Не верю ни в бога, ни в чёрта

А может быть душе-то наплевать,

Кто лезет в твой карман с кадилом?

А вам не след об этом точно знать,

Хоть он помазан только этим миром.

х х х

Как хорошо под богом жить:

Пой аллилуйю и читай молитвы,

Не надо думы тяжко ворошить,

Не разбираться в жизненной палитре.

Жизнь моя, как солдатский сапог…

Жизнь моя, как солдатский сапог:

И черства, и черна – не завидна,

Отмотал я так много дорог,

Но конца им пока что не видно.

Нет ни счастья в судьбе, ни покоя,

Нет и женщины рядом со мной.

Ни беглец от судьбы, но похож на изгоя,

Хоть, быть может, доволен собой.

Я давно уж привык быть бродягой

Мне приятно, что пуст мой причал,

Не встречают меня ни вином и ни брагой,

Да и здравиц никто никогда не кричал.

Парус мой измочален штормами,

Флаг оборван и выцвел давно,

И нет связи с землей, между нами,

Но мерещится только одно:

Вдруг изменится быстро, мгновенно,

Станет чёрствый сухарь сладок мне,

И сапог мой, вонюч непременно,

Вдруг сгорит в жизни адском огне.

х х х

Жизнь моя, как солдатский сапог,

Пусть крепка, но весьма не завидна,

Мне ещё подводить слишком рано итог,

Да конца этой жизни пока что не видно.

За тонкой стенкой кружится метель…

За тонкой стенкой кружится метель,

Тепла нет в доме и огонь не грет,

Белеет саваном холодная постель,

Свеча чуть видна, и фитиль уж тлеет.

Нет связи с жизнью, нет пути назад,

И впереди не ясная дорога,

Друзей в воспоминаньях лишь парад,

И маята, без цели и без бога.

А, впрочем, и друзей уж нет,

Их разметали вьюги и дороги,

И между нами пропасть лет

И многие обитые пороги.

Меж нами опыт тяжких дней,

Переживаний и потерь, и горя,

И с тупостью обычною своей

Со всем, как будто споря,

Стоит обыденность и суета,

Борьба за хлеб-краюху горя,

За ней спешат тоска и маята,

Забот безбрежных, бесконечных – море.

х х х

За тонкой стенкой вертится метель,

И холод пробираясь в щели,

Напомнил мне весеннюю капель,

Синиц, что радостно запели.

Не верю ни в бога, ни в чёрта…

Не верю ни в бога, ни в чёрта,

А сам порой как сатана,

И между нами стёрта та незаметная черта,

Но если есть вообще она?

Где этот шаг, что их разделит?

Где тот порог, что стоит перейти,

Что даже землю с небом перемелет,

Что ни добра, ни зла там не найти?

Что есть добро? А где начала зла?

Иль свечка богу? Чёрту кочерга?

Скажите: где черта та пролегла?

Где крылья ангела, а где чертей рога?

Где истина? И есть она вообще?

Ни слово ли пустое? Заблуждение?

Что ищем мы с тобой вотще?

Не просто ли ума затменье?

И пусть орут, что есть черта на свете,

Что истина лежит на алтаре,

Что праведность не канет в лете,

И не сгорит на жертвенном костре,

Что истина в Аллахе иль Иисусе,

Что сам творец все споры разрешил,

Всё знает, чтобы не плутать в искусе,

И всё давно за нас свершил.

х х х

Не верю ни в бога, ни в чёрта,

А сам порой как сатана,

И грань меж ними просто стёрта…

Кому ж тогда нужна она?

Мчался, мчался по долине…

Мчался, мчался по долине

конь казацкий,

И стелился, и стелился

посвист залихватский.

Налетали, налетали казаки,

И рубили и крушили казаки:

То ли шашкой, то ли пулей, то конём,

То ль напором, то ли удалью, огнём.

Полыхали, полыхали хутора,

Уходить уж, уходить из них пора.

Не спешат удалые казаки уходить,

И надеются всё силой, удалью решить…

Но лежит по хуторам побитая братва,

И скатилась, уж скатилась голова,

Под булатом ляха иль османа,

Не увидят глазки Запорожья стана,

И заплачет, причитая, мать,

Будет в горе милая стенать.

Мчался, мчался по долине

конь казацкий,

Но растаял на равнине

посвист залихватский.

Мы любили с тобою друг друга…

Они любили друг друга

М. Ю. Лермонтов

Мы любили с тобою друг друга,

Не поняв ни желаний, ни чувств,

Не была для меня ты супруга,

Я не знал запах милых мне уст.

Но любили друг друга безумно,

Пряча взгляд при случайных словах,

И считали, что это разумно:

Горечь тайны скрывать на губах.

И ни шага, ни слова при встречи,

Словно ад ожидал впереди,

А в душе бушевали лишь адские печи,

Но боялись тогда подойти.

Мы с тобою любили до срока,

Пока бог не задул огонька,

Посчитав, что в нём не было прока,

Иль та ноша была нелегка.

х х х

Мы с тобою любили безумно…

Листья по осени…

Т.А.Г.

Может бог, может чёрт постелил

Простынь белую, снег и разлуку,

Одиночество, боль и тяжелую скуку.

Постелил, и у нас не спросил.

Нас слепил снег холодный, колючий

И сметал он обрывки из снов

И ложились они покрывалом дремучим

На вершины замёрзших стогов.

Уходили и в годы, и в муки,

Остывала Луна, замерзая во тьме,

Не сплетались и нежные руки,

Ничего не осталось во мне.

Только память и боль,

Снег, мороз по белёсой пустыни,

Кожа. Пот. Поцелуя соль…

И ещё были белые простыни,

Да и я, что остался когда-то один…

х х х

Может бог сам стелил эти белые простыни,

Но судьба их смела же, как листья по осени.

И светит мудрая улыбка…

И светит мудрая улыбка

На образах, на образах;

Как милая, шальная шутка

Играет тихо на губах

Твоих.

Но вот молиться разучился,

Я на полях, я на полях,

С годиной тяжкой обручился

На стременах, на стременах

Своих.

Но светит мудрая улыбка

На образах, на образах,

Но вновь зовет утра побудка-

Ты – в стременах, ты – в стременах

Судьбы.

Бокал. Вино в рубиновой оправе…

Бокал. Вино в рубиновой оправе

Стоит на столике моём,

Но пить я не спешу, хоть выпить вправе.

Он – я, мы с ним вдвоём…

Отсвет свечи на глянцевом боку

Играет трепетно и горячо,

Я всё молчу, молясь лишь богу,

И прячу зябкое плечо.

Камин не скоро разгорится,

В сырых поленьях слабая искра.

Встать не хочу. Плащом укрыться?

Но зябко. Одиноко. Но пора…

Шёлк травы и розы шип…

Шёлк травы и розы шип-

Наша жизнь – в неё я влип.

Влип по уши, даже дальше,

И скажу без всякой фальши,