Страница 11 из 12
— Вот гады, — говорю я и свечу фонариком в дырку. — Опять ведь затопило бы!
Ворошу, ломаю старое железо. Оно податливо гнётся, вода брызжет весёлой струйкой. Надеюсь, не услышат.
— Скорее, скорее, — торопит меня Вовка.
Запираем склад, бежим прочь и хихикаем словно дети. Переваливаемся через забор, падаем. Звук падения оглушителен, но в тот момент я волнуюсь только за свое уже пострадавшее колено.
— Кто там? — внезапно раздаётся голос.
Включается свет, я моргаю. И как-то все… всерьёз не воспринимается.
— Мы мимо проходили, — кричу я.
А Вовка хихикает. Сторож пьян. Мы бы просто убежали, да. Но к воротам подъезжает полицейский наряд, словно специально караулит. Чтобы ему делать здесь, посреди ночи? Меня хватают за шкирку, как котёнка, и в машину. Я ни разу не сидел в полицейской машине. Здесь пьяный дед, Вовка и я. Деревянная скамейка, железные решётки.
— Ребят, у меня склад тут, — говорю я, но меня никто не слышит.
Едем в участок. Там в обезьянник. Здесь хлоркой пахнет и удивительно холодно.
— Маразм, — жалуется Вовка.
А про нас словно забывают. Даже не ходит мимо никто. И телефон отобрали. А меня Никита дома ждёт.
— У меня ребёнок дома один! — кричу я. — Хоть позвонить дайте!
Телефон приносят через полчаса. Полицейский смотрит хмуро, торопит взглядом. Время уже позднее, я звоню сразу Никите. Он у меня взрослый и умный.
— Никит, — почти кричу я, стоило ему только трубку взять. — Я занят… немного. Ты дядь Серёже позвони, сейчас прям, не сиди один дома! И не бойся.
Я не стал говорить, что в обезьяннике сижу — точно испугается. Надеюсь, Серёга итак сложит дважды два.
— Я не боюсь, — бубнит мой сын.
А я вдруг вспоминаю.
— Если придёт девушка с котом, ни в коем случае не впускай!!!
Глава 5. Тем временем…
Егору казалось, он хорошо знал своего сына. В конце концов они вместе с первого дня его жизни. Хотя, если быть точнее, то с седьмого — в первую неделю он сына видел только в окошко роддома.
Но все же, не настолько хорошо он его и знал. По крайней мере не знал, насколько тот жаждет приключений. Жизнь вообще чертовски скучная штука. Школа, просыпаться каждый день в шесть сорок пять, уроки… Потом ещё Савва этот.
Имя у Саввы было возвышенное, но терзали мальчишку совсем низменные страсти. В частности, он задирал одноклассников. Особенно Никиту. Причина простая — все пошли в школу в семь, кто-то даже в восемь, а сын Егора — в шесть. В шесть с половиной, если быть точнее! Но эти шесть месяцев никого не интересовали, и для Саввы Никитка был… пиздюком. Такое слово обидное и некрасивое. Никита говорил плохие слова шёпотом в своей комнате, и никак не мог понять, что же в них крутого? Да и папа, если услышит, выпорет… Он конечно ни разу не порол, но часто грозился, проверять на своей шкуре прочность отцовских убеждений Никита не хотел.
И Никита не был дураком. Совсем. Он слышал, что на заднем фоне у отца кто-то громко матерится. Сирену полицейскую даже расслышать сумел. И тот час понял — у них неприятности. Может быть, папу даже подставляют. Фильмов Никита смотрел много. В частности, каждую субботу с папой. Тот разрешал смотреть и для взрослых, боевики, но на не приличных сценах заставлял глаза закрывать. Можно подумать, Никита не понимает! Все Никита понимает, спасибо всемогущему интернету.
Сейчас он сделал вывод — у папы проблемы. А он, Никита, хоть и не маленький уже вовсе, но вполне себе рычаг для давления на отца. Никита хоть и старался держаться с отцом на дружеской ноге, без всех этих телячьих нежностей, но понимал — папа любит. Если надо, убьёт кого угодно. Даже, может, Савву. Но кровопролитий не хотелось.
