Полевой дневник

Выйдя на русло Хунхады, которое огибая устьевую часть Сули-Дюна прижималось к обрывистому левому склону, я увидел четкий след двух оленьих упряжек с нартами.

Сзади к нартам были привязаны еще по паре оленей, их следы шли поверх нартового следа. Судя по следам, первая упряжка остановилась – рядом со следом полозьев человеческие следы. Но охотник от нарты даже не отошел, а вот олени потоптались, наверное, шарахнулись от выстрела. Да вот и две карабинные гильзы – 7,62, – это СКС. Такие только у оленеводов. Вторая упряжка даже не остановилась.

Теперь стало все понятно – оленеводы, из стада стоящего в верховьях Хунхады, ездили в Тополиное, скорее всего за продуктами, нарты груженные, это видно по глубокому следу от полозьев. На обратном пути, тот кто ехал в первой нарте увидел лося объедавшего молодые побеги тальника, остановился и пару раз пальнул. Раненный лось побежал вверх по долине, гнаться за ним никто не собирался. Да если бы он и на месте упал, все равно мясо девать было некуда – нарты-то груженные. Ну, печень, сердце, язык может бы и забрали. А может и нет…

Яркий солнечный день сменился сумерками. По раскисшему снегу на лыжах идти уже было не возможно, и я их оставил перед наледью, воткнув вертикально в снег. Валенки пропитались насквозь и были облеплены мокрым снегом, впечатление такое будто к каждой ноге привязана пудовая гиря. Пока перешел наледь – полностью стемнело. Двигался я со скоростью примерно один километр в час. Начало подмораживать. Пропитанная потом куртка на морозе «взялась колом» и хрустела при каждом движении. Силы были на исходе, и я начал считать шаги – пройдя сто шагов падал на колени, отдыхал, опираясь на ружье вставал и тащился дальше. Сколько времени иду я уже не понимал, хотелось только одного – лечь отдохнуть. Впереди был еще один ориентир – оставленная телогрейка, вот дойду до нее, одену и – отдохну.

Взошедшая луна посеребрила долину. Черное пятно телогрейки на снегу увидел из далека, но дойти до нее никак не мог. Делать по сто шагов уже не хватало сил, шел сколько мог и валился на колени. К телогрейке подполз на четвереньках. Ног и рук не чувствовал, кое-как содрал с себя рюкзак, примерзший к куртке. Извалявшись в снегу, еле вставил руки в рукава теплой куртки, но застегнуть пуговицы не смог – пальцы одеревенели и не слушались совершенно. «Одевшись», пытался встать на ноги, но не получалось – колени подламывались и я падал лицом в жесткий подмерзший снег. Вдруг, совсем недалеко услышал негромкий крик – «Э-э-эй!». Я узнал голос Марата Сунчелеева, нашего молодого геолога. Он хоть и был рядом, но в темноте никак не мог понять, кто барахтается в снегу – человек или зверь, поэтому боялся подходить. Мужики, оказывается, уже несколько раз ходили меня встречать, и костер жгли и кричали, и из ракетницы стреляли. В общем, вовремя они всполошились, не знаю как бы добрался до базы без их помощи.

На удивление я ни чего не отморозил, только сильно устал. Впредь наука рассчитывать свои силы, особенно в начале сезона. Проспал почти сутки. Проснулся от рева вертолета, который садился на речку напротив базы. Бортом привезли горючку, снаряжение и овес. Мы накормили вертолетчиков жаренным свежим мясом, вызвав не поддельные восторги нашими охотничьими способностями. Этим рейсом Марат улетел в Хандыгу, а я остался достраивать базу. Весновка продолжалась.

5

Ещё вернёшься ты в родные горы,

Ещё заваришь дымный котелок,

В кругу друзей ещё продолжишь споры

О том, что сделал, а чего не смог.

Карабин был 1943-го года выпуска. Видимо, во время Великой Отечественной войны, именно с этого года наша армия начала массово снабжаться автоматическим оружием, а карабины отправлялись в резерв, куда-нибудь на армейские склады. Потом многие годы он пролежал на хранении в смазке, а теперь уже изрядно потрепанный, лежит у меня на коленях. Я сижу на нарах у себя в «балке», на базе полевой геологической партии, в трехстах километрах от ближайшего населенного пункта и рассматриваю свое «новое» штатное оружие. Конечно, я далеко не первый хозяин этого «ствола». Обшарпанный приклад, ствол с многочисленными царапинами, слегка подогнутая «мушка» прицела свидетельствуют о том, что он уже не первый год ходит «в поле». Предыдущий «хозяин» этого кавалерийского карабина, геолог с многолетним стажем, уволился и уехал «на материк» зимой, а я даже не успел расспросить его о достоинствах и недостатках оружия. Но, судя по уважительным рассказам коллег, мужик числился в категории «добытчиков».

