Я. Ты. Мы. Они

Раньше бы наткнувшись на мой отказ, она скорее всего бы сама подорвалась ехать встречать Стаса в аэропорт. Правда, все равно бы в путь отправился я, порядком поборовшись с ней за это.

Да, Санька изменилась. Впрочем, и я уже давно не тот порывистый мальчишка, каким был на заре нашей юности.

Хотя, если вспоминать, как все начиналось, то тут у меня до сих пор волосы на загривке дыбом встают. Если бы кто-то из наших детей отважился на такие подвиги, я бы… с ума сошел.

Помню Сашу двадцать лет назад. Тоненькая, взъерошенная, вся какая-то колючая. Большой ребенок с широко распахнутыми глазами. При нормальных обстоятельствах в жизни бы не обратил на нее внимание. Но где мы, а где обстоятельства.

Сам был я придурком с огромной черной дырой внутри себя. Прошло всего лишь полгода со смерти брата, все вокруг твердили, что нужно жить дальше. При этом не в состоянии объяснить, что это означает. Родители пытались перечеркнуть прошлое, все что было до этого, словно ничего не произошло: сменили квартиру, район, лишили меня футбола, попытались изолировать нас от прежней жизни. Я их тогда ненавидел, хотя уже потом история с Ромой научит тому, что не существует правильного выхода из горя. Аленка выбрала учесть спасителя, но будем честны, благочестивые роли всегда давались ей плохо, не тот характер. Лично я пытался играть роль прежнего себя — общался, ходил в школу, даже шутил иногда. И все верили. Появились какие-то друзья, приятели, девушка… Но от этого всего было так погано и мерзко, люди верили жалкой копии мертвого меня. Каждое утро невероятным усилием заставлял себя вставать с кровати и совершать какие-то привычные действия, потому что надо было жить. Только непонятно зачем.

Не знаю, что ждало меня дальше, если б в мою жизнь каким-то непонятным образом не затесалась Саня. Смешная, несуразная, напуганная. Сначала Карина изливала на нее непонятную мне злость, потом Алена углядела в ней лучшую подругу и шипела на меня, что б я даже подходить к ней не думал. А я и не собирался. Ну была она и была, мне то что? Только удивляло, что один человек может вызывать столько разных эмоций у других людей. Решил присмотреться к забавному зверьку по фамилии Быстрицкая. Сначала меня зацепил взгляд — любопытный и изучающий. Нет, я уже тогда был привыкший к женскому вниманию, знал, каково это, когда на тебя смотрят с кокетством или желанием. Саня же смотрела на меня так… словно пыталась углядеть во мне какие-то ответы, на вопросы известные лишь ей.

Когда взялись заниматься английским, простое «зацепила» стало разрастаться во что-то более значимое и животрепещущее. У меня до сих пор нет подходящего слова, чтобы описать это. Казалось бы, мы только встречались и разговаривали, даже личные темы сильно не затрагивали. Но именно в эти моменты у меня отпадала необходимость притворяться кем-то, играть роль. Ей было абсолютно наплевать на то, кто я или что у меня есть. Я видел, как она получала удовольствие от самого процесса, как любила английский, как хотела вложить что-то в мою бедовую голову. С ней просто можно было быть.

Наверное, именно поэтому я тогда поехал к ней. С утра съездил в наш старый район, столкнулся с прежними знакомыми, друзьями брата. Мне наливали, сочувствовали и говорили, что нужно жить, что я — молодец, потому что не сломался. Люди опять увидели то, что я позволял себе им показывать. И это было херово. Напился. Метался. Ноги сами понесли в знакомую квартиру. У меня не было определенной цели, мне хотелось лишь снова оказаться в этом островке спокойствия.

Но в какой-то момент все пошло не по плану. Саня сидела со мной на диване, касалась моего лица, и у меня словно стоп-кран сорвало. Я потянулся к ней и поцеловал. Она не возражала. И где-то в этот момент мой пьяный мозг окончательно перестал работать. Я уже тогда прекрасно знал, что такое секс. Привык к тому, что девушки сами были не прочь оказаться со мной в одной кровати. У меня и мысли то не проскользнуло, что сейчас не тот случай. Саня казалось мне тогда очень отзывчивой и податливой, и до ужаса теплой и живой. Последнее раззадоривало сильнее всего.

Уже только после того, как кончил и слез с нее, стал понимать, что что-то не то. А когда увидел ее глаза, с застывшей в них паникой и слезами, испугался сам. Она забилась от меня в угол дивана, до последнего пытаясь сдерживать свои чувства, но было видно, что страх неминуемой лавиной захватывает ее полностью.

До меня очень туго доходило, что же я сейчас натворил, что сделал с ней. Затем заметил кровь на ее бедрах, и отвращение к самому себе так и накрыло всего меня. Протрезвел моментально. Хотелось как-то дотронуться до нее, успокоить, извиниться в конце концов, но все слова погибали где-то внутри меня. У меня не было гарантии, что она вообще захочет, чтобы я касался ее. Я бы на ее месте точно не захотел.

А потом она попросила меня уйти. И я реально запаниковал. Мне хотелось сбежать из этой квартиры, от ее глаз, от этой реальности, в которой я только что сотворил ужасное… Но при этом остатки человечности во мне говорили, что нельзя оставлять ее сейчас одну. Но Саня уже почти кричала, что бы я уходил, и я сбежал. Этот случай потом долго стоял между нами. Даже после того как все более или менее наладилось, когда родился Стас, когда она сама начала тянуться ко мне, я все внутренне боялся, что однажды проснусь и вновь увижу тот затравленный взгляд, из-за которого мне когда-то хотелось удавиться.

Я ненавидел и презирал себя, поэтому к ней и не подходил. Она отстранилась, и я был