Страница 19 из 45
Я поворачиваюсь и смотрю на капли дождя, стучащие по капоту и ветровому стеклу.
Куда ты хочешь поехать?
Куда-нибудь, где я буду счастлива, – произносит она и вздрагивает от ударов грома.
Положив руки на руль, я закрываю глаза. Куда-нибудь, где она будет счастлива? Я не уверен, что сейчас существует такое место, но я должен попытаться. Открыв глаза, я включаю заднюю передачу и выезжаю с моста. Переехав мост, я переключаю рычаг в режим «движение» и выворачиваю руль, разворачивая машину.
Я отъезжаю от моста, дорога затоплена лужами, дворники работают на полную мощность. Каждый раз, когда гремит гром и сверкает молния, я подпрыгиваю, но Элла остается неподвижной, почти неподвижной. Она шевелится, только лишь для того, чтобы повозиться с айподом. И нескончаемо долго просматривает список песен, неуверенно нажимая на кнопки. Ее продолжает сотрясать дрожь, но, когда я спрашиваю, не холодно ли ей, она качает головой. В конце концов она останавливается на песни «This Place Is a Prison» группы The Postal Service. Потом прислоняется к спинке сиденья, откидывает голову на подголовник и смотрит в потолок, слушая музыку.
Я продолжаю ехать, пока не выезжаю на проселочную дорогу, ведущую в укромное место, окруженное деревьями и расположенное на берегу озера. Дорога превратилась в грязное месиво, и я боюсь, что мы застрянем. Но каким-то образом мне удается добраться до нашего укрытия, то самое, куда мы направляемся с Эллой, когда хотим побыть друг с другом. Я паркую машину так, чтобы нам открывался вид на темную воду, и оставляю фары включенными. Дворники снуют туда-сюда по ветровому стеклу. Вода в озере рябит от дождя.
Скажи, о чем ты думаешь? наконец заговариваю я, не глядя на озеро.
– Думаю о том, что мне следовало прыгнуть, – холодно отвечает она.
Что-то щелкается внутри меня, и я выхожу из себя.
Нет, мать твою, не смей! Я бью кулаком по рулю, она подпрыгивает, поднимает голову и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Ты не хочешь умирать, так что прекрати так говорить. Мой голос смягчается, я протягиваю руку и заправляю пряди мокрых волос ей за ухо. Ты запуталась.
Нет, не запуталась, – протестует она. Я точно знаю, о чем говорю. Но по блеску ее глаз и усилию держать веки открытыми, понимаю, что это не так. Я больше не хочу здесь оставаться, Миша.
Со мной? с трудом спрашиваю я, накрывая ладонью ее щеку.
Она тяжело сглатывает, ее глаза изучают мои.
Я не знаю.
Но мне казалось, что ты точно знаешь, о чем говоришь? произношу я, сомневаясь правильно ли поступаю, но только так можно узнать.
Я знаю лишь то, что не хочу испытывать это чувство. Она хлопает себя ладонью по груди, немного сильнее, чем следовало. Ее широко открытые глаза наполнены страхом и паникой, а грудь тяжело вздымается. Я не хочу чувствовать всю эту боль и вину.
В трагедии, которая произошла с твоей матерью нет твоей вины. Я кладу дрожащую руку поверх ее, переживая, что все испорчу. Меня ошеломляет учащенность ее сердцебиения под нашими руками. Должно быть ее так переполняет адреналин, что кружится голова.
Отец и Дин с тобою не согласились бы, – шепчет она, убирая свою руку и заставляя мою упасть с ее груди.
Твой отец и брат – гребаные придурки, – безапелляционно заявляю ей, перегибаясь через консоль. – И не важно, что они думают – никто не имеет значения, кроме нас с тобой. Помни, ты и я против всего мира.
Ее веки смыкаются, а затем снова распахиваются.
Ты всегда так говоришь.
Потому что это правда. А на остальное мне плевать. Я бы смог потерять кого-нибудь другого и справиться с этим. Но только не тебя, Элла Мей. Без тебя я не смогу.
Несколько капель слез покатились по ее щеке.
Я ненавижу себя.
Элла, черт побери, не говори так...
