Страница 2 из 3
– Мам, ну ты чего?! Мы же играли…
– Во что?
– Я… Россию из ада боярского вытащить собирался.
Мама посмотрела на Харитона, улыбнулась, покачала головой:
– Сто раз говорила отцу, чтоб при детях следил за словами… Где это видано – недорослю о политике судить?!
– А я хочу!
– А я хочу, чтоб к темноте ты дома сидел! Знаешь, сколько по лесам висельников беглых шатается?!
– А отчего они бегут?
– Да мало ли… По нашим лесам бродят те, кто Петербург строить боится. Много там народу сгинуло…
– А это разве не политика, мам?
– Домой беги! Умник… Там кузнец твой любимый с войны вернулся…
– Матвей Иваныч?!
– Ага. Рассказывает, как шведа на Гангуте[2] били.
Харитон понёсся домой сквозь лес. Тиран бежал рядом и подпрыгивал так высоко, что казалось, он спешит на самый большой праздник, какой только можно представить. Мать с грустной улыбкой посмотрела им вслед, вздохнула, повернулась к огромной луне, перекрестилась.
– Господи, сохрани сына моего, Харитона. И всю семью. И страну нашу… – Она снова перекрестилась. – Тревожно мне. Прости, Господи…
Неспокойно было всей России. Начинался восемнадцатый век. Царь Пётр Первый без жалости рушил многовековые уклады, они ломались решительно и бесповоротно. Новая жизнь раздражала гораздо больше, чем радовала. Будущее пугало. Впервые за всю историю России никто не мог предугадать, как повернётся его жизнь.
В деревеньке небогатых помещиков Пекарево, где и родился будущий великий путешественник Харитон Лаптев, было всего пять дворов. Пятый – самого помещика – не сильно отличался от домов простых крестьян.
Если бы не петровские реформы – быть бы в будущем и Харитону мелким землевладельцем, сидеть тихонько на печи да чесать затылок, решая вопросы вселенского масштаба: как бы лапти да сено выменять на мёд? Но покой, в котором Россия, лениво поворачиваясь, храпела в последние столетия, был навсегда разрушен Петром Первым. В семье Лаптевых по этому вопросу не было единства – мать мечтала о прежней жизни, отец же всей душой поддерживал царя. В каждом Петровом начинании он видел свет будущего для всей страны. Делать это было непросто, потому как возможности у крохотного хозяйства были прежними, а сборы и подати выросли многократно. А главное – было совершенно неясно, какой должна стать Россия после реформ. Объяснять это народу никто не собирался…
Когда запыхавшийся Харитон прибежал домой, то с трудом протиснулся в дверь – горница была заполнена любопытными крестьянами. У печи, в свете лучин, восседал Матвей Иванович – здоровенный мужик, бывший кузнец, которого занесла судьба в войско. Он рассказывал о войне со шведом.
«Даже из соседнего села пришли», – отметил про себя Харитон, пробираясь поближе к рассказчику. Тиран, понимая, что шуметь нельзя, следовал за Харитоном по-пластунски, чем вызывал удивлённые взгляды селян.
Кузнецу явно поднесли медовухи по поводу возвращения в село, так что и так далеко не скромный обычно мужик витийствовал напропалую:
– Прижал нас швед крепко. Как только из окопов покажемся – пушки с кораблей палят. Рядом со мной гвардейцу башку начисто снесло!
Тиран, будто понимая, о чём идёт речь, закрыл от страха глаза лапами, тихо заскулил. Народ слушал кузнеца открыв рот. Худющая крестьянка с выпученными от ужаса глазами выдавила из себя хрипло:
– А вы ж чего?
Матвей Иванович посмотрел на неё взглядом академика всех академий.
– Мы за валунами прятались. Ну что ты им, иродам, сделаешь?! Они ж далёко!
Харитон наконец дополз до Димки. Тот обрадовался двоюродному брату.
– Где тебя носит?!
– Да так… Бороды рубил…
Димка усмехнулся:
– А тут кузнец правду-матку рубит. До смерти зарубил уже…
Матвей Иванович рвал на себе рубаху.
– Я не выдержал, подбегаю к царю: «Пётр Лексеич, сколько ж терпеть можно?! Надо их корабли поганские сжечь!»
Глаза крестьянки вылезли за границы обозначенных биологией орбит.
– А он?!
Матвей Иванович подбоченился.
– Послушался меня. «Прав ты, говорит, Матвей, Иванов сын. Сейчас мы на них в атаку пойдём. Я сам, говорит, вас и поведу!»
– А ты?!
Кузнец вытер скупую слезу.
– Не побоялся я перечить царю. Государь, ты, говорю, России нужен. Давай я!
– А он?
– Стоит на своём: «Я тут командую!» Я тогда в ноги ему кинулся: «Прости, царь-батюшка, но нельзя так атаковать! Они ж нас перебьют! Надо разделиться и двумя отрядами. Пока одни отвлекают, другие сзаду на лодках подойдут и на этот… на габрондаж их!»
– На что?!
– На габрондаж! Ну, как вам, землекопам, объяснить?..
Тиран снова закрыл глаза лапами, но в этот раз было видно: ему просто немного стыдно за басни Матвея Ивановича.
Годы спустя, когда Харитон изучал историю битв, он со смехом вспоминал рассказ кузнеца. Абордаж, блестящий план операции, якобы предложенный им самому Петру… Жаль, что не мог тогда объяснить кузнец, какое огромное значение для всей истории Российской империи имела битва при Гангуте: взятые на абордаж корабли стали первыми судами нового флота, но главное – был открыт путь в Балтийское море.
А в ту ночь Харитон почти не сомкнул глаз – мечтал о морских битвах. С утра, прихватив с собой кувшин с остатками медовухи, он понёсся в кузню. Матвей Иванович спал под горном. Харитон нерешительно походил рядом. Будить кузнеца он не хотел: знал, что тот, хоть и был врунишкой, характер имел тяжёлый – если что… мог и прибить не глядя. Помог Тиран. Видя нерешительность хозяина, он звонко залаял. От неожиданности Харитон дёрнулся и пролил немного медовухи из кувшина. Если лай не смог прервать богатырский сон Матвея Ивановича, то душистый медовый аромат трав дошёл до красного, в синих прожилках, носа кузнеца. И через несколько секунд он уже с удовольствием допивал медовуху.
В благодарность за угощение кузнец рассказал Харитону о самом бое. Уже без басен о советах царю. О страхе. О крови. О жесточайшей рукопашной схватке, в которой погибли сотни матросов и солдат с обеих сторон. О том, что он дорого дал бы, чтоб больше никогда не попадать в такой ад. В этот раз Тиран не закрывал блестящих от восторга глаз. Вся его поза как бы говорила – вот бы мне в таком бою поучаствовать! Харитон вдруг спросил:
– А как же вы добирались до фрегатов? Вплавь?
Матвей Иванович вздохнул:
– Те, кому повезло, – на галерах. Они быстрые, шведам только одну потопить удалось.
– А кому не повезло?
– На плотах. Ну этих было мало. И шли они в лоб – чтоб отвлечь гадов…
Расспросив подробнее, как выглядели те плоты, и выклянчив инструменты, Харитон созвал крестьянских детей, вчерашних «бояр». «Троекуров» спешно прилеплял сохранённую с вечера бороду. Лаптев объявил, что он по-прежнему «царь», ну а «бояре» теперь – плотники-корабелы. Напоследок он всё-таки не удержался и сорвал бороду с «Троекурова» жестом рыночного скомороха. Тиран тут же, к всеобщему восторгу, разорвал её на мелкие клочья, и новоиспечённые корабелы поспешили к реке. Вместе они кое-как соорудили подобие плавучего средства, которое вполне могло выдержать одного человека.
Харитон взобрался на плот. Тот был очень неустойчивым. Но всё-таки на нём можно было плыть, неустанно балансируя. Тиран, наблюдая за всем этим, суетился: то подбегал к кромке воды, то отбегал к лесу, скуля и повизгивая. Наконец, Лаптев обратил внимание на эти манёвры.
– Ко мне!
Пёс навострил уши.
– Ко мне, Тиран!
Громко залаяв, он бросился в воду и взгромоздился, отфыркиваясь, на плот. Тот сразу же покрылся водой, но Харитон не обратил на это внимания. Подросток вдруг почувствовал неясное, неведомое ранее волнение – что там за поворотом реки? Ему очень хотелось вывести плот на быстрое течение и заглянуть за горизонт. Он стал осторожно отталкиваться от дна палкой, но тут послышался голос мамы:
– Харитоша, ты где? Пора в школу!
Услышав мать хозяина, Тиран пулей слетел с плота и убежал в чащу. Харитон, вздохнув, направил плот к берегу.
2
Гангу́т (Гангутское сражение) – морское сражение, состоявшееся в Балтийском море у мыса Гангут в 1714 году. Первая в истории России морская победа русского флота.