Страница 4 из 8
– Иди к нам, Ванюша, мы над тобой потешимся, а затем поглядим, каково тебе самому захочется потом прощевать свово душегуба!
Тянутся они за Иваном, никак не могут ухватить, уж больно ноги высоко задраны. Тут только Иван понял, почему дед Федот велел ему ноги на руль кажный раз класть, когда он через мост ехать соберётся. Жаль только, что мртвяки шины на лисапеде попортили, в крошку искромсали. Вдруг петухи первые хрипло заголосили. Испужался Иван, что не успеет порушить мост до того, как боги пробудятся.
Соскочил с лисапеда и давай прыгать, скакать по головам душегубов. Ошалели мертвецы от такой наглости и, принялись всем скопом ловить Ивана, подсобляя друг другу. А Ивану только того и надо было, он скоренько пробежался туда – обратно и на лисапед свой заново запрыгнул. Тут мертвецы увидали, что пока они за Иваном гонялись, друг друга резать, да колоть перестали.
А уж коль скоро ничто более их не связывало между собой, мост рассыпаться начал. Испугались мертвяки, что как были неупокоенными, так и останутся во веки вечные. Вспомнили, о чём им давеча Иван говорил, стали друг у друга прощение скоро вымаливать: прости, мол, нашло что-то, околдовали, сам не ведал, что творю…
Обрадовался Иван, что душегубы одумались, повинились, слез с лисапеда и начал руки им всем израненные пожимать. Увлёкся маленько, про время забыл, разбойные боги тем временем пробудились и увидели, что моста больше нет. Уж он рассыпался безмала весь, что мертвецы, прощённые, один за другим с лёгкостию разбредаются по их небесному оазису. Отяжелели от злобы и ненависти божественные души, головы и руки. Собрали они всю свою силу неземную, какую накопить сподвиглось, и обрушили всю без остатку, со всей яростию, на какую только способны были, на бедного Ивана.
Стоял Ванюша на тот момент на самом верху моста и, как только злобы богов его коснулись, вместе с лисапедом завертелся в страшном урагане. Тут только он вспомнил про Ясеневый указ, призвать его, как только мост падёт. Но понял, что уж слишком поздно. Чудилось ему, что разорвало его на мелкие кусочки и развеяло ураганным ветром по всему миру.
Как вдруг лучи Ясенева света пробились сквозь толщу ураганного круговорота, сомкнулись в дружные ряды и выстроились в гигантский радужный мост между светилом и миром людей. А Иван где стоял до того, там и продолжил стоять. Увидали разбойники, что ничего у них не вышло, пожалели, что израсходовали всю свою мочь, не подумавши. Не под силу им теперь сокрушить ни Ивана, ни его новый мост.
А Иван, тем временем, по мосту, сотканному из лучей, а не крови человеческой, на Федотовом лисапеде в земной мир вернулся. Бросились небесные злодеи следом за ним, да не тут-то было, мост, перед ними рассеялся, в капли превратился. Первым делом, Иван к Марьюшке своей побежал, рассказал, что договорился с богиней, и что колечко она ему отдаст, как только он ей мешок с нелепостями вернёт. Марья как узнала, что Иван должен взратиться, горько заплакала.
– Не ходи, Ванечка, без тебя – хоть помирай, а кольцо ты мне и другое подаришь.
Тут Иван всё ей рассказал, что богиня грозилась на веки вечные забрать Марью к себе и разлучить их безповоротно, если он просьбу её не выполнит. Не ведал он, что радужный мост перед небожителями исчез, и что богиня уж вовек не сможет спуститься на землю, чтобы забрать Марью. А раз не знал, то и делал то, что обещано. Вот собрался он и отправился по Марьиной наводке собирать нелепости с подружек, которые те из мешка повытаскивали. День, два, неделя проходит, а Ивана всё нет. Будто деревня небольшая, и подружки по соседству живут. Марья волнуется, стряслось что.
Побежала она искать любимого, кого ни встретит, всех расспрашивает. Приятелки говорили, что все до единой нелепости они с великой радостию вернули в мешок обратно, и даже ещё и своих положили вдобавок. Осталась только крайняя нелепость у той самой Алёны, которая всё время спала на ходу. Она жила на самом краю деревни.