В полевой жизни от оружия иногда очень многое зависит. Хотя, в основном, это моральный фактор, мол, вооружен, значит защищен. Увы, на практике чаще бывает наоборот. От неосторожного обращения с оружием одни проблемы. Особенно, это касается мелкого оружия: револьверов, пистолетов. И, особенно, когда оно находится в женских руках. Но, не будем о грустном. Мне-то карабин нужен не только для самообороны. Поэтому, пойду знакомиться с ним, то есть – пристреливать.

На пристрелку оружия в начале сезона по нормам, неизвестно когда и кем выдуманным, положено три патрона. При дальнейшем использовании оружия для защиты жизни (требования техники безопасности) и секретных материалов (требования спецчасти) стрелять не рекомендуется. Во всяком случае, отчитываться потом придется за каждый стреляный патрон. Зато всю зиму женщины, работающие в спецчасти, читают в объяснительных умопомрачительные истории о том, как геологам в поле приходится отбиваться от многочисленных стад медведей и как часто они ищут своих потерявшихся товарищей, стреляя в воздух. И это все ради того, чтобы списать десяток патронов, потраченных за сезон на охоту. Правда, проблема упрощается, если есть хотя бы одна лицензия на отстрел оленя или лося на «котловое питание». Тогда получается, что вся партия, загнавши бедного зверя в угол, расстреливала его часа полтора. Но, несмотря на все эти глупости со списанием, у всякого нормального геолога всегда есть заначка из одного-двух десятков «левых» патронов. Вот и я, обзаведшись в этом году карабином, поспрошал у товарищей, и насобирал пару подсумков патронов калибром 7,62, естественно с отдачей, ну, или «мясом угостишь».

Я зашел на продовольственный склад, вытряхнул остатки чая из фанерного ящика, представляющего собой куб с длиной грани 80 сантиметров, и отнес его на речную косу перед полевой базой. На одной из сторон ящика угольком нарисовал прицельный круг с черным пятаком, размером с чайное блюдце, посредине. Отсчитал от цели триста шагов. Притащил бревно валежника для упора при стрельбе. Положил на бревно, рядом с собой, полевой бинокль, чтобы не бегать после каждого выстрела к ящику, проверяя, куда попал – в круг либо в «молоко». Можно начинать.

Первые три выстрела уже насторожили: пристально рассматривая ящик в бинокль, я не смог найти в нем пробоин. Решив, что дырочки от пули могут быть очень маленькие, пошел изучать мишень вплотную. Увы! Пришлось сокращать расстояние до цели – на десять шагов, потом еще на десять шагов… Первая пуля попала в ящик, когда до него осталось семнадцать шагов! Я был обескуражен. Потом, посидев на бревне, покурив и успокоившись, понял: брать нужно мастерством и умением. С трехсот метров и дурак кого хочешь грохнет, а вот попробуй на семнадцать метров к зверю подобраться! В конце-концов, это же охота, а не расстрел.

6

Ночи у костра, сырость в сапогах,

Летний снегопад – льдинкой на зубах.

Мы уйдем домой – в утренней росе,

Может быть поздней, может быть не все.

Памятью о нас остается здесь

Пепел от костра на речной косе…

Место для стоянки мы выбрали посреди широкой безлесной долины в верховьях речки Нолучи. Здесь, после плавной излучины с узкими, серповидными галечными косами, русло делало крутой поворот, и, подмывая борт террасы, вода закручивалась в омуте. Сама терраса – сухая и ровная, поросшая невысокой жесткой травой, была идеальным местом для стоянки. Водитель поставил вездеход так, чтобы удобнее было его разгружать: бортом вровень с бровкой террасы. Ребята шустро выбросили необходимый бутор из кузова и занялись каждый своим делом – кто ставил палатку, кто прилаживал таган. Я взял ведра и пошел к речке, чтобы набрать воды и поставить чай да варево на обед.