Делай что должен

Это Чимбик понимал. Забота о своих, забота о семье. Разве что семьёй этой Зары был весь город. В стремлении защитить своих она походила на репликантов. На Лорэй. На Талику. И то, что Нэйв не собирался бросать Зару, делало его человеком. Правильным человеком. Не дворнягой.

— Идём вместе, сэр, — принял решение Чимбик.

— Хорошо, — явно обрадовался этому решению Грэм. — Но пару магазинов всё равно дай. И гранату на всякий случай.

Глава 7

Планета Идиллия. Город Зелар, гауптвахта комендатуры

Костасу казалось, что он умер. Перестал принадлежать к этому миру, потеряв связь с ним. Он будто со стороны наблюдал за происходящим с человеком, чертовски похожим на полковника Рама.

Дорога к комендатуре, переодевание в полевую форму, положенную арестантам на гауптвахте — всё это прошло мимо сознания Костаса. Мир схлопнулся до ужасающего, непоправимого знания: Даны больше нет.

Его маленькая Льдинка больше не вернётся домой. Никто не будет наряжать бронзового «Танцора» в яркие тряпки, разбрасывать по комнате коробки из-под круассанов, радоваться билетам на футбольный матч и наполнять жизнь Костаса радостью и смыслом.

Жизнь… Слово звучало чуждо.

Без Даны не было жизни — лишь бессмысленное существование. Только сейчас Костас осознал один простой факт: все последние годы он жил ради своей приёмной дочери. Осознал лишь теперь, когда её не стало…

В душе образовалась мучительная пустота, грозившая поглотить остатки рассудка Рама. Он не сумел. Не уберёг Льдинку. Не выполнил отцовский долг.

Рам встал с койки и вытянул из лямок брючный ремень. О том, почему ему оставили этот предмет гардероба, всегда изымаемый у арестантов, полковник даже не задумался. Он был занят другим — креплением ремня к оконной решётке.

Оглушённый горем, потерявший всё, что имело значение, Костас практически не воспринимал действительный мир. Он будто уже шагнул в другой, отделённый незримой чертой. Туда, где ждала его дочь. Лишь когда Костас закончил ладить петлю, он осознал, что взлетающие над крышами домов рои светляков — трассирующие пули.

Пули. Над Зеларом.

Вязкий, как зыбучие пески, разум Рама медленно осознавал этот факт. На город наступают силы Доминиона? Китежец машинально окинул взглядом всё, что мог увидеть через зарешёченное оконце камеры.

Боя не было. Но кто тогда стреляет?

Этот вопрос стал спасительным канатом, вытягивающим рассудок Костаса из пропасти.

Полковник с трудом продирался сквозь туман в голове, вспоминая всё, что осталось в памяти с момента ареста. А когда вспомнил — пришёл к неутешительному выводу: стреляют ушедшие в загул штрафники корпоратов. Потому что после гибели Прокофьева и ареста Рама командование временно переходило Шеридану. А уж он-то своих ублюдков не обидит. В этом Костас не сомневался. Как и в том, что штрафники отведут душу по полной, торопясь возместить упущенное за время изоляции на блокпостах. В своей обычной манере, от которой у нормальных людей встают дыбом волосы, а руки тянутся за оружием.

В следующий миг вспышкой пришло осознание: в городе творится настоящий ад. Ад, который пришёл на Идиллию вместе с ними. Ад, от которого Рам поклялся Заре защитить Зелар. Ад, в котором сейчас гибнут чьи-то дочери.

Эта мысль породила в Костасе злобу на самого себя. Злобу, огнём выжигавшую туман в голове. Злобу, заполнившую пустоту внутри. Ещё совсем недавно Рам, глядя на идиллийцев, решивших уйти вслед за погибшими родными, высокомерно размышлял о том, что китежцы так никогда не поступят. И вот сам, позабыв про долг офицера и данное Заре слово, едва не выбрал «лёгкий путь».

Вслед за злостью пришёл жгучий стыд: упиваясь собственным горем, Костас позабыл про Зару. Где она? Что с ней? Ничего хорошего от Шеридана ожидать не следовало. А зная больную фантазию корпоратских ублюдков….