Сегодня главное — не даться в руки врагам. Сначала Никита хотел собрать рюкзак и уйти в лес. Потом папа бы его нашёл. Но посмотрел на улицу — ночь уже. Решил, что храбрый конечно, но не до такой же степени — в лесу волки.
— Значит буду оборонять дом! — сказал Никита своему отражению в зеркале.
О том, что дом можно поставить на охрану он как-то не подумал. Зато подумал, что легко разбить окна, в окна то они и полезут, это слабое место любого дома. И решёток нет! Ну вот как защищаться без решёток?
Включил фильм «Один дома». Никита считал себя слишком взрослым, для таких фильмов, но сейчас то пригодится. Увлёкся, посмотрел полностью. Хотел было вторую часть поставить, благо папы нет и спать никто не гонит, но вспомнил — папа! Надо же защищаться.
Сходил в гараж. Там точно в боковой комнатке была вся эта фигня. И верёвки, и банки с краской. Долго искал, нечаянно открыл ворота, закрыть не смог. Все перетащил в дом. То, что выглядело простым на экране, в жизнь претворяться никак не хотело. Ну вот как привязать верёвку к люстре? И никаких сверхспособностей, как назло. Уж тогда то бы Никита…
Никита отвлёкся, представляя, как круто иметь сверхспособности. Вспомнил, зачем держит в руках банку с краской. И что её надо привязать верёвкой и так, чтобы они реагировали на открытие окна. Загуглил. Прикинул. Понял, что сумеет защитить только одно окно, ибо остальные верёвки не к чему привязывать. Нашёл выход — он окно приоткроет. Чтобы враги увидели, и не стали лезть в остальные окна. И правда, зачем, если открытое есть?
Выбрал окно в гостиной. Приоткрыл. Привязал банку в лестнице. Все, как в фильме и инструкции в сети. Если открыть раму, то банка полетит вперёд, в окно, с бешеной скоростью. Протестировал. Банка летит замечательно. Остался доволен собой.
Под окно налил много супер клея. Можно было разбить ёлочные игрушки, как в фильме, но Никита забоялся, что если слишком сильно инициативничать, то папа его сам убьёт, без врагов. Клей застывал около тридцати минут. Если никто вломится за полчаса, нужно будет ещё налить…
Никита чувствовал себя значительным, как никогда. Он не просто какой-то там ребёнок! Он один ночью не боится! И защитит дом от врагов! Вот покажут потом по телевизору, как Никита обезвредил целую банду, Савва от зависти умрёт.
На этой позитивной мысли Никита собрал все оружие, которым собирался обороняться и спрятался в шкафу. Шкаф — самое безопасное место.
Глава 6. Настя
Я была близка к отчаянию. Готова была признать — я ни хрена не умею совращать мужчин. Не удивительно, что Стасик от меня загулял. И книжка мне не помогала.
— Зато душ принимать не нужно, — сказала позитивно Танька, когда я вернулась с полива. — Как бы газон не сгнил от чрезмерного увлажнения.
И ушла с Тотошкой гулять. Я ушла домой. Лежала, смотрела в потолок. Деревянный, несколько балок брёвен, низкий. Высокий человек запросто дотянется до него кончиками пальцев. Три окошка на улицу. В саду — сирень. Везде сирень, чтоб её.
В моём домике только кухня, крохотная спаленка и зал. В зале стенка, полированная под дерево, родом из семидесятых в ней куча ненужных сервизов. На стенах мутные старые фотографии в рамках, на них люди, которых я даже не знаю, но выкинуть совестно. Я уважаю историю своего домика, какой бы она не была.
Я отчаивалась с полчаса. Потом уснула. Проснулась не менее отчаявшейся, но со странной жаждой действия.
— Не пойду больше туда, — громко сказала я. — Я устала позориться.
Настя сказала — Настя сделала. Пошла не позориться, а в огород. Соседка дала мне семена редиски, я старательно вскопала грядку, засеяла, полила из лейки. Увиденное — аккуратная грядочка посреди заросшего сада — мне так понравилось, что я принесла из дома пакет картошки, который мне привезли родители. Картоха была элитной, выращенной ни где-нибудь, а на берегах Нила, в самом Египте. Я понадеялась, что она сможет взойти и на русских просторах. Посадила. Устала.