Страница 22 из 31
Во-вторых, стремлением экономистов неклассической школы обеспечить теоретическое обоснование, в корне противоположное как учению утопического социализма в лице его наиболее ярких представителей А. Сен-Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна, которые подвергли резкой критике существующий строй и разрабатывали утопические проекты переустройства капиталистического общества на разумных и справедливых началах, так и утопическим попыткам социалистического истолкования трудовой теории стоимости Д. Рикардо ее наиболее последовательными сторонниками (Т. Годскин, У. Томпсон, Дж. Грей, Фр. Брей), которые, опираясь на эту теорию, также критиковали капитализм и стремились прогнозно описать социально-экономическое устройство будущего общества, пути его построения.
В-третьих, нарастающей потребностью в разработке такой теории, которая была бы способна раскрыть исключительно важную практическую значимость рыночных связей, количественных зависимостей капиталистической экономики с точки зрения их непосредственной видимости, в какой они представлены на поверхности буржуазного общества. Именно поэтому экономисты неклассической школы решительно отвергли абстрактно-аналитический метод классиков, объективно ведущий к исследованию социальных противоречий данного общества, противопоставив ему метод эмпирического описания, опиравшегося на «здравый смысл». Применяя этот метод, они стремились всячески затушевать существующие социальные противоречия, провозгласив всеобщую гармонию в качестве основного принципа, регулирующего всю совокупность общественных отношений.
В своем развитии нетрудовая теория стоимости (ценности) прошла три этапа:
первый этап охватывает 20-е – 60-е годы XIX в., в течение которого сформировались теории факторов и издержек производства, спроса и предложения, получившие широкое распространение в неклассической политической экономии;
на втором этапе, охватывающем 70-е – 80-е годы XIX в., появилась теория предельной полезности, которая оказала значительное влияние на дальнейшую эволюцию неонеклассической политэкономии;
третий этап, начавшийся с 90-х годов XIX в., характеризуется утверждением господства теории равновесной цены А. Маршалла, послужившей исходным пунктом развития представлений о стоимости (ценности) как в рамках неонеклассического направления, так и в рамках альтернативных направлений современной экономической мысли.
Обратимся теперь к рассмотрению отличительных особенностей данных этапов. На первом из них происходит интенсивная борьба, как в открытой, так и в завуалированной форме, против трудовой теории стоимости, в противоположность которой были выработаны указанные варианты нетрудовой теории стоимости (ценности). В этой связи буржуазные экономисты фактически отказались от определения стоимости – сущностной категории – затраченным трудом, подменяя ее понятием ценности. Последняя трактовалась как конечный результат функционирования не одного какого-либо фактора производства, а его трех факторов, являющихся источниками основных доходов.[175] Исходя из этой посылки, ценность определялась либо полезностью, т. е. свойством потребительной стоимости – одной из сторон двойственной природы товара, либо издержками производства, т. е. денежной формой выражения стоимости израсходованного на производство капитала, либо спросом и предложением, т. е. взаимодействием двух противоположных сторон рыночного механизма, либо, наконец, сочетанием тех или иных указанных явлений.
Подобная трактовка довольно отчетливо свидетельствует о том, что буржуазные экономисты сосредоточили свое внимание на описании, систематизации и истолковании внешних, поверхностных, или что то же самое, товарно-рыночных форм капиталистической экономики, на установлении ее функциональных связей, которые отождествлялись зачастую с сущностными закономерностями. Напомним, в этом, по словам К. Маркса, заключается суть вульгаризации как специфического способа познания, получившего широкое распространение в буржуазной политической экономии неклассического и неонеклассического периодов.
В этой связи В.С. Афанасьев отмечает, что такой способ познания может осуществляться в различных формах. Исторически первой и наиболее ранней является интенсивная, или экономическая, форма. «Она характеризует интенсивность процесса экономической вульгаризации, степень удаленности формы экономического процесса, используемой буржуазными экономистами для затушевывания сущности этих процессов в интересах апологии капитализма, от его содержания».[176]
По своей сути, подчеркивает автор, «… вульгаризация экономической науки есть процесс, противоположный по своему содержанию процессу научного познания. Если процесс научного познания есть переход от описания внешних форм явления к раскрытию его сущности, то вульгаризация есть движение в противоположном направлении – от более глубокой к менее глубокой, а затем и к явлению в его конкретной форме. Этим обстоятельством определяются и объективные границы этой формы вульгаризации экономической науки».[177]
В этом контексте основоположником нетрудовой теории стоимости (ценности) является французский экономист Ж.Б. Сэй. Считая себя «последователем» А. Смита и воспринимая отдельные положения его доходной теории стоимости, Ж.Б. Сэй одновременно выступил как критик выработанной А. Смитом трудовой теории стоимости.
Приступая к изложению своей концепции, Ж.Б. Сэй отмечал, что необходимо различать два вида известных благ, которыми пользуются люди. Первый – даровые, или естественные, блага, доставляемые природой (например, воздух, вода, свет солнца), которые нельзя называть богатством. Второй вид – блага (предметы, по терминологии автора), имеющие собственную ценность и сделавшиеся исключительно собственностью их владельцев (например, земля, металлы, монеты, хлеб, ткани и вообще товары всякого рода), вследствие чего только эти блага обычно называют богатством. Такое же название дается также процентным бумагам, векселям и т. п. лишь потому, что они представляют собой долговые обязательства, по которым их владельцы могут получить те или иные вещи, имеющие ценность сами по себе. При этом «богатство всегда пропорционально этой ценности: оно велико, если велика сумма составляющих его ценностей; оно мало, если мала сумма входящих в его состав ценностей».[178]
Отсюда видно, что в методологическом отношении исходные постулаты концепции Ж.Б. Сэя страдают весьма серьезными пороками. Прежде всего он неправомерно отождествлял понятие блага, с одной стороны, с предметом или вещью как таковой; с другой стороны, с товаром. Дело в том, что благо само по себе может быть как материальным, так и нематериальным. Справедливо и обратное: не каждый предмет, вещь является благом, все зависит от полезных свойств данного предмета или вещи. Соответственно, не каждое благо является товаром, таковым оно становится только при исторически определенных условиях развития общества. Точно так же не всякий товар есть благо, все опять-таки зависит в конечном счете от потребительной стоимости самого товара, которая может выступать в качестве блага, а может и не выступать (например, наркотики).
Кроме того, Ж.Б. Сэй односторонне определял понятие богатства, сводя его лишь в совокупности вещественных благ, т. е. потребительных стоимостей. Такой подход можно найти и в теории А. Смита. Имея в виду это обстоятельство, он отмечал, что «каждый человек богат или беден в зависимости от того, в какой степени он может пользоваться предметами необходимости, удобства и удовольствия».[179] Все эти предметы суть результаты деятельности человека, затраченного им труда. Но в теории А. Смита есть и другой подход, согласно которому богатство имеет и стоимостную форму. В этой связи он подчеркивал, что стоимость всех богатств мира «для тех, кто владеет ими и кто хочет обменять их на какие-либо новые продукты, в точности равна количеству труда, которое он может купить на них или получить в свое распоряжение».[180] Следовательно, в соответствии с трудовой теорией стоимости в качестве критерия различения двух форм богатства – натуральной и стоимостной – А. Смит рассматривал либо затраченный труд, либо труд покупаемый. Совершенно иную точку зрения развивал Ж.Б. Сэй. Выделяя только одну (вещественную) форму богатства, он полагал, что в качестве критерия ее определения выступает ценность блага, находящегося в собственности его владельца. Таким образом, уже в исходном пункте своей концепции Ж.Б. Сэй стремился всячески отмежеваться от трудовой теории стоимости А. Смита.
175
«Теории факторов производства как теории стоимости имели следующие общие характерные черты. Во-первых, создание стоимости связывалось не с деятельностью одного какого-либо фактора производства (например, с трудом, как это делали классики английской политэкономии), а с деятельностью нескольких факторов производства. Поскольку основных факторов производства насчитывается три – труд, капитал (точнее, вещественные элементы капитала – средства производства) и земля, то в большинстве теорий факторов производства создание стоимости приписывалось всем этим трем факторам (или, при отнесении земли к капиталу, двум факторам). Во-вторых, само приписывание или, по современной западной терминологии, вменение стоимости различным факторам производства проводилось следующим образом. Стоимость рассматривалась как слагаемое из доходов, полученных различными факторами производства. Доходы в свою очередь рассматривались как порождение соответствующих факторов производства. В-третьих, в качестве основных доходов в большинстве случаев принимались: заработная плата, предпринимательский доход, процент и рента. Заработная плата и предпринимательский доход в одинаковой мере рассматривались как вознаграждение за труд, только заработная плата – за труд наемных работников, предпринимательский доход – за труд предпринимателей. Причем понятие “труд” все в большей степени трактовалось в субъективном смысле, т. е. как отрицательные эмоции, связанные с трудом. Рента трактовалась как дифференциальная рента, либо сводилась к каким-либо другим доходам. Процент приписывался или вменялся капиталу» / Никитин С.М. Теории стоимости и их эволюция. М., 1970. С. 19–20.
176
Афанасьев В.С. Этапы развития буржуазной политической экономии (Очерк теории). М., 1985. С. 210. «Эта форма вульгаризации буржуазной политической экономии, – поясняет далее автор, – отражает степень утраты ранее присущего ей научного характера познавательного процесса.
Сам факт отказа от научного исследования экономических отношений и подмена его описанием обманчивых форм экономических явлений отнюдь не исчерпывают возможностей вульгаризации экономической науки: степень этого отказа может быть различной, а вместе с тем различна и степень вульгаризации политической экономии. Интенсивность вульгаризации различна на различных этапах кризиса буржуазной политической экономии. Более того, она изменяется и в пределах одного и того же этапа в зависимости от того, какие формы экономических процессов используются буржуазными идеологами для затушевывания сущности этих процессов. В самом деле, с точки зрения гносеологии вовсе не безразлично, что лежит в основе той или иной концепции: сущность изучаемого явления в ее связи с формой этого явления (например, стоимость товара и его цена); существенная форма явления (например, цена производства) или внешняя, поверхностная форма, взятая в отрыве от сущности явления (например, рыночная цена товара). Таким образом, характер лежащих в основе буржуазных концепций экономических форм выражает различную степень интенсивности вульгаризации науки, которая тем больше, чем дальше такие формы отстоят от сущности изучаемых экономических явлений, и тем меньше, чем они ближе к этой последней.
Такой подход к буржуазной экономической идеологии позволяет уловить главное направление ее развития. Кризис буржуазной политической экономии предстает перед нами в движении и развитии, а не как единовременный акт, не как нечто неизменное и застывшее» / Там же.
177
Там же. По мнению автора, «своеобразие интенсивной формы развития кризиса буржуазной политической экономии состоит в том, что лежащие в ее основе изменения апологетических приемов не выходят за пределы собственно экономической теории, а потому она может быть также названа экономической формой вульгаризации. Однако эти пределы ограничены при всем многообразии форм экономических процессов, используемых в апологетических целях. Экономическая форма апологии капитализма не в состоянии полностью исключить возможность понимания действительного процесса – если не его сущности, то хотя бы его формы. Если познание вообще, социально-экономических процессов в том числе, по своей природе бесконечно, то экономическая вульгаризация имеет свои объективные пределы во внешней, конкретной форме явлений. Именно поэтому на определенном этапе развития вульгаризации возникает необходимость выйти за пределы собственно экономического поля, необходимость в иной, отличной от интенсивной форме вульгаризации». / Там же. С. 211.
178
Сэй Ж.Б., Бастиа Ф. Трактат политической экономии / Ж.Б. Сэй; Экономические софизмы. Экономические гармонии / Ф. Бастиа. М., 2000. С. 29. «По общепринятому пониманию, богатыми людьми называют тех, – пояснял Ж.Б. Сэй, – кто обладает большим количеством этих благ, имеющих определенную ценность. Но когда речь идет о том, чтобы изучить, как образуются, распределяются и потребляются богатства, то этим же именем называют все предметы, заслуживающие его, независимо от того, много ли их или мало, точно так же как зерном называется как отдельное зерно, так и целый мешок этого товара» / Там же.
179
Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. 1. С. 30.
180
Там же.