Пестрый и Черный
(Рассказы)

Сергей Покровский

ПЕСТРЫЙ И ЧЕРНЫЙ

Рассказы

ПЕСТРЫЙ И ЧЕРНЫЙ

I

СИНИЦЫ ГОЛОДАЮТ

Лес стоял белый, неподвижный и тихий. Белым пухом были покрыты кружевные кроны берез. Их тонкие ветки, переплетаясь в вышине, были похожи на узорное вязанье, созданное каким-то волшебником. Волшебником этим был известно кто — старый бездельник-мороз, который весь январь был очень смирен и щадил все живое, а под конец, к самому февралю, рассердился и решил всем показать, на что он способен.

Белое марево стояло по утрам от студеного дыхания леса. Ночью потрескивали стволы, а людям, выходившим наружу, казалось, будто кто-то свирепый хватает их за голову и сжимает ее так крепко, словно хочет раздавить ее железными тисками.

Стайка синиц беспокойно лазила по развесистым веткам березы, стоявшей на краю поляны.

От их возни срывались и падали вниз пухлые комочки инея, разлетаясь серебристою пылью.

Дело было плохо. Под инеем они находили замерзшую обледенелую корку, с которой ничего нельзя было поделать. Ни почек расклепать, ни добраться до спрятавшихся в дереве личинок было почти невозможно.

Мороз хватил сразу после долгой оттепели с дождем и гололедицей и теперь уж этого никак нельзя было поправить до новой оттепели.

А когда-то она еще придет?

Напрасно наведывались синицы под окошки темной деревянной избы, стоявшей посредине поляны, Напрасно скакали по садику и на дворе по куче запушенного снегом навоза. Все было бело, все запрятано в сугробах и крепко схвачено стужей.

Трудно было поживиться к тут чем-нибудь съедобным.

Синицы были голодны.

Только природная их живость не позволяла им унывать и они с тихим попискиванием упрямо добивались своего: им все-таки хотелось расклевать хоть несколько березовых почек, чтобы чем-нибудь набить отощавшие желудки.

II

КУЗНИЦА ДЯТЛА

Вдруг неожиданный и резкий крик в глубине леса привлек их чуткое внимание. Кто-то весело и звонко крикнул ясное: «пик» и через несколько секунд повторился тот же звук еще громче и ближе.

Синицы тотчас встрепенулись и всей стайкой помчались к темневшей за березовыми стволами сосне.

Налету они то взвивались кверху, то, сложив крылышки, опускались вниз и, сделав таким образом несколько воздушных волн, вдруг рассыпались по веткам осины, стоявшей рядом с сосной.

Они прилетали как раз в пору, потому что в это время с другой стороны на сосновый ствол, почти у самого корня, опустился тот, кого они хотели видеть.

Это была довольно большая птичка, гораздо крупнее синицы. Ее пестрый наряд из белых и черных пятен ярко выделялся на темно-бурой сосновой коре. На затылке у нее было яркое алое пятно, похожее на красную шапочку.

Это был большой пестрый дятел.

Прицепившись к стволу, он быстро запрыгал по коре вверх и постукивал крепким длинным клювом, но не очень сильно, а так, как будто бы для порядка. Поднимаясь кверху, дятел огибал дерево винтом, пока не добрался до первого большого сука. Здесь он быстро спорхнул со ствола в самую чащу хвои, на минуту спрятался в густых ветвях и потом вылетел оттуда с сосновой шишкой в клюве.

Синицы тотчас полетели вслед за ним. Дятел добрался до другой толстой сосны, которая росла здесь недалеко. Ловко прицепившись к стволу, он несколькими прыжками поднялся аршина на два вверх и остановился, оглядываясь и вертя носом, как будто ему не нравилось, что за ним следом увязалась целая ватага непрошеных гостей.

Синицы расселись на кустах можжевельника и бересклета и с жадным любопытством смотрели, что будет.

Дятел еще раз недовольно оглянулся и поднялся аршина на два кверху. Здесь он остановился возле углубления в роде широкой трещины, которая образовалась на том месте, где когда-то сидел отсохший теперь сучек.

Это и была «кузница» дятла, вернее, одна из его кузниц, которых было у него несколько в разных частях его владений.

Дятел ловко вставил принесенную шишку в угол трещины, укрепил ее несколькими осторожными ударами клюва и, ухватив за одну из чешуек, попробовал покачать ее в разные стороны.

Шишка сидела крепко.

Тогда долгоносый поправился, уселся поудобнее, изо всех сил вцепился когтями в кору, уперся острыми концами перьев своего желтого хвоста в неровности дерева и принялся за работу. Удар за ударом быстро следовали один за другим. Он стучал деловито и настойчиво, словно кузнец, принявшийся выковывать подкову.

Деревянные чешуйки, отламываясь, летели вниз, туда, где от прежних завтраков и обедов, накопилась целая куча мусору из чешуи и обчищенных стерженьков шишек. Часто вместе с чешуйками, кувыркаясь, падали туда же легкие сосновые семена, которых «кузнец» не успевал подхватить своим клювом.

Этого-то и дожидались синицы.

Толпой бросались очи за каждым падающим зернышком. Некоторые взлетали, чтобы словить летящее семечко еще в воздухе. Более сильные отталкивали более слабых.

Проворные выхватывали корм у других из-под самого носа. Обиженные клевали обидчиков и гонялись за ними, думая вернуть потерянную добычу.

Птицы были голодны, а семечки были малы и насытиться ими не так-то было легко.

Однако, они сыпались и сыпались сверху, и синицы стали спокойнее. Они видели, что добыча продолжает прибывать и что горячиться особенно нечего.

Вдруг сверху шлепнулся стерженек шишки с несколькими оставшимися на нем чешуями. Долгоносый сбросил ее, с криком сорвался и полетел за другой.

Синички торопливо помчались за ним. Они боялись потерять его из виду.

III

НОЧЕВКА

Долгоносый был большой пестрый дятел. Уж десятый год он владел тем участком леса, который начинался от поляны лесника Константина и шел до глубокого оврага, где на высокой соске находилось ястребиное гнездо.

Дятел знал это гнездо и не любил бывать близко. Впрочем, и без того его владения были очень велики.

За десять лет он успел захватить себе много леса, оттеснить подальше соседних дятлов, наделать много новых дупел и устроить не одну кузницу на стволах старых сосен.

С холоду у него разыгрался большой аппетит и потому он без устали таскал все новые и новые шишки к великому удовольствию своих жадных соседей.

Синицы целый день гонялись за ним, не отставая от него ни на минуту.

С полудня к ним пристала пищуха, которая также была голодна, а позднее откуда-то взялся куцый поползень и не хуже синиц стал подхватывать падающие с кузницы семечки.

Наконец, короткий зимний день пришел к концу. Закат засветился холодной зарей. Небо сперва пожелтело, потом стало зеленым и в последних лучах его заблестела белая вечерняя звезда.

Неразлучная компания разлетелась. Дятел перестал трепать шишки, синицы помчались в садик лесника Константина. Пищуха и поползень незаметно исчезли кто куда.

Наевшийся дятел издал свой пронзительный крик и полетел в глубину леса. Там он отыскал толстую осину, в стволе которой, на высоте 4-х аршин над землей, была заметна круглая дырка. Долгоносый присел возле нее, попрыгал, постукал для приличия косом и вдруг ловко юркнул в дупло и исчез в темном отверстии.

IV

ДЯТЕЛ НИКОГО НЕ БОИТСЯ

Был солнечный, но морозный день.

Солнце ослепительно искрилось в каждой снежинке. Бриллианты, рубины, изумруды горели на каждой запушенной инеем ветке. На ослепительной скатерти снега тени деревьев лежали синими полосами и небо вверху между красными стволами сосен было ярче и глубже, чем оно кажется над полем.

Егор, младший сын Константина, возвращался домой на лыжах по старому следу, проложенному им самим. Его молодое лицо красивого деревенского парня и баловня было весело и беспечно. Егору было хорошо, потому что стукнуло только что двадцать лет, и потому что он был здоров и силен, и потому что солнце сияло и искрилось в каждой снежинке, и потому что он верил в свою удачу, и потому что мороз приятно пощипывал его румяные щеки.