Страница 3 из 8
Через несколько шагов – другие веревки, гораздо более свежие, вроде тех, что провешивают носильщики-шерпы, чтобы обезопасить своих клиентов и облегчить им подъем. Они натянуты в трещине, через которую нам нужно пройти.
– Том, видел веревки? Странно, что их еще видно, ведь осень прошла.
Обычно зимой веревки засыпаны снегом и покрыты льдом.
Я иду вдоль веревок, потом сворачиваю направо, к каменистому островку посреди склона. По мере того как склон становится все более отвесным, под моими ногами открывается бездна. Невероятный простор. Куда теперь? К счастью, за островком веревки продолжаются, указывая нам путь. Я не пользуюсь веревками, совершенно не доверяю им. Я вбиваю ледорубы и зубья кошек, чтобы преодолеть покрытый льдом участок. Лед очень твердый. Ледорубы приходится вбивать по два раза, попутно обрушивая одну или две «стопки» ледяных наслоений. Это признак плохого льда. Продолжаю идти по снегу. Бросаю взгляд на Тома. Он недалеко. Подожду его на солнце, здесь слишком холодно! Переход очень длинный – многокилометровый подъем, последние метры перед вершиной на таком рельефе даются с большим трудом.
10:45, выше отметки 7500 метров
Наконец, я выхожу на солнце, и могу воспользоваться этим случайным теплом. Останавливаюсь и достаю энергетический батончик, чтобы отпраздновать. Здесь очень красиво. Мое лицо покрыто инеем. Челюсти застыли, скованные утренним холодом и ледяным ветром.
Том подходит. Он движется в нужном темпе, хорошо выглядит, его борода покрыта инеем. Мы чувствуем себя нормально. Небо слегка затянуло облаками, температура еще упала. Продолжаю идти. Но через несколько метров я понимаю, что облачный покров обманчив и солнечное излучение очень интенсивно. Достаю из рюкзака маску. Оборачиваюсь:
– Том, ты надел маску? Осторожнее на солнце!
– Да, Эли, не волнуйся!
Я продолжаю идти в своем темпе, Томек следует за мной в нескольких десятках метров позади. Мы – два одиноких человека на этой огромной горе, но это нас не пугает, скорее наоборот. Нам нравится бесконечная свобода! За ней мы сюда и пришли.
Я поднимаюсь в сторону покрытого снегом гребня и седловины у правой вершинной вертикали. Том кричит, что нужно двигаться налево, вершина сейчас на главной оси. Я знаю, Том, просто хочу посмотреть, что за ней. Каменистая вершина впереди интригует меня. Я хочу осознать величие этого места. В седловине я прохожу немного вперед, чтобы увидеть больше. Эта проклятая привычка у меня еще с детства: всегда стремиться узнать, что там – выше или дальше, вдруг за тем, что мешает обзору, скрывается потрясающий вид! Я смотрю и не могу налюбоваться. Вдали ребро Мазено врезается глубоко в небо, сверкающее так, будто оно за завесой из танцующих в воздухе блесток. Ветер гонит вдаль тучи, полные снега. Я вижу ветер, но не слышу, закутанная в шапки, капюшоны и маски. На мгновение я полностью растворяюсь в этой красоте.
Нам повезло, солнце заливает склон, но мы полностью укрыты от него. Я возвращаюсь и делаю остановку, дожидаясь Тома. Пью воду, съедаю энергетический батончик.
Мы выше 7500 метров. Для альпинистов это символический рубеж, вход в так называемую «зону смерти». Мне не очень нравится ни это название, ни само понятие, но сегодня я не обращаю на это внимания. Мы не успели как следует акклиматизироваться, плохая погода внесла коррективы в нашу программу. Пока у меня все в порядке, я знаю пределы возможностей моего тела, но все равно внимательно прислушиваюсь к его сигналам. Сейчас я хочу есть, и это хороший знак!
Карта местности у меня в голове, я как следует запомнила ее еще во время подготовки в базовом лагере, снова и снова повторяя: «Вдоль карниза, который поднимается, поворачивая направо, до седловины, потом налево до начала расширяющегося кулуара, потом вверх по нему, немного направо, потом направо перед выходом из кулуара, между главной вершиной и северной, и, наконец, вверх по смешанному участку, забирая направо, до самого купола».