Костас скрипнул зубами, отвязал ремень от решётки и уселся на койку. Голова сделалась ясной, а к мыслям вернулось былое проворство. Китежец уставился в стену, анализируя события последних часов.

Убийство Прокофьева. Как получилось, что Шеридан узнал об этом раньше, чем дежурный по комендатуре? Как смог так быстро провести расследование? Где была охрана на момент покушения на генерала? И почему Шеридан с такой уверенностью сразу же заявил о виновности Зары?

Заправляя ремень обратно в лямки брюк, Костас пришёл к неутешительному выводу: Шеридан если не подстроил покушение, то как минимум намеренно слил информацию о передвижениях Прокофьева диверсантам.

Древняя мудрость гласила: «Ищи кому выгодно». Что получали доминионцы от смерти генерала? В чём выгода?

По всему выходило, что таковая могла быть в случае наступления на город. Но в небе всё спокойно, да и артиллерийской канонады не слышно. Да и даже до тупых голов корпоратовского пушечного мяса дошло бы, что в такой момент не до веселья.

Нет, дело не в наступлении. Тогда в чём? Бессмысленный акт устрашения, повлекший за собой разгул карателей в городе? После того, как король Идиллии выложил за жизни своих граждан кругленькую сумму, Костас не верил, что он подвергнет жизни идиллийцев такой опасности ради бессмысленного жеста.

А вот гибель Даны и Грэма вполне возможно на совести доминионских диверсантов. Они могли узнать, что раскрыты и нанести удар первыми.

Напоминание о смерти дочери сдавило сердце безжалостной когтистой лапой, но Костас усилием воли вернулся мыслями к тем, кого ещё можно спасти. И чем дольше он размышлял, тем больше убеждался, что смерть Прокофьева — дело рук Шеридана. Именно он получал власть над городом и жизнями горожан. А корпораты, как успел убедиться Костас, любили распоряжаться чужими жизнями.

И предавать.

Возможно, дела на фронте идут не слишком хорошо и Шеридан готовит почву для торга: сдать Зелар без боя в обмен на собственную безопасность и свободу, или приковать идиллийцев к бронетехнике и домам, используя как живой щит.

Мерзость, вполне в духе карателей Консорциума.

Костас встал и подошёл к окну, с удивлением осознав, что уже почти утро и над домами алеет полоска рассвета.

На площади перед комендатурой под присмотром сержанта-карателя возились роботы, собирая П-образную конструкцию. На такой подвешивали за руки приговорённых к «усиленной» порке — при «обычной» просто раскладывали на скамье. Но для чего Шеридан приказал установить это сооружение на площади? Раньше оно стояло во дворе комендатуры, подальше от эмпатов. И кого хреновы ублюдки собрались пороть? Что-то подсказывало, что не своих же провинившихся собратьев.

Костас преисполнился самыми чёрными подозрениями.

Но реальность оказалась куда хуже. Через пару часов — точнее Костас сказать не мог, так как хронометр у него отобрали, — после установки конструкции на площади начали собираться идиллийцы. Растерянные, недоумевающие люди приходили на площадь группами и по одному, остановивливаясь перед ощетинившимся штыками оцеплением карателей.

Площадь заливало золотом и чернотой праздничных нарядов. Из неплотной, рассеянной толпы вышла вперёд девушка с знакомой Костасу разноцветной короткой стрижкой. Супруга Зары, имени которой он так и не спросил. Вспомнил только диковинное слово, которым её называла Арора — соуль. Эта самая соуль, отчаянно жестикулируя, втолковывала что-то одному из карателей, то и дело указывая на комендатуру. Корпорату, очевидно, надоело слушать докучливую горожанку и он без затей, с обыденной жестокостью ударил её прикладом в живот.

Это было ошибкой.

Боль волной разошлась по эмпатам, валя их с ног. Над площадью раздались многоголосые крики. Досталось и корпоратам, неожиданно ощутившим удар, от которого не спасала броня.

Каратель решил проблему привычным способом, выстрелив в голову скорчившейся от боли соуль Зары. Это словно сорвало створ с плотины: кто-то из штрафников, невольно переживших чужую смерть, открыл по толпе шквальный огонь в упор. Вслед за ним, падая и корчась от боли, открыли беспорядочную стрельбу и остальные каратели. скошенные идиллийцы падали вповалку, один на другого.