинное тело не помещалось на маленьком, предназначенным, очевидно, только для того, чтобы сидеть, диванчике, поэтому даже приняв позу эмбриона, Килгрейв оказался вынужден растянуть свои ноги по полу. Его идеальная укладка растрепалась, а костюм и рубашка порядочно измялись.
И всё же такой неловкий Килгрейв вызывал у Джессики чуть меньше отвращения, чем его дневная самодовольная версия.
Девушка всмотрелась в его лицо. Вопреки несколько глупым ожиданиям, на нём не было отражения злобного душевного склада или подлинной жестокости. Только умиротворённость и естественность. Без гримас и масок, без ужимок и хмурых бровей, он выглядел… человечным что ли.
— Будешь всю ночь мной любоваться? — шёпотом произнёс британец, не раскрывая глаз.
Он не спал. А лишь как ночной хищник спрятался в засаде и наблюдал за жертвой. И вся эта его спокойность напускная.
— Ты трогал меня? — прохрипела Джессика, возвращаясь к их так и не законченному диалогу.