Но когда ты оказываешься на поле изо льда и снега, все становится далеко не так ясно. Я должна сосредоточиться, чтобы разглядеть, изучить, узнать, принять решение. Здесь все другого масштаба, и нет отметок, как на карте. Даже в Альпах легко заблудиться, несмотря на подробнейшие карты и логику восхождения, продиктованную самим рельефом. А здесь царство искаженных пропорций, бесконечных стен, ледяных полей, отполированных не знающими усталости ветрами и снегом, каменистых ступенчатых уступов.
На середине подъема на пирамиду мы попадаем в смешанную зону под осью вершины. Приходится лавировать между снежными склонами, искать линию наименьшего сопротивления[5]. Искать, следовать карте, подниматься, спускаться, карабкаться, ползти вниз, балансировать на передних зубьях кошек. Цепляться за узкие каменистые карнизы пальцами в перчатках. Нащупывать надежную точку опоры, чтобы в безопасности идти вперед, словно канатоходец по канату. Вокруг все такое огромное, что это дезориентирует: я и представить себе не могла то, что увидела здесь. Мы с Томом постоянно переглядываемся, поддерживаем контакт на расстоянии. Я должна поделиться с ним моими сомнениями насчет маршрута. Он во всем доверяет мне, соглашается и следует за мной.
Я предельно сосредоточена на том, что делаю. Мое поле зрения ограничено пятьюдесятью метрами вверх или назад – чтобы убедиться, что Том идет за мной. Скала крепкая, она состоит из гранита, гнейса и пегматита. Мои кошки оставляют царапины на узких каменных складках, рельеф становится более устойчивым; по мере того как мы поднимаемся, нам приходится все труднее. Я чищу шипы, забитые снегом. Слава богу, ветер пока не поднялся. Обернувшись, чтобы посмотреть, как там Том, и убедиться, что все в порядке, задерживаюсь взглядом на ребре Мазено справа: там бушует ветер.
Мне нравятся отрезки пути, когда я максимально сосредоточена и спокойна, а вокруг полная тишина. Сосредоточенно следя, чтобы шаги были выверенными, а хватка рук крепкой и точной, я обдумываю следующие движения. Время как будто исчезает. Воздух становится все более разреженным. Сердце бьется быстрее. Взбираясь на выступы, я задыхаюсь. Все здесь просто огромное.
Начиная с этого утра, мы работаем без веревки, она осталась в Четвертом лагере. Мы с Томеком решили, что она нам не понадобится. Разговариваем мало. «Ты как?» – «Ок!» Сосредоточенно продвигаемся вперед. Мы как будто окружены коконом, отделяющим нас от внешнего мира. Чем дальше мы идем, тем больше я вырываюсь вперед. Разрыв между нами увеличивается.
Томеку этот отрезок пути не нравится.
– Эли! Свернем налево, в кулуар?
Он прав: мы идем слишком медленно, теряем время на скально-ледовом участке.
– Идем!
На моем уровне как раз есть линия наименьшего сопротивления. Я жду Томека на краю кулуара. Его стены в волнистых складках из плотного снега, наметенного ветром. В горах я видела такое всего один раз – у вершины Аннапурны в 2009 году: волны больше метра высотой тянулись вдоль ребра на протяжении километров, и сотни шлейфов рыхлого снега обрушивались на южном склоне, поднимая белые облака снежной пыли. Захватывающее зрелище… Дожидаясь Томека, я пытаюсь понять, куда двигаться дальше.
Мы снова и снова повторяем одни и те же движения: вбить ледоруб, опереться на палки, левая нога, правая нога… Я почти не останавливаюсь. А Том наоборот, через каждые тридцать или сорок шагов делает тридцатисекундную или минутную передышку, отдыхает и снова продолжает путь.
Вернувшись, я узнáю, что в этот самый момент в базовом лагере за нами наблюдает Альтаф, пакистанский военный. Увидев нас, он отправляет сообщение нашему агенту Али Сальторо: «Преодолели 8000 метров. Продолжают восхождение, идут вперед». Али передает сообщение дальше, во Францию – Людовику, в Италию – моему другу, альпинисту Даниэле Нарди. Информация стремительно распространяется в интернете. Но целое море облаков, приплывших от Рупальской стены, затопило ребро Мазено и Диамирское ущелье. Никто больше ничего не видел – ни они, ни мы. Мы остались одни на огромной высоте.
5
При восхождении на склон альпинисты используют «линии наименьшего сопротивления» – отрезки пути с наименьшей крутизной и где не так скользко, что позволяет обойти сложные участки и продолжить движение.