Нет! она кричит, шарахается от меня и прижимается к двери. Ненавижу себя, мать твою! Ясно? Как бы мне хотелось, чтобы ты увидел меня такой какая я есть. Ты всегда видишь во мне большее, чем... она замолкает и слезы льются из глаз, она оглядывает машину, деревья, воду, дождь, как будто намеревается сбежать. Если бы ты отпустил меня, то стал бы счастливее.
Не стал бы. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы не дотронуться до нее, потому что знаю, что это выведет ее из себя. Я... я прерывисто выдыхаю, зная, что то, что собираюсь сказать, изменит все, даже если она не вспомнит об этом утром. Я скажу. Не могу отступить, и, честно говоря, не хочу. Я безумно люблю тебя. Как ты не понимаешь? Я разжимаю кулаки и хватаю ее руку, когда она качает головой. Я люблю тебя. Мой голос смягчается. И что бы ни случилось с тобой или со мной с нами я всегда буду любить тебя.
Ее плечи начинают вздыматься, и она уступает моей хватке, позволяя мне перетащить ее через консоль на колени. Я обнимаю ее и прижимаю ее голову к своей груди, пока она рыдает в мою мокрую рубашку. Глажу ее по голове, и каждый всхлип разрывает мне сердце. Я смотрю на дождь, смотрю, как капли падают в озеро, и чувствую себя таким беспомощным. Как бы мне хотелось забрать всю ее боль и вину. Она этого не заслуживает, она вообще ничего подобного не заслуживает. Она достойна того, чтобы кто-то любил ее безоговорочно, что я и пытался бы постоянно делать, позволь она мне. Мне нужно найти способ.
Миша. Звук ее напряженного голоса возвращает меня к реальности.
Я окидываю ее взглядом сверху-вниз. Вцепившись в мою рубашку, она смотрит вверх, словно потерялась и понятия не имеет, где находится. Я знаю, что она, скорее всего, вскоре заснет, и когда наступит утро, существует большая вероятность, что обо всем забудет.
Я провожу пальцем под ее глазами, утирая слезы.
Да, детка?
Она делает глубокий вдох и тянет меня за рубашку, заставляя приблизиться к ней.
Я тоже тебя люблю, – шепчет она и прижимается губами к моим. Она коротко целует меня, но достаточно того, что я чувствую это всем своим существом. Я обнимаю ее и целую в ответ со всей страстью, на которую способен, мечтая, чтобы так было всегда. Но также быстро, как начался, поцелуй прекращается, она откидывается назад и снова устраивается в моих объятиях. Мгновение спустя Элла проваливается в сон.
Я прислушиваюсь к ритму ее дыхания, и чем дольше я сижу и обнимаю ее, тем чаще бьется мое сердце, и как бы я ни старался сдержаться, в конце концов из глаз скатываются слезы. Голова падает на руль, и я тихо плачу под шум дождя. Плачу по ней. По той жизни, которая ей досталась. Потому что я так сильно люблю ее, что мне больно видеть ее такой. Потому что я знаю, когда наступит утро, велика вероятность, что она этого не вспомнит.
Потому что я боюсь потерять ее навсегда.
Глава 11
Элла
Миша завершает рассказ о событиях той ночи, а я тихонечко лежу с ним на кровати, расположив голову прямо над его сердцем. Оно бьется быстрее обычного, и мне интересно: испытывает ли он сейчас те же чувства, что и той ночью. Ужас, который я вселила в него тогда, и всего остального, что он пережил до сегодняшнего дня.
– Ничего не помню, – сообщаю, глядя на него. Наверное, это из-за смеси таблеток и … страха. Порой все расплывается, когда начинаю думать об этом.
Понимаю, – произносит он, уставившись на меня. Как я уже говорил: существовала большая вероятность, что ты не вспомнишь события той ночи. Я думал, что больше не увижу тебя после того, что случилось.
Между нами повисает длительное молчание я стараюсь вспомнить, а он пытается забыть.
Прости, – говорю ему, потому что это единственное, что приходит на ум. Нет слов, которые могли бы объяснить, как сильно я раскаиваюсь из-за того, что заставила его пережить и прежде всего самого своего поступка. До сих пор мысли о содеянном причиняют мне боль, мое намерение отказаться от всего – всего того, что теперь у меня есть с Мишей. Мне действительно жаль.
Приподнявшись, он придвигает меня к себе.
Не сожалей о том, что случилось несколько лет назад – о вещах, которые ты даже не могла контролировать.