Страница 41 из 45
Он улыбается мне в лоб.
– Нет, у меня кое-что припасено получше.
Я откидываюсь назад и смотрю в его сияющие глаза.
– Да ну?
– О, да. – Его рот опускается к моему. – И это лучше, чем песня. – Затем он целует меня, а его руки исследуют мое тело. Когда мы отрываемся друг от друга, часы показывают полночь, мы утомлены, обнажены и покрыты испариной.
– Привет, – говорю я Мише, бросая взгляд на часы. – Теперь официально наступил день нашей свадьбы и Рождество.
– Ты готова через это пройти? – спрашивает Миша, прижимаясь ко мне ногами и руками.
Я киваю с закрытыми глазами, но сердце барабанит в груди, желая спастись бегством. Сегодня я выхожу замуж. Офигеть!
– Да.
– Похоже, ты нервничаешь, – замечает он, целуя по очереди мои веки.
– Да, – признаюсь я. – Но это же, наверное, нормально?
– Уверен, что так.
– Ты нервничаешь?
Он колеблется.
– Да, немного.
Я выдыхаю застрявший в груди воздух и открываю глаза.
– Я очень рада.
– Что я нервничаю? – спрашивает он.
Я киваю, вытаскиваю между его ног свою ногу и перекидываю ее через его бедро.
– Потому что это означает, что мы находимся на одной волне, что, как правило, бывает иначе.
Он обдумывает мои слова, а затем сгибает колено так, что оно прижимается к моим ногам, тепло его тела сладко обжигает мою кожу.
– Пожалуй, ты можешь и так на это посмотреть, по крайней мере, если это поможет тебе прийти к алтарю.
– Со мной все будет в порядке, – заверяю я его, съеживаясь при мысли о том, чтобы идти к алтарю в одиночку или с отцом. Ни то, ни другое не кажется мне привлекательным: если пойду одна, скорее всего, буду психовать, а с отцом, если я и вправду буду психовать, он не сможет меня успокоить. – Миша... ты ... ты пройдешь со мной по проходу или скажешь Лиле, что мы просто пропустим эту часть?
– А сама сказать об этом ты ей не можешь? – хмурится он.
Я отрицательно качаю головой.
– Она помешана на свадьбе. Серьезно, я думаю, что ей стоит подумать о карьере организатора.
Его руки скользят вокруг моей талии, а затем он пробует мой рот языком.
– Если ты хочешь, чтобы я пошел с тобой к алтарю – я так и сделаю.
– Спасибо, – шепчу я и крепко обнимаю его, зная, что с его присутствием рядом я намного легче переживу это. Пройду через что угодно, когда он со мной.
Какое-то время между нами устанавливается тишина, и когда Миша снова заговаривает, его голос звучит взволновано.
– Итак, поскольку Рождество уже наступило, – замечает Миша, слегка отодвигаясь от меня, чтобы посмотреть мне в глаза, – ты намереваешься вручить мне мой рождественский подарок?
Я хмурюсь.
– На самом деле это дурацкий подарок.
– Ну и что? – произносит он. – Кроме того, глупые подарки – самые лучшие.
Я делаю глубокий вздох и принимаю сидячее положение, выскальзываю из его объятий, а затем подхожу к лежачей перед кроватью сумкой.
– Хорошо, но постарайся не слишком разочаровываться, когда откроешь, – предупреждаю я, вынимая завернутую и обвязанную бантиком коробочку. Я забираюсь обратно в постель и передаю ему подарок.
Он усмехается, глядя на коробку, и скрещивает ноги.
– О, ты даже завернула его, завязала бантик и все такое, – подразнивает меня он.
Я качаю головой и игриво щипаю его за руку.
– Не смейся надо мной. Меня Лила заставила его обернуть.
– Мне нравится, – говорит он и срывает бумагу, словно маленький ребенок. Я поместила браслеты в маленькую коробочку, так что и ее ему пришлось открыть. Он снимает крышку и смотрит на тонкие полоски кожи с выгравированной на них надписью «навсегда».
Его молчание вызывает у меня быстро растущее беспокойство, кажется он не может понять, что это такое.
– Они похожи на те, что у нас были в детстве, но я не стала делать гравировку «лучшие друзья», полагая, что, поскольку мы стали больше, чем друзьями, сделала две – с навсегда.
Он смотрит на меня, но я не могу прочитать выражение его лица.
– Я помню. Вообще-то ты заставила меня надеть тот браслет с надписью «лучшие друзья», отчего я чувствовал себя девчонкой.
