Страница 6 из 8
Подхожу к Тому, обнимаю его. Мы прижимаемся друг к другу. На краткий миг время останавливается. Но приходится взять себя в руки: нужно действовать, и быстро! Необходимо немедленно начинать спуск. Я стану глазами Томека, его проводником.
– Не волнуйся, Том. Держись за мое плечо. Будем спускаться.
Правой рукой я обхватываю его за плечо, разворачиваю и веду, подставив лицо ветру.
Говоря ему эти слова, подбадривая его, сама я погружаюсь в пучину ужаса. Себя я обманывать не могу: произошла катастрофа, и разбираться с последствиями придется мне. Мы оба должны остаться в живых и вернуться. Быстрый спуск вниз – наша единственная надежда. Будет непросто, но мы выживем.
Я беру его левую руку, кладу на свое правое плечо.
– Том, держись! Держись за меня. Пусть твоя рука будет на моем плече. Не отпускай меня. Пойдем потихоньку. Не волнуйся, у нас все получится.
– Хорошо, Эли.
Мне не нравится, как звучит его голос. Том напуган. Он сейчас как потерявшийся ребенок. В его ослепших глазах столько отчаяния!
Начинаю продвигаться вперед. Сердце отчаянно колотится, голова кипит от мыслей. Первые метры обратного пути не самые трудные. Я постоянно проверяю, что впереди. Холод пробирает до костей. Я щурюсь навстречу свирепому ледяному ветру, который постоянно дует в лицо. Слезы замерзают на ресницах, на щеках. Я вытираю лицо рукой, и на мгновение тоже слепну.
Оборачиваюсь к Тому. Кажется, что его лицо превратилось в камень, оно все в белых и голубоватых пятнах, покрыто инеем. Все в инее – ресницы, брови, рыжая щетина на щеках.
– Том, ты в порядке?
– Да, Эли. Холодно, но я в порядке.
Тревога немного отпускает меня, мы входим в ритм. Медленно, очень медленно, но спускаемся. Каждый шаг – победа, движение к жизни, к базовому лагерю.
На скально-ледовом участке, где под ногами снег, лед и камень, вбивать зубья кошек нужно особенно тщательно. Все мои силы уходят на то, чтобы не оступиться и следить, чтобы не оступился Том. И еще на то, чтобы держаться вместе. О том, что будет дальше, я не думаю. Я вся в настоящем, в том, что происходит прямо сейчас. Осторожно прохожу первый отрезок пути, поддерживая Томека – его рука на моем плече. Каждый шаг требует такой сосредоточенности, что я забываю о холоде. Дыхание становится прерывистым, мышцы напряжены, живот свело. С удесятеренным вниманием я слежу за каждым движением Томека. Теперь мы будто один человек. Я стала его глазами, мои ноги и руки стали его руками и ногами, мой голос ведет нас обоих. Холод пугает меня. Я уже промерзла до костей, мы так медленно спускаемся, и я не знаю, сколько еще выдержу.
Томек по-прежнему опирается на мое плечо. Я поддерживаю его то справа, то слева, в зависимости от наклона горы. Я должна найти эффективные, соответствующие ситуации движения и повторять их. Повторять одни и те же движения – это мне знакомо с детства. До восемнадцати лет я занималась гимнастикой. Меня так воспитывали, учили повторять отдельные элементы, чтобы добиться идеального выполнения. И логика, позволяющая выбрать оптимальный режим движения, включается автоматически. Переставляю одну ногу, потом другую, опираюсь рукой на один ледоруб, другой висит на карабине. Потом повторяю всю последовательность действий для Томека, контролирую его движения, точки опоры, так, будто это мои движения. Снова и снова. Устанавливается некая рутина, она помогает мне на время забыть обо всем остальном. Мне холодно. И Томеку тоже. Я знаю, что мы идем слишком медленно, но все-таки мы спускаемся.
Ураган вопросов вновь обрушивается на меня: смогу ли я провести Томека по этому непростому участку? Сколько сейчас времени? На таком холоде мы долго не продержимся. Моя цель – добраться до Четвертого лагеря. Путь до него нужно разбить на этапы. Проходить отрезок за отрезком. Я ставлю себе цель, фиксирую в уме точку, которую нужно достичь. Затем еще одну. Сначала смешанный участок. За ним кулуар. Дальше будет видно. Я знаю, что нас ждет долгая и страшная ночь. Холод? Ветер? Что ж, единственный выход – двигаться. Не останавливаться, спускаться, менять направление, но все равно пробиваться сквозь ледяную ночь, идти вперед, навстречу тьме. Я должна бороться за Томека, за нас обоих, должна спустить его вниз!
