Страница 3 из 59
-- Вы что же, его лично знаете? -- улыбнулся Братченко. -- Были приводы?
-- Я не знаю -- надо ли на глупые вопросы отвечать, но раз уж вы спросили, так это не меня к нему приводят, а его ко мне -- в три погибели -у него язва, а я настойку одну ему даю: на сто грамм водки корень женьшеня, пленка из грецких орехов и три ложки пива...
-- От такого лекарства и мертвый выздоровеет, -- крякнул Марк Макарович.
Никто уже не слушал разговорчивую старушку. Братченко докладывал по рации в дежурную часть о прибытии по указанному адресу. Устинов внимательно рассматривал сквозь лупу пыль на тумбочке и упаковывал в целлофановые пакеты обувь убитого, его одежду, сложенную на пуфике, нагибался к ковру, подбирал какие-то кусочки земли, срезал вместе с ворсом грязные следы ботинок.
-- А следы, похоже, убийцы. У жертвы ботинки чистые, -- заметил Устинов, -- только кровью запачканные.
Потом Братченко наглухо засел за протоколами.
Серафимова окончательно очухалась и, равнодушно взглянув на труп, пошла по квартире.
-- Евдокия Григорьевна, можно вас? Нам с вами надо бы разобраться.
Они прошли в гостиную. Притормозив в коридоре, Серафимова спросила, кто жил в квартире.
-- Большой человек, Адольф Зиновьевич, -- ответила Эмина. -- Я сначала к нему идти на работу не хотела. Это кому же в голову могло прийти после такой войны сыночка Адольфом назвать?! Тьфу. Потом присмотрелась -- вроде неплохой человек. Ну, не повезло с именем.
-- А почему вы заявили про убийство финки?
-- Ну, что вы, ей-богу! -- взвилась старушка. -- Фамилия это у него такая, понимаете?! Финк!!!
-- Во сколько вы позвонили в милицию?
-- Вот только что, час назад. Как раз фильм кончился.
-- Это какой же, "Санта-Барбара"?
Евдокия Григорьевна все больше поражалась некомпетентности следователей.
-- "Санта-Барбара" начинается в двадцать сорок пять. И по второму каналу. А "Роковое наследство" в четверть седьмого начинается по первой и заканчивается через час тоже по первой да плюс реклама. Стало быть, в двадцать пять минут восьмого. Значит, пошла я к нему в половине восьмого. Ну, и увидала его мертвым. Сердце в пятки опустилось. Пришла-то я к Адольфу Зиновьевичу, как он просил, за получкой, потом увидела это безобразие и сразу же стала звонить. Потом пошла к себе, стала звонить участковому, должен же он знать...
-- А вот этого вот Авокадова еще не было?
-- Чечена? Не. Еще не было.
-- Значит, про убийство женщины вы не заявляли?
-- Да что я, похожа на шалунишку? -- Евдокия Григорьевна от обиды даже руку в бок уткнула и плечиком дернула.
-- Как же вы опознали убитого? -- спросила она. -- Ведь он ничком упал, лица не видно.
-- А кому ж еще-то здесь быть? И потом, что же, я его телосложения не знаю?
Нонна Богдановна еще спросила:
-- А больше вы ничего не слышали? Не видели?
-- Да что же, милая, мне целый вечер у двери стоять? Он пришел, когда сериал начался. Я уже приготовилась, легла, чайку себе налила. Он как раз хлопнул дверью, через десять минут позвонил, сказал -- зайдите за получкой. А у меня "Роковое наследство" идет, это -- святое. Вот я и зашла по окончании -- в полвосьмого, -- она горестно вздохнула. -- Не видать мне теперь заработанного.
-- А дверь квартиры к вашему приходу была открыта? Не помните?
Старушка напряглась, сосредоточилась.
-- Открыта была дверь-то. Я еще подумала -- он для меня открыл.
Нонна Богдановна указала на дверь гостиной.
-- Ну пойдемте, что мы тут с вами стоим. Вы что-нибудь трогали в квартире, когда вошли? Помимо телефона. Вы ведь отсюда звонили?
Гостиная оказалась уютной, хоть и обставлена была в духе вернувшегося со службы в Западной группе войск майора. Напротив полированной стенки темного дерева стоял диван. В углу два кресла, их разделял столик. Над диваном висел ковер ручной работы с туркменским орнаментом и бахромой.
Серафимова не любила задавать вопросы свидетелям с пылу с жару. Ей нравилось осматривать место происшествия без выяснения предварительной информации об убитом и обстоятельствах его смерти. Только на "чистые мозги" она могла взять след, с толком "прочитать" оставленную на месте преступления информацию и разложить по полочкам события, произошедшие накануне. Но теперь ей необходимо было, чтобы старушка аккумулировала в себе необходимую информацию, зафиксировала ее в своей памяти. Последний вопрос так и полоснул Евдокию Григорьевну по сердцу:
-- Что значит трогала ли я вещи? Слушайте, спешу заявить, что я ничего тут не брала и никогда ничего, вы понимаете? Как же вы можете меня подозревать? Мне бы даже в голову такое не пришло!
Нонна Богдановна попыталась успокоить старушку, но та разволновалась не на шутку:
-- Послушайте, послушайте, Нина Борисовна... Это не я его ограбила. И убила не я. Я знаю, о чем вы подумали. Но зачем же обвинять невинного человека? Я всю войну медсестрой прошла. Наше поколение не такое, как нынешние. Мы к чужой вещи и близко не подойдем. Да и потом, куда я бы дела эти доллары? На что они мне сдались!
-- Какие доллары, Евдокия Григорьевна?
-- Да вот они все на месте. В той секции. -- Она показала на небольшой ящичек в той части стенки, где обычно хранят белье. -- Я как Адольфа с топором в затылке увидала, так сюда, во-первых, звонить, во-вторых, деньги проверила...
-- Искали свою приготовленную зарплату?
Евдокия Григорьевна уцепилась за подсказку:
-- Конечно. У меня, между прочим, дочь. И самой надо на что-то жить. А где у него деньги лежат, я знаю.
-- А деловые бумаги? Сберкнижки?
-- И в книжном шкафу, и в портфеле. В спальне стоит. Он его, правда, по-другому называл, вроде "кекса" что-то. А деньги -- вот они, проверьте, в ящике.
-- Вам так доверял хозяин квартиры?
-- А чего мне не доверять? Да я и сама наблюдательная. Но меня хоть пытай, я бы ничего не сказала, раз уж так доверяет человек. Да и деньги хорошие он мне платил.
-- Много было работы?
-- Много, -- протянула Евдокия Григорьевна, потом запнулась, -- но не очень. Он ведь часто в разъездах. Вот и вскорости собирался в командировку. А порядок -- его, главное, постоянно поддерживать. Чуть слабинку дашь, глядишь, все мхом порастет. Вот только после вечеринок приходилось посуду в машину специальную загрузить да на кнопку нажать. Да она не моет ни черта, только порошок переводить, а сколько он...
-- Так вы взяли причитающиеся вам деньги? Или больше?
Старушенция стянула губы, произвела ими манипуляцию, как наперсточник -- пальцами, и процедила:
-- Ничего я не брала. А получка -- вот, -- она достала из халата стодолларовую бумажку. -- Отдать?
-- Нет, оставьте себе, -- подумав, разрешила Серафимова. -- Скажите, а он не сообщил вам, по-чему именно сегодня готов был выдать вам деньги?
-- Нет. Только и сказал: может, мол, заплатить мне сегодня за прошлый месяц. И еще, что потом уедет в командировку и...
Нонна Богдановна не торопилась открывать ящик, выжидательно смотрела на женщину.
-- Так вы говорите, в голове вашего хозяина, когда вы обнаружили его убитым час назад, торчал топор? -- спросила она неожиданно.
Старушка попятилась назад и, не выдержав равновесия, плюхнулась на диван.
-- А вы под кроватью смотрели? -- вдруг осознав что-то ужасное, спросила она.
-- Вам бы частным сыщиком работать, Евдокия Григорьевна, -- усмехнулась Серафимова. -- Да не волнуйтесь вы так, еще посмотрим.
Взгляд следователя упал на дамскую сумочку, смятую ослабевшим корпусом старушки, и на туфельки на шпильках, почти полностью засунутые под диван. Она позвала Братченко и продолжала расследование.
-- Так вы говорите, -- вновь начала она, -- что вы проверили вещи и деньги сразу? Вы только не волнуйтесь -- никто вас не подозревает. Ведь всегда можно пойти к вам и удостовериться, что чужой валюты у вас нет, правда же?
Женщину вновь задели слова следователя.