Ребро беса

– Деньги я принес, – проговорил Былеев. – Можешь успокоиться. Как же не отблагодарить за такое дело? Не по-мужски было бы. А еще за то, чтобы рот на замке держали. Упаси бог, чтобы Сыч пронюхал про все. Голов не сносить.

Пузырь помрачнел, торопко повел головой по сторонам:

– Само собой, – крякнул в кулак.

Кир достал пачку денег, завернутую в бумагу, и сунул ему в руки. Пузырь жадно схватил их и мгновенно спрятал в карман, настороженно метнув глазами туда-сюда.

– Скажи, – спросил Былеев, – ты знаешь, кто такой этот Сыч и где его найти?

Пузырь нервно дернулся, давая понять, что ему неприятен этот вопрос и он не хочет отвечать на него:

– Точно знаю, что когда-нибудь его в гробу привезут на кладбище. Там и найдешь.

– Он нужен мне живой, – сказал Кир, поймав бегающие глаза могильщика.

– Зачем он тебе? – испуганно прищурился Пузырь, пытаясь под бородой и усами рассмотреть настоящее лицо Былеева. – Ты что, рехнулся? Сам на рожон лезешь. В таком разе по второму заходу тебя откапывать некому будет. Нас рядом с тобой зароют. – Он затоптался и отрезал: – Не знаю! А если б знал – не сказал бы!

– Я заплачу, – быстро пообещал Кир.

– Мне моя шкура дороже, – сжался Пузырь. – Прощай!

И живо юркнул в толпу.

Мир так многолик, а человек так непредсказуем. Неудача с могильщиком расстроила Былеева. И какого рожна явился этот Пузырь? Крючок, возможно, был бы покладистее, по крайней мере менее трусоват, чем Пузырь. Но вот загвоздка, Пузырь жаден до денег, а здесь наотрез от них отказался. Его страх оказался сильнее жадности к деньгам.

Кир ступил на тротуар, потрепал пальцами приклеенную бороду, чуть не оторвал ее, вздохнул: зря надеялся что-нибудь узнать через могильщиков. Пустой номер. Надо искать другой путь.

Он не заметил, как остановился посреди тротуара, как прохожие стали натыкаться на него, а некоторые отпускали в его адрес крепкое словцо. Завтра будет годовщина смерти матери и на кладбище должны собраться родственники. Он, конечно, побывает там тоже, но лишь тогда, когда никого не будет. Жаль, что не сможет заглянуть в лица родни. Очень жаль. Лица иногда многое могут рассказать.

В конце дня Былеев позвонил Корозову:

– Глеб, можно попросить тебя еще об одном не совсем обычном деле? Заглянуть завтра на кладбище, к могилке моей матери. Там будут многие родственники. Присмотрись к ним. Послушай, может, хоть какая-то зацепка появится.

Глеб согласился.

Корозов шел по кладбищу в направлении могилы матери Кира. Смотрел по сторонам дорожки на памятники и кресты и думал, что кладбище – это целый мир в памяти живых: мир имен, мир призраков, мир огромного прошлого.

В такие моменты посещают мысли не только об умерших, но и о живущих. Часто в своей жизни люди собачатся между собой, ненавидят друг друга, грабят, убивают, насилуют, богатые высокомерно смотрят на бедных, поносят, презирают. Глупцы. Какие глупцы. Конец-то у всех один. Кладбище всех уравнивает. Самый дорогой памятник не заменит минуты общения с жизнью.

Подумать только, сколько тысячелетий существует человечество и сколько поколений прошло за эти тысячелетия? Миллиарды людей. Весь этот земной чернозем, наверное, не что иное, как прах людской? Прошлое несуетно, дух его велик и тих. Это настоящее мчится куда-то с бешеной скоростью, чтобы вскоре стать прошлым и присоединиться к тысячелетнему сонму предков.

Глеб издалека увидал группу людей, окруживших памятник из черного мрамора, и догадался, что это и есть родственники Былеева. Приближаясь, Корозов сделал вид, что идет мимо. Но, как бы увидав знакомые лица, приостановился, поздоровался. Некоторых видел впервые.

Жена Кира, изящная молодая красотка, посмотрела в его сторону и кивнула. На плечах у нее был черный гипюровый шарфик, какие обычно надевают во время траура. Глеб подошел к ней:

– Здравствуй, Тамара. Это могила матери Семеныча? Я день назад вернулся из командировки, и новость о нападении на твоего мужа меня ошарашила. Что слышно о нем? В полицию обращалась? Знаешь, просто не верится, как гром среди ясного неба. Что они требуют, выкупа? – И, увидав недоумение в глазах Тамары, пояснил: – Ну, похитители.

– Ничего не требуют, – печально вздохнула жена Былеева. – Даже неизвестно, кто это. А в полицию обратилась в тот же день. Я уже теряю надежду, Глеб, боюсь, что случилось самое страшное. – Ее красивые глаза неподдельно заслезились, и она приложила к ним носовой платок.

Корозов не заметил игры в поведении женщины. Если подозревать, что она неискренна в своем горе, тогда она была просто талантливой актрисой.

Люди, собравшиеся у памятника, все разом, как по мановению волшебной палочки, стали утешать женщину. Глеб обратил внимание, что среди присутствующих не было сына Былеева. Спросить о нем у Тамары он не успел, ибо к нему подступил какой-то мужчина в синей рубахе с короткими рукавами, чуть ниже ростом, с широкими плечами, с цепким взглядом, тяжелым подбородком и небольшим ртом и протянул руку для пожатия:

– Вот какова жизнь человеческая, Глеб, – обратился так, как будто они были тысячу лет знакомы. Между тем Корозов видел его впервые.

– Видишь, как бывает. Раз – и нету! Похитили, и никто не знает, что с ним! А ты, брат, говоришь. – И он, не выпуская из руки крепкую ладонь Глеба, продолжил: – У каждого человека своя судьба. И кто знает, где и когда нас с тобой похитят?

Корозова покоробило такое панибратство, он нахмурился, поскольку не знал, кто перед ним, и не собирался играть по его правилам. Мужчина уловил недовольство Глеба по его лицу.

– Ты прости, Глеб, – проговорил примирительно, – я не представился. Сынянов Сергей Степанович. Вот, приехал в гости и неожиданно оказался наблюдателем несчастья. Увы, это виражи нашего бытия.

Корозову ни о чем это имя не говорило, а Сынянов почему-то не посчитал необходимостью пояснить, кто он такой. Но его уверенное поведение как бы заявляло, что он родственник Былееву. Глеб выдернул ладонь из руки Сынянова и ничего не сказал в ответ. Тот отвернулся и наклонился к жене Кира. Негромко произнес над ее ухом, между тем Корозов разобрал его слова:

– Ну все, хватит здесь торчать, пора закругляться. Восемьдесят лет бабка прокоптила небо, нам бы столько протянуть. Слишком много почестей старухе. Не твоя же мать. Ты здесь сбоку припека. Памятник воткнули хороший, долго простоит. Достаточно на него пялиться. Поехали, поехали, может, в полиции новости появились, – и взял Тамару под локоть.

Та покорно склонила голову и тронулась с места. Глеб отступил, пропуская женщину. Она приостановилась, мимолетно глянула ему в лицо:

– Благодарю тебя, Глеб, что не прошел мимо. Заходи в любое время, – обронила и медленно пошла к асфальтовой дорожке.

Корозов кивнул в ответ и услыхал, как Сынянов, идущий следом за нею, недовольно проговорил в ее затылок:

– Это уже ни к чему, Тамара, совсем ни к чему!

Толпа у памятника стала стремительно редеть. Казалось, что для всех нахождение здесь было какой-то обязанностью, а не действительным желанием отдать почести умершей.

Все проходили мимо Глеба с печально-сосредоточенными лицами. Он всматривался в них, пытаясь уловить нечто настораживающее. И не мог. Некоторые, проходя, кивали ему, выпячивали выражения скорби и озабоченности на лицах, другие опускали головы, третьи не обращали внимания.

Когда все удалились от могилы и он остался возле памятника один, то услыхал чьи-то шаги сзади. Не оглядываясь, по шагам догадался, что это притопал Былеев. И не ошибся.

Кир был в гриме и потертой старенькой одежонке. Если бы Глеб сейчас обернулся, он бы наверняка удивленно воскликнул: «Послушай, друг, что это ты опять на себя напялил? Я же купил тебе приличные шмотки, ты что, обменял их на это старое дерьмо?» Такой была бы первая реакция Глеба. Но следом за этим он бы согласился с тем, что выбор одежды Былеевым был сделан абсолютно правильно – в ином одеянии здесь, где могли заметить родственники, Киру было появляться не только рискованно, но глупо и опасно. Корозов, не оборачиваясь, спросил: