Страница 16 из 17
– «The Fallen»! – воскликнула она. – Вариация на тему «Что, если бы Иисус сегодня вернулся в наш мир?». Ничего оригинального, но задорно.
– Up now and get them, boy, – повторил Елисей вслед за вокалистом. – Задорно, ты права.
– Ты и текст знаешь?
– Не целиком. Вот у «Wonderwall» текст полностью знаю.
– «Wonderwall» все знают. Это как «Районы-кварталы» или гимн России.
– Выпьем за этот потрясающий ассоциативный ряд.
Они снова чокнулись.
– Давай я научу тебя одному трюку, – сказал Елисей.
Он бережно взял у Иры бокал, пытаясь во избежание неловкости не коснуться ее подушечек пальцев, и хорошенько звякнул по нему своим стаканом с соком. Со дна пивного бокала наверх ринулась стайка пузырьков.
– Эффектней всего такой фокус проворачивать с лагером, – прокомментировал Елисей. – Ну и, само собой, рассчитывать силу, чтобы не разбить посуду.
– Здорово!
– Не экскурс в теорию феминизма, но я старался.
– Не скромничай. Это выглядело так, словно пивной гуру посвятил неофитку в один из секретов.
– Тогда раскрою еще парочку. – Елисей покрутил круглую картонную подставку под пиво, гадая, чем бы удивить Иру. – Ты когда-нибудь делала пивные коктейли?
– Ни разу.
– Обязательно попробуй. Это полигон для испытаний. Можно, например, заполнить треть бокала соком черной или красной смородины, а сверху залить крепким темным элем. Получится кислая и тягучая смесь, что-то вроде творческого союза между русской дачной культурой и вековыми традициями бельгийских пивоваров.
– Кажется, с такого ракурса бабушкин урожай я еще не рассматривала!
– Или вот еще рецепт, называется «Ирландская бомба». Ингредиенты сугубо ирландские: стаут «Гиннесс», виски «Бушмилс» и ликер «Бейлис». Классическую стопку наполняем ликером и виски в пропорции пятьдесят на пятьдесят и опускаем этот термитный заряд в «Гиннесс». Пить надо быстро, огромными глотками. Во-первых, важен бомбический эффект, а во-вторых, сливки из «Бейлиса», смешавшись с пивом, моментально сворачиваются в комочки наподобие катышков на пальто, и напиток теряет примерно восемьдесят процентов от своей эстетической привлекательности.
– Звучит славно, но, увы, не мой вариант. Я веган и не пью молоко. Плюс ликер сладкий.
– Точно, прости. Вылетело из головы.
Ира прищурилась.
– Теперь мой черед отучать тебя от извинений, – сказала она.
– Хм, вот и я пал жертвой вредной привычки, – произнес Елисей. – Надо нам составить договор, по которому мы обязуемся не досаждать друг другу необоснованными извинениями.
– И заверить его у нотариуса.
– Непременно.
Ира сделала глоток. Елисей с неохотой констатировал про себя, что пиво в ее бокале убывает.
– Насчет «Ирландской бомбы», – сказала Ира. – Я не боюсь крепости и потому опущу в «Гиннесс» стопку, до краев полную виски.
– Звучит как заявка на вступление в ряды Ирландской республиканской армии.
– А то. Я же злая фемка. И имя подходящее.
Сменилась песня, и по стартовым гитарным аккордам Елисей и Ира синхронно опознали «Wonderwall».
– Вот это поворот! – воскликнула Ира.
– Искренне надеюсь, что наш столик не прослушивается.
– Ну да, ведь я только что пообещала вступить в террористическую организацию.
Ира замерла, внимая Лиаму Галлахеру, соловьем разливающемуся о чудесной стене, и безмолвными движениями губ сопровождала пение.
– Эта песня как награда за кошмарную неделю, – произнесла Ира.
– Что-то не так с учебой?
– Нет. Разругалась с типом, от которого зависел мой потенциальный заработок. И на горьком опыте убедилась в своей бесправности и несостоятельности. Вновь.
Елисей промолчал, ожидая, что Ира поведает, что случилось. Вместо этого она заговорила о другом.
