Это мы

В такие дни жутко хочется оказаться на Северном полюсе, нырнуть в снег и никогда оттуда не вылезать. Замёрзнуть до посинения кожи, чтобы губы трескались от мороза, чтобы тело закоченело. Чтобы сердце перестало биться и, наконец, оставило меня в покое.

Я качаю головой, отгоняя в сторону глупые мысли, и, продолжая прижимать к груди «Пандемониум», иду в сторону комнаты Максимуса. Решительно открываю дверь и замираю, с широкими глазами наблюдая не очень приятную картину.

Не знаю почему, но я не могу даже пошевелиться, с каким-то ужасом и страшным смущением следя за интимной частью жизни младшего брата, свидетелем которой мне никогда не хотелось бы стать, но я стала!

Парень трахает какую-то незнакомую мне девушку, которая, обхватив его талию ногами, выразительно стонет в такт его движениям, а я в ступоре стою, прижимая книгу к груди двумя руками, и смотрю на них.

Не знаю, сколько проходит времени с того момента, как я открываю дверь, но мне кажется, что целая вечность!

Макс вдруг замечает меня и на пару секунд останавливается, кидая в мою сторону яркий сияющий взгляд.

– Свали, Лина! – выдыхает он своим сбившимся голосом и хватает одну из своих подушек, кидая в мою сторону.

Я вспыхиваю ещё больше и быстро захлопываю дверь, слыша, как подушка ударяется об обратную сторону преграды, что разделяет меня и эту пару, а затем падает на пол. Стоны становятся громче.

Теперь я понимаю, какие «вопли» слышали соседи. Держу пари, что эти самые «вопли» принадлежат той девчонке, что сейчас лежит под моим братом. Я, конечно, рада за них и всё такое, но чтобы я ещё раз попала в такую дурацкую ситуацию!

Максимус младше меня на два года. Ему почти шестнадцать. Хотя с его растрёпанными светлыми волосами, не по-детски серьёзными карими глазами, как у отца, высоким ростом и широкими плечами он выглядит куда старше. Он выше меня почти на голову – я самая маленькая в семье, и это меня порой пугает. Неприятно быть незаметной и совсем ещё мелкой, хотя мне, между прочим, скоро уже восемнадцать!

Я люблю Макса по-своему, не так, как отца или сестру. Или маму. Он для меня всегда останется моим младшим братиком, которого мне нужно будет защищать и оберегать. Даже если мы с ним совсем перестанем общаться.

Я никогда не спала с парнем. Да, конечно, я знаю, как это всё происходит и при каких обстоятельствах, один раз я даже разговаривала об этом с мамой. У меня тогда появился мой первый мальчик. Мы жили тогда в Сан-Диего, мне было четырнадцать, и его звали Джулиан Кроун. Он был милым блондином с вечно растрёпанными волосами, которые никогда его не слушались. А ещё он носил всегда кепки с прямым козырьком. Он учился в параллельном классе моей первой школы, тогда у нас был «Весенний бал», и он меня туда пригласил. Джулиан поцеловал меня во время медленного танца. Мне кажется, я до сих пор помню вкус этого первого поцелуя, помню его прикосновения и жар его пальцев.

Мы встречались с ним больше трёх месяцев. Он классно целовался. Я помню это лучше всех – поцелуи. Это мне казалось таким запретным и прекрасным, что я сходила с ума от его губ.

А потом умерла мама, и мы всей семьёй переехали в Лос-Анджелес.

Иногда мне кажется, что меня наказал Бог за эти «запретные» поцелуи. В такие моменты я ненавижу себя и Джулиана. Я ненавижу весь мир.

Следующие три года я прожила в какой-то депрессии, и мне было не до отношений. Никто и не предлагал. Никто мне и не нравился.

Я закрываю глаза и трясу головой, надеясь, что навязчивые стоны оставят мою голову в покое, чувствую, как по виску к подбородку стекает капля пота: ещё больше хочется под холодный душ. Я сильнее сжимаю руками «Пандемониум» и плетусь в сторону своей комнаты. Я захожу внутрь и открываю шкаф, начиная вглядываться в груду своей одежды, половину из которой я даже не ношу. Достаю из глубины сарафан и прикрываю дверцу.

Стоны за стенкой не прекращаются, и мне кажется, что их кровать начинает биться о стену. Они в этом доме тонкие, поэтому всё прекрасно слышно. Я даже иногда по ночам могу разобрать слова моей сестры, когда она болтает по телефону. Почему-то становится смешно, и я, убивая в себе эту улыбку, спешу в сторону ванной. В руках всё ещё обитает «Пандемониум» и лёгкий сарафан цвета бирюзы.

Кладу книгу на стиральную машину и включаю воду, которая сразу заглушает возню в комнате Макса.

Несколько холодных капель попадает мне на руку, пока я снимаю с себя потную одежду и бросаю её в корзину для грязного белья. Накрываю «Пандемониум» полотенцем, чтобы на него не попали случайные брызги, стягиваю купальник и становлюсь под ледяной душ, от которого на моей коже тут же вскакивают мурашки, а волосы на руках встают дыбом. Это ещё ничего, зато на жаре будет просто потрясающее самочувствие, по крайней мере, в течение следующего часа.

Я закрываю глаза и подставляю потоку своё лицо, волосы быстро намокают, а губы немеют. Кажется, будто мозг навсегда отказывается работать и превращается во что-то неприятное и противное, постепенно начиная болеть. Я ловким движением поворачиваю кран и делаю поток воды немного теплее – теперь не так холодно.

Я думаю о книге, которая лежит под полотенцем на стиральной машине и ждёт, когда я снова её раскрою и продолжу читать, о полюбившемся мне парне из этой книги, который погиб ради своей любимой, хотя я в это не хочу верить; о главной героине, которая потеряла свою любовь; о брате, который ни разу не читал этот роман и который прямо сейчас за стенкой занимается сексом; о папе, что пропадает каждый день на работе; о сестре, которую я не видела уже три дня. О маме…

И о том парне, которому я должна четвертак.

Хотя я не хочу о нём думать. Совсем-совсем.

Или хочу?

Я фыркаю, когда вода попадает в нос, и наклоняю голову – капли стекают по лицу и растворяются в потоке общего водоворота. Прислоняюсь рукой к плитке – пальцы быстро скользят по ней, оставляя красивый отпечаток своей жизни.

Я снова вспоминаю маму. Она всегда проводила в душе целую вечность, помню, как мы с братом ждали часами, когда она освободит ванную, а когда она, наконец, выходила, появлялась сестра и без очереди лезла вперёд. Макс вечно возмущался, что ему приходится принимать душ последним.

Папа всегда молчал.

Последний раз подставляю лицо под струю воды и поворачиваю кран. Немного медлю, а потом осторожно ступаю мокрыми ногами на пол, быстро хватаю полотенце, которое прячет «Пандемониум», и начинаю вытирать свою кожу. С волос продолжает стекать настырные капли и скатываться по спине, поэтому я подсушиваю волосы этим же полотенцем и бросаю его в сторону корзины – оно приземляется на мои грязные вещи.

Я надеваю купальник и поверх него сарафан, хватаю книгу и с мокрыми волосами выхожу в коридор. Стонов больше не слышно, наверное, я слишком долго пробыла в ванной, раз они успели закончить. Положив роман на тумбочку, я подхожу к зеркалу, замечая, как из своей комнаты выползает брат.

– О, Максимус, – я лукаво улыбаюсь, продолжая поправлять мокрые волосы.

– Заткнись, Лина! – я поворачиваюсь к нему: его глаза сияют странным блеском, лицо раскрасневшееся от бурных событий последнего часа. Он стоит в одних шортах и светит передо мной своим идеальным торсом. – Сколько раз я просил тебя не называть меня полным именем? Оно ужасно!

– А по мне, красивое имя, – пожимаю плечом, чувствуя, как по виску скатывается капелька воды. – И где твоя подружка?

Прохожу мимо него, направляясь в сторону своей комнаты. Макс плетётся следом за мной.

– Она не моя подружка, – парень довольно улыбается. – А где Алексис?

Я захожу к себе и подхожу к комоду, боковым зрением замечая, как брат прислонятся к косяку плечом.

– Не знаю, я её дня три не видела, – я поджимаю губы. – Папа звонил, сказал, что соседка услышала, как ты вопишь, – я пожимаю плечом и достаю оттуда лёгкое покрывало. – Видимо, вопил не ты, – продолжаю улыбаться.

– Ну, я уж точно не «вопил», – усмехается он. – Это Джулия. Она уже ушла.