Страница 6 из 8
Повиснув над нашими головами, Луна приподняла хрупкую женскую фигурку над планетой и медленно притянула её к себе. Моя песня, сопровождавшая весь этот магический процесс осуществления желания, был услышан самой Вселенной. Фонарь, ветер с замученными листьями, звезды, тьма, – все смотрели на нее. Все, кроме него, ее спутника с сутулой спиной, который по-прежнему ничего не видел и не слышал. Он продолжал строить вокруг себя свои невидимые стены.
Почти растворившись в ослепительном сиянии Луны, едва уже заметный силуэт моей подопечной внезапно обернулся назад. Женщина увидела далеко от себя шарик, весь усыпанный осенними листьями, величиной с теннисный мяч, освещенный с одной стороны нервно подмигивающим фонариком, малюсенького человечка, смотрящего себе под ноги и неустанно стряхивающего пепел на тротуар. Она увидела, как ветер, собрав абсолютно все листья планеты, опавшие и только что сорванные, пытаясь пробить нерушимый барьер, обрушивает их на ссутулившегося ещё сильнее мужчину. Внезапно женщина вновь оказывается рядом с ним.
Но зачем? Ведь желание её исполнилось?! Ну, что ж! Воля, как говорится, – ваша. Что касается меня, то этого было достаточно, чтобы перестать и вовсе интересоваться ими обоими и пойти, наконец-то, выспаться. Земля, закружившись быстрее, расширилась до своих пределов и стала такой, как прежде. Растерянная и озадаченная Луна нехотя и медленно вернулась на свою орбиту. Перед вознесенной и ее ухажером зажглись фонари. Много фонарей, мимо которых им предстояло еще пройти прежде, чем они попадут к себе домой. Вот, казалось бы, и все.
Но между его изношенными кроссовками и ее ботинками на каблуках неожиданно пронеслись чьи-то бойкие казачки, потом сапоги на шпильках, потом еще непонятно какие непонятного пола «прощай молодость», затем людские ноги хлынули потоком, вернее, в два потока – один в одну сторону, другой – в противоположную. Я мечусь между ними. Всего за несколько секунд мои герои оказываются на таком расстоянии, будто между ними ничего и не происходило вовсе, но только все это время они бежали друг от друга в разные стороны, как ошпаренные.
Я не тот койот, что носится по пустыне в поисках падали. Таких, как я, порожденных нескончаемым процессом эволюции, становится все больше. Я поедаю человеческие желания. Для меня город – гигантская помойка. Помойка мыслей и желаний. Ими я и питаюсь. Ем все, что попадётся. Нет хороших или плохих, для меня все они равны, это – мой хлеб. А вот для них этот мусор может стать роковым. Кто-то, благодаря мне, восхвалит Создателя, а кому-то – заказывать панихиду. Никто не виноват, – сам пожелал! Чем больше нашего брата, тем быстрее осуществляются людские мечты, какими бы они ни были.
Я проглотил ее намерение унестись на Луну. Я сделал всё, что было в моих силах, чтобы оно осуществилось. Но она сама же и отменила свое решение. Женщина может. Я, честно скажу, был искренне рад этому. Но я не заметил, как тот сутулый успел выпустить своё желание наружу. Он! Конечно, это был он! Но кто из пожирателей успел проглотить и переварить его грандиозный замысел?
Я мечусь в чаще ног, пытаясь разыскать своего собрата. Бесполезно. Ног – все больше и больше, и моей единственной заботой теперь становится спасти свои лапы и хвост. Я уже не в состоянии звать Луну, я не могу больше глотать какие бы то ни было пожелания, пусть даже они во сто раз вкуснее прежних. Спасти свою шкуру, – вот моя задача! И я, честно говоря, хочу забыть про какую-то там женщину и ее хахаля. Плевать! Пусть выпускают свои страстишки, хотения там всякие направо-налево! Мне что за дело?!
Прямо у меня под ногами земля тут же раскалывается. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Оказывается, та тьма народу, которая движется в одну сторону, тащит за собою одну часть планеты, а другая часть толпы тянет ее в обратную. Мне удалось, с перепугу, оттолкнувшись от чьего-то затылка, взлететь на несколько мгновений над людскими течениями.
Я тут же навострил свой взгляд в то место, где оставил свою парочку. Оно оказалось на отколовшейся половине планеты. А там сидит… Кто бы, вы думали? Тот самый кот, рыжий жирдяй, облизывающий невозмутимо свою заднюю лапу и хвост. Мое презрение к этому виду собратьев-пожирателей не позволило мне тогда еще приглядеться к нему получше. И вот результат. Хотя, по правде говоря, что я мог?
Я не могу просто взять и уйти! Мне почему-то важно знать, что с ними будет. То, что я увидел в следующем прыжке, меня порадовало, но и заставило поволноваться. Я заскулил, потом прыгнул ещё и ещё. Я продолжал подпрыгивать вверх, пока были силы. Я видел, как в это время они оба пытаются продраться сквозь толпу. Несколько раз массы людских тел растаскивали их в разные стороны.
Наконец, им удалось сцепить свои ладони, а затем и вытащить друг друга из враждебно настроенных потоков обстоятельств, людей, мыслей и прочей чепухи на образовавшийся тут же островок под их сцепленными над пропастью руками. Толпа исчезла так же неожиданно, как и появилась. Вот они стоят, обнявшись, под тем же расплывающимся в сиянии фонарем. Этот рыжий кот обнаглел настолько, что трется у них под ногами. А еще – мои глаза, которые выдают меня, не позволяя раствориться во тьме, потому что из них катятся эти собачьи слезы. Старый стал. Мужчина видит меня и, нагнувшись, треплет за ухом.
Стальной змей и Васька
Писатель сидел в своей маленькой двухкомнатной квартире на пятом этаже и впервые, как он думал, писал рассказ, испытывая при этом самые прекрасные чувства. Он никогда ещё не был так счастлив, как сегодня. Казалось, что никто и ничто не в силах ему помешать, даже настойчивый автомобильный шум, доносящийся из приоткрытой форточки, со стороны самого широкого Проспекта этого города. Внезапно дверь балкона звонко распахнулась, стукнувшись о стену, и холодный зимний ветер ворвался в комнату.
Он выхватил у Писателя исписанный наполовину лист бумаги, прошелестел им под потолком, а затем умчался вместе с ним обратно на улицу. Автор бросился вдогонку, в отчаянной попытке дотянуться и поймать трепещущий в предсмертном ужасе лист.
Но, коснувшись балконных перил, он тут же забыл, зачем здесь оказался, и то, что он сочинил, напрочь вылетело из его головы. Он рассеянно огляделся вокруг, постоял, поёжился, переминаясь на запорошенном снегом кафельном полу с одной босой ноги на другую, и вошёл обратно домой, чтобы начать собираться на работу.
Ранним утром следующего дня как обычно прозвенел будильник. Писатель проснулся в точно таком же приподнятом настроении, как и в предыдущий день, и первой же его мыслью было: «А не попробовать ли мне сочинить сегодня рассказ?!» Он предвкушал что-то волшебное, замечательное, а главное, – новое в своей жизни. Он забыл вчерашнее происшествие, и позавчерашнее, точь-в-точь похожее на вчерашнее, и позапозавчерашнее, поэтому, наскоро умывшись и позавтракав, он словно впервые уселся за стол и принялся записывать только что придуманную им историю.
Его воображение целиком было поглощено ею, оно рисовало один яркий образ за другим, а рука едва поспевала наносить их на бумагу. Но стоило ему вновь подойти к той заколдованной черте, расположенной где-то на середине листа, как бешеный порыв ветра снова унёс с собой и этот не дописанный им лист. Писатель бросился следом, но, очутившись на балконе, вновь не смог вспомнить, что он здесь делает.
Несколько минут он пялился на стремительно несущуюся сквозь холодную метель стальную вереницу машин, затем вернулся домой, сел за стол и оцепенел. Спустя некоторое время Писатель ожил, смог пошевелиться, но его память была пуста. В ней давно уже образовалось темное пятно, которое с каждым днём увеличивалось и становилось темнее, и сегодня оно стало ещё больше. Зато он отлично помнил всю оставшуюся часть дня, проведённую им в конторе и в кругу семьи. Он мог бы подробно описать не только сегодняшние события, но и события всех предшествующих дней, похожих друг на друга, а также месяцев и даже лет.