– Я три года планировала поступление в Польшу. Учила польский, стажировалась в этнографическом музее в Кракове, копила высокий GPA, впрягалась в волонтерские программы и в сомнительные проекты, жертвуя на них каникулы и все свободное время. Работала в сомнительном культурном фонде. А весной, буквально за месяц до защиты диплома, поняла, что бюджетку я не потяну.
– И вместо Польши ты осталась в России.
– Не то чтобы я всегда и везде ставила Европу выше России. Совсем наоборот, я в восторге, что мне повезло родиться здесь. Без лукавства, я предпочту Алтай Парижу и Берлину, а вольную жизнь в Поморье хлебной должности в лондонском банке. Но учеба в Польше была моей мечтой.
– Почему именно Элнет Энер, а не Самара?
– Я дважды ездила сюда на конференцию, а затем выиграла Президентскую стипендию для магистров. Теперь я вынуждена писать выпускную работу по беледышской национальной общине и закапываться в местные архивы. Повторюсь, не худшая доля, но не к этому я стремилась.
Елисею претила возможность примерять на себя роль утешителя, тем более что Ира в жалости не нуждалась.
– И никаких идей, что делать в дальнейшем? – спросил он.
– Никаких. Разве что устроить мировую анархическую революцию.
– Достойный проект, – оценил Елисей. – Я с тобой. Если, конечно, меня не обяжут присягнуть радикальным феминисткам.
– А как ты относишься к частной собственности?
– Из своего у меня лишь походный рюкзак с вещами. У меня нет квартиры, машины, дачи. Депозитарной ячейки тоже нет. Я за отмену частной собственности, какой вопрос.
– Отмену, а не перераспределение. Это ключевой пункт.
– Исключительно за отмену.
– Тогда вы приняты, товарищ Елисей.
– Отлично, товарищ Ирина.
Они стукнулись бокалами и дружно осушили их.
– Символичный разговор у нас получился под колымский эль, – сказал Елисей. – Тебя угостить еще?
– Пожалуй, мне хватит.
– Если ты за, можем прогуляться. Погода теплая.
– Почему нет?
В порыве ликования Елисей чуть не предложил Ире понести ее на руках через весь этот провинциальный город, где они так чудесно встретились.
Пока они сидели в баре, небо Элнет Энера окрасилось в сумеречный лавандовый цвет. Солнце, по расписанию укатившее за горизонт, оставило ностальгические сливово-сизые разводы, с дионисийской щедростью размазанные по кромке. Плотный воздух словно застыл, сберегая остатки летнего тепла. На фасадах зажглась подсветка.
– Успела изучить город?
– Почти нет, а ты?
– Только дорогу до бара.
Ира приостановилась.
– Кажется, впереди будет Кремль.
– Ведите нас на Кремль, товарищ Ирина.
Елисей предполагал, что ему придется замедлять шаг, так как за годы автостопных вояжей он навострился передвигаться быстро и обгонял пешеходов. Лена на прогулках раз за разом одергивала не в меру стремительного спутника, и они за долгие месяцы отношений, похожих на тяжбу между возмущенной прихожанкой и безучастным к ее дешевым жестам священником, так и не приноровились к ритму друг друга. К счастью, Ира являла собой противоположность Лены. Она шла бойко, бесшумно касаясь земли кедами, не подстраиваясь и не заставляя подстраиваться под себя. Иногда она замирала, привлеченная чем-нибудь, и снова легко и непринужденно трогалась с места.
– Есть еще одна причина, по которой я уехала из Самары, – сказала она. – Я связалась с человеком, который на меня дурно влиял. Мешал готовиться к госам, расхолаживал, заявлял на меня права. Знаешь ведь, в фильмах есть такой персонаж – разбитной дружок или подружка. Его задача – сбивать с пути. Сегодня он поит тебя дешевым ликером, завтра без повода закатывает истерику на людях, послезавтра раскаивается и плачет у тебя на плече, потом снова что-нибудь.
– С легкостью представляю.
– Он то умиляет, то вымораживает. Такой человек то держит обещание, то нет, то превосходит твои ожидания, то не оправдывает их. Он слишком хорош и слишком плох для тебя одновременно. Самое обидное, что ты чувствуешь вину в любом случае – за свою беспомощность, за унизительную скромность, за вторые роли, которые вечно отводишь себе.
– Я с такими не сближался, но типаж мне знаком.