Страница 1 из 44
Анна Шехова
Поколение влюбленных
Роман
1
Говорят, высказывать свои мысли вслух полезно. Говорят, это помогает не сойти с ума. Внутри молчащего человека душа от напряжения скручивается в пружину, и рано или поздно ее срывает, и тогда происходит… Что? Что происходит? Кто сказал, что лишиться разума — это наказание? Вдруг лучшее, что с нами может произойти в жизни, — это сумасшествие? Сумасшедшему мир предстанет иным — таким, в котором действительно хочется жить. Со времен Офелии никто не знал умалишенных самоубийц.
Шутка.
Офелия — плод больного вымысла неудавшегося актера.
Иногда я думаю про блаженных — счастливы они или нет? Нельзя сказать, что несчастны: больше, чем кто-либо, они умеют радоваться каждому дню, радоваться таким мелочам, как проблеск солнца среди хмурого московского неба, или найденная денежка, или дешевый леденец. Радует ли вас дешевая сладость жженого сахара? А случайный просвет между тучами?
Помню время, когда меня это радовало. Впрочем, неудивительно: я не такая уж старуха, чтобы плутать в собственных воспоминаниях. У меня очень хорошая память, она цепляет даже такие мелочи, как фамилии девочек, с которыми я лежала в одной больничной палате, когда мне было семь лет, или запах пыльной шторы на окне моей комнаты. Зачем мне нужны эти бессмысленные воспоминания — не представляю, но память не спрашивает. Поверьте, в жизни есть вещи более важные, чем пыльная штора или фамилии женщин, с которыми мы больше не увидимся. Если бы память можно было использовать как жесткий диск, то я бы лучше записала на нее воспоминания о своей первой ночи с мужчиной. Мне иногда ужасно хочется вспомнить, что я испытывала тогда, какими были первые ощущения, когда он только коснулся моей груди сквозь трикотажную майку. Помню, что на мне была розовая трикотажная майка, помню, что я была безумно счастлива, помню, что у соседей за стенкой магнитофон громко пел голосом то ли Ветлицкой, то ли Королевой. Больше не помню ничего. Ни одного телесного ощущения. Почему? Потому, что наши отношения закончились так катастрофично? Вряд ли это достойная причина лишать меня одного из самых нежных воспоминаний. Такие эпизоды не становятся хуже со временем. Их можно перебирать, как листья гербария, дышать их запахом в те периоды, когда жить больше нечем. Как мне сейчас.
Может, если записывать, все станет проще? Может, это и есть тот вариант приятного сумасшествия? Мне вообще-то все равно, кто прочитает мои диковатые измышления. Надеюсь, что это будут симпатичные и немного легкомысленные люди. Девушки, красящие волосы в рыжий цвет — на что я сама так и не решилась. Или муракамистые юноши, покуривающие качественную траву на переменах между парами во ВГИКе. Словом, мне хочется, чтобы меня читали и оценивали люди без моих проблем.
2
Скажите, что бы вы почувствовали, если бы в одно прекрасное утро, собираясь на работу и расхаживая по квартире с зубной щеткой во рту, под говорок телевизора внезапно услышали новость, что погибла ваша подруга?
А? Мне очень хочется знать, как повел бы себя в такой ситуации нормальный живой человек. Я-то, хотя и немертвая, живой себя затрудняюсь назвать.
Про гибель Лизы я услышала в утреннем выпуске новостей на местном канале. Такой, знаете ли, банальный вариант узнать о смерти близкого человека. Дикторша с ранними подтяжками лица равнодушно отбарабанила положенную информацию. Я даже не сразу уловила, что случилось: услышала только фамилию и «трагически погибла».
Я стояла перед экраном и смотрела, как Лизу — не хочется говорить «ее тело» — на носилках погружают в машину «скорой помощи». Зачем, спрашивается?
Лица не показали — был только силуэт под черной пленкой, но именно это вызывало ужас… Господи, мне всегда казалось кощунственным вот так взять и закрыть человека от света темным мешком! Почему его нужно скрывать? От кого? Разве что от соседки, живущей на первом этаже, — высокой тощей женщины с лиловыми волосами, носившей халаты диких цветочных расцветок.
И что мне в такой момент сдалась эта соседка с ее халатами?
Тетка с лиловыми волосами стояла сбоку от машины «скорой помощи», держа большой супермаркетовский пакет в руках, и пялилась на черный мешок, в котором лежала Лиза. Была в этом некая жуткая абсурдность. Понимаете? Смерть Лизы — и эта тетка с продуктовым пакетом. Меня затошнило.
Я обнаружила, что нависаю над экраном по-прежнему с зубной щеткой во рту, а едкая пена уже стекает по подбородку и капает на пол.
Я смотрела новости про смерть своей подруги, а у меня по лицу в это время растекалась пена от зубной пасты. Более мерзкого ощущения я, пожалуй, еще не испытывала.
Слез не было. Было странное тупое спокойствие и… Стоит признаться в этом, иначе ради чего писать? Было внутреннее удовлетворение. Удовлетворение от оправдавшегося предчувствия.
Потом наступило опустошение. Я казалась себе пустой, как сгнивший орех, внутри которого издыхающим червячком чуть шевелится остаток сознания. Села на диван и провела на нем без движения довольно долго. Кажется, ни о чем не думала, потому что не могу припомнить ни одной мысли. Потом позвонила на работу и сказала, что у меня ужасно разболелся зуб и я иду к стоматологу, а в офисе появлюсь после обеда. У нас такие штуки легко сходят с рук.
Пультом я переключила канал на телевизоре и стала ждать другого выпуска местных новостей. Он начался через полчаса, и я наконец узнала, что произошло. Не могу сказать, что меня это сильно удивило.
Лиза покончила с собой. Собственно говоря, я это знала с первого момента, с того самого, как прозвучали слова о трагической гибели.
Она выпила какие-то таблетки. Самый легкий способ и самый ненадежный. Это меня задело: если человек пьет таблетки, вместо того чтобы просто выпрыгнуть из окна, значит, он еще на что-то надеется. Значит, он не хочет умирать до конца. Вам понятно, что это значит? Нежелание жить еще не означает, что человек готов умереть.
Но Лиза была обречена. Я смотрела ее выпуск новостей неделю назад, и уже тогда смерть висела над ней как дамоклов меч. Правда, в ситуации с мечом есть вероятность, что он не сорвется, а здесь такого шанса не было. Смерть всегда выигрывает.
Мне надо было позвонить Лизе, напомнить о себе, но я струсила. Всегда малодушничаю, когда предчувствую смерть.
Хотя я по привычке называю Лизу подругой, мы с ней не разговаривали уже больше года, а последний раз виделись на свадьбе нашего одноклассника. Она была с новым приятелем, а я — с хорошей знакомой.
Кроме того — начинаю оправдываться! — каждый раз, когда я вижу смерть над человеком, мне кажется, что мои глаза ошибаются, что это какое-то марево загазованного воздуха, игра света или другая чушь.
Каждый раз убеждаю себя в этом. Но еще ни разу видение не подвело меня.
Ненавижу себя, ненавижу свои глаза, которые видят эти грязно-серые туманности над головами людей, ненавижу мир, в котором каждый второй умирает. Вы знаете, каково это — каждый день видеть смерть? Не по телевизору и не в кино, а рядом с собой, как открытые язвы на лицах окружающих.
Ты видишь это — и тебя словно холодной водой окатывает. Иногда у меня даже руки отнимаются. К этому можно привыкнуть, если речь идет о чужих людях — я не запомню их лиц, не узнаю их имен. Но когда предугадываешь гибель знакомого человека, то кажется, что ты не просто увидела, но и ускорила ее…
Прошу вас — не оставляйте меня наедине с этим. Мне кажется, что в моей голове происходит замыкание: мысли начинают зацикливаться и ходить по кругу. Пытаюсь проанализировать, нет ли моей вины в смерти Лизы, а в глазах стоит только ее соседка с супермаркетовским пакетом. Мне нужно услышать хотя бы эхо моего крика, иначе голова загорится от этих мыслей…
3
Вечер.