Я хмурюсь, сожалея о подарке.
– И все же ты его носил.
– Потому что ты попросила меня об этом, – поясняет он. – И мы оба знаем, что я сделаю для тебя все, что угодно.
– Извини, это глупо, да? – Я тянусь к коробочке, чтобы забрать браслеты. – Надо было купить тебе что-нибудь получше.
Он тут же поднимает ее вверх и поворачивается, держа ее так, чтобы мне не дотянуться до нее.
– Ты что, издеваешься? Они прекрасны.
– Но ты же только что сказал, что это так по-девчачьи.
– Нет, я сказал, что носить браслет с надписью «лучшие друзья» было по-девчачьи, и тогда мне было восемь. – Он улыбается, и я успокаиваюсь, когда он достает один из браслетов. – Это идеальный подарок, Элла Мэй и многое значит.
– Но он довольно сентиментальный, – замечаю я, когда он надевает браслет.
– Что делает тебя подобно мне такой же сентиментальной, – отвечает он, беря меня за запястье и надевая другой браслет.
– Должно быть ты на меня сердился, – шучу я, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать его. – Но это нормально. – Я вожусь с браслетом, подгоняя его к своему запястью, Миша встает с кровати и начинает рыться в ящике комода. Мне кажется, что он разыскивает рубашку или что-то еще, чтобы надеть, так как очень холодно, поэтому я удивляюсь, когда он возвращается обратно полуголым, но с маленькой деревянной коробочкой в руке.
– Я не успел завернуть подарок, так как он у меня появился только вечером, – сообщает он, слегка дрожащей рукой протягивая мне коробочку, на прошлое рождество он подобным образом подарил мне обручальное кольцо. – Счастливого Рождества, Элла Мэй-будущая-Скотт.
Я улыбаюсь, но немного волнуюсь тому, что, черт возьми, он мог подарить мне, что заставило бы его нервничать. Я делаю глубокий вдох и открываю коробочку. Внутри лежит ленточное ожерелье с розовым кулоном.
– Оно прекрасно, – искренне говорю я, проводя пальцами по кулону, который на ощупь напоминает фарфор.
Миша громко выдыхает, придвигаясь ближе ко мне.
– Это от меня и твоего отца. Оно принадлежало твоей матери. Он подарил ей в день их свадьбы, и мы подумали, может быть, ты могла бы надеть украшение на нашу свадьбу, чтобы быть ближе к ней.
Он как будто нажал на кнопку, и внезапно я начинаю плакать, слезы градом катятся по моим щекам, стекая на губы, нос, капая на ожерелье в коробке. Я не плакса, но почему-то в последнее время часто проливаю слезы. Обычно, я сопротивляюсь им, но сейчас мне плевать на них. Я просто плачу. Плачу, потому что одновременно испытываю счастье и грусть. Грусть – из-за отсутствия рядом со мной мамы, а счастье - потому что завтра я выхожу замуж за любовь всей моей жизни.
Я склоняю голову и Мише хватает пару секунд осознать, что я плачу. Когда это случается, он с обеспокоенным выражением берет мое лицо в ладони, приподнимает мне голову и тотчас же вытирает слезы.
– Прости, – говорит он. – Я боялся тебе его дарить, считая, что тебя это расстроит.
Я сжимаю губы и качаю головой.
– Я ни капельки не расстроена.
– Тогда почему ты плачешь?
– Потому что я счастлива, – улыбаясь, отвечаю я, хотя слезы продолжают капать.
Его лицо продолжает выражать неверие.
– Так тебе нравится подарок?
– Я его обожаю, – заверяю я и все еще сжимая в руке деревянную коробку целую его с такой страстью, что мы падаем обратно на кровать. Мы целуемся, пока не начинаем задыхаться, а потом я отстраняюсь только для того, чтобы сказать: – подарок идеален – ты идеален.
И он на самом деле такой.
Глава 23
Миша
– О Боже, вы двое и ваши гребаные безумные идеи. – Итан, протаптывая перед моей машиной дорожку в снегу, расхаживает взад и вперед, засунув руки в карманы джинсов и натянув толстовку поверх черной рубашки с воротником. Я оделся по-другому: на мне рубашка в тонкую полоску, которую Элла выбрала для меня, черные джинсы и ботинки, а также темная куртка, которую мы позаимствовали у Томаса. Она заставила меня закатать рукава и обвязать запястья кожаными ремешками, так, по ее словам, я выгляжу сексуально. Честно говоря, мне плевать, что на мне надето, лишь бы она была счастлива.