К мешку-то как раз она последняя доплелась, вот и досталась ей самая одна тяжкая человеческая нелепость – зависть, да не простая зависть, которую можно в раз от себя отпустить, а расколотая на кусочки. Разбилась она, когда богиня мешок скинула. Может, потому девушки и не стали её сломану подбирать. И покуда Алёна медленно сображала, то никак не могла узреть, отчего ж она свой покой с тех пор потеряла. И как только она на пороге Ивана-то увидела, то решила, что хочет себе такую же любовь, как у Ивана к Марье.
Вот заходит Марья к Алёне, смотрит, а Иван спит крепким сном на Алёниной постеле. Марья зовёт его, а он не слышит, не просыпается. Поняла Марья, что Алёна его зельем опоила. Марья и говорит:
– Мне, Алёна, вернуть надобно все нелепости богине, иначе она меня к себе заберёт на веки вечные. Где тот мешок, что Иван с собой принёс?
Алёна тем временем в сорочке на кухне сидела и сладостями живот свой набивала.
– Мешок – у порожка, а нелепости тут где-то по дому разбежались. Забирай, коль задастся.
Стала Марья их созывать, а они от неё – кто куда, не хотят в мешок возвращаться. Хорошо им тут, вольготно живётся у Алёны. Пробовала догнать, да, где уж там! Нелепости сквозь пальцы, как вода сочатся. Что делать? Поняла Марья, что не под силу ей одной собрать все нелепости. Вновь зовёт Ивана, а он всё также спит крепким сном. Пошла Марья домой, идёт и думает: «Уж лучше пусть меня богиня к себе заберёт, коли Ивана мне теперь не видать». Идёт, а на встречу дед Федот:
– Здравствуй, Марья! Где Иван? Слышал я, что сподвезло ему из царства небесного вертаться?
Марья испугалась было, как увидела такого древнего, белобородого старика, а после и рассказала ему всё, как было. Понял Федот, что Ивану удалось-таки одолеть божественные пороги, но тяжко оказалось совладать с отборными людскими нелепостями и говорит:
– Ты не плачь, Марьюшка, скоро мы с тобой все те нелепости сложим, я сам их богам свезу. Ты иди назад к Алёне и спроси Иванов лисапед. Как только его получишь, сядь на него, ноги положи на руль, а руки вместе с пустым мешком высоко держи над головой и спокойненько езжай себе.
– А как же Иван?
– Раз Иван заплутал среди пустяков и неразумностей, стало быть сам теперь такой, пустяшный.
Хотела было Марья воспротестовать, что, мол, её Ваня – другой, добрый, да не стала перечить скорее, пошла обратно к Алёне. Стучится, еле дождалась, пока та доползёт до двери и отворит. Спросила лисапед, Алёна указала ей рукой на сарай:
– Вот там ево лисапед. Никому такова барахла не надобно, забирай.
Марья достала Иванов лисапед, села на него, всё сделала, как дед Федот велел. Стоило ей мешок над головой поднять, как нелепости рты разинули. Такой нелепости они ещё не видывали, и тут же все разом повалили в мешок сами обратно, прихватив с собой Ивана. Сонная Алёна когда поняла, что случилось, лисапед уже унёс Марью с Иваном далеко, на другой край деревни, где перекрестье дорог, туда, где дед Федот их поджидал.
Взял он из трясущихся рук Марьи тяжеленный мешок, сел на свой лисапед, кое-как ноги старческие лаптями прикрытые, на руль сложил и хотел было отправиться скорее к богине воей, как в мешке кто-то начал рваться наружу и браниться. Марья узнала голос Ивана, обрадовалась, что он очухался. Просит деда Федота, чтобы он выпустил его на волю.
Дед просунул руку в мешок и вызволил Ивана. Иван вышел и никак уразуметь не может, что с ним. Рассказала ему Марья, что Алёна его зельем опоила к себе в постелю уложила. Тут Иван вспомнил, как дело было, просит прощенья у Марьи, а та и рада его простить. Дед Федот весёлый стал, рад радёхонек, что у молодых всё уладилось, вновь закидывает ноги на лисапед, да только Иван ему говорит:
– Ты зачем, дедушка Федот ноги закидываш? Разве не знаешь, что нет больше твоего моста. Душегубы все повинились и разошлись. Теперь заместо старого моста – новый, радужный. Ясень тот мост сплёл из лучей. Теперь, чтобы оказаться там, лисапед не надобен. Можно пешим порядком до него добраться и семицветом полюбоваться.