Мне очень холодно. Время от времени приходится останавливаться и разминаться: махать руками, прыгать на месте, хлопать руками по коленям, чтобы усилить приток крови к конечностям. Растирать спину Томеку. Заставлять его двигаться как можно больше, хотя он все время замирает на месте, неподвижный, как мумия. Подбадривать его.
Налобный фонарь освещает только самое важное – то, что прямо передо мной. Я знаю, что вокруг огромный пустынный склон, но заставляю себя сосредоточиться на этом пятне света и на том, чем я занята в эту самую минуту. На тех шагах, которые я должна сделать. На шагах Тома. Мы постоянно поддерживаем равновесие. Все мое внимание отдано настоящему, тому, как я выполняю повторяющиеся движения. На некоторое время это позволяет забыть о вопросах и страхах, которые терзают меня; я полностью поглощена тем, что делаю. Вбить кошки, вбить ледоруб, поддержать Тома – снова и снова, почти автоматически я повторяю этот набор движений.
Время уходит, стремительно утекает. Я говорю с Томеком столько, сколько могу, и когда маршрут позволяет. Я подбадриваю его, стараюсь, чтобы он не терял надежду. Я говорю с ним о его жизни в Ирландии, о его детях, об Анне, о вершине, о том, как нам будет тепло, когда мы вернемся в базовый лагерь. Но он выглядит отстраненным и отвечает односложно.
Пройдя смешанный участок, мы вступаем в снежный кулуар, стены которого изрезаны ветрами. Идти здесь легче, и мы можем немного ускориться. Я протягиваю палку назад, Том держится за нее и следует за мной. Я внимательно обхожу волнистые ледяные выступы, которые иногда так похожи на ступени. Я все время направляю его; останавливаю, когда трещина, которую нужно перешагнуть, слишком широка.
Мне холодно. Я чувствую, как во мне поднимается досада, злость. Почему это происходит со мной? Почему Том в таком состоянии? Он что, не мог внимательнее отнестись к своему здоровью? Я считаю, что это несправедливо по отношению ко мне. Почему с моим напарником всегда что-то случается? Почему именно мне всегда приходится разгребать дерьмо? Что стало с правилами, которые мы всегда соблюдали: прислушивайся к своему состоянию, трезво оценивай ситуацию, веди себя разумно, не доводи до крайностей, и если хоть что-то не в порядке, тут же возвращайся назад?
В полной темноте я начинаю спускаться в бездну. Оборачиваюсь к Томеку и вижу, что он снял свою маску Баф, и нос у него совсем побелел. Я кричу:
– Томек! Надень Баф, спрячь лицо!
Но Тому трудно дышать. Он надевает и снова снимает маску. Я останавливаюсь.
– Том, надень Баф, ты отморозишь нос.
– Эли, я не могу дышать! Я задыхаюсь!
Его слова снова и снова раздаются в моих ушах. Что это? Отек? Боже мой, может быть, у Томека начинается отек легких? Я бормочу проклятия, я растеряна, чувствую себя беспомощной, видя, как быстро ему становится хуже. Меня снова захлестывает паника.
– Эли, у меня очень мерзнут руки.
Я быстро достаю аптечку. Снимаю перчатки, достаю шприц и дексаметазон – глюкокортикостероид, который используют при внезапном отеке легких. Убираю перчатки в комбинезон, чтобы они оставались теплыми. Пытаюсь сделать Томеку укол, но иголка, едва проткнув ткань комбинезона, ломается!
– Том, твою мать, что у тебя под комбинезоном?!
– Мембрана Gore-Tex. Я оставил Gore-Tex.
– Черт побери!
В этой аптечке у меня только одна иголка. Эта – на случай форс-мажора, остальные в Четвертом лагере! Я роюсь в другой аптечке, даю Тому четыре пакетика по 400 миллиграммов дексаметазона. Доза большая, но как раз для его веса. Я стараюсь следовать советам, которые дал мне мой врач перед тем, как я отправилась в эту экспедицию.
Мы меняемся перчатками. Томеку уже не так холодно. Начинаем обратный путь. Ему чуть легче дышать, но по-прежнему трудно оставаться в маске. Нужно как можно скорее спускаться ниже. Это сейчас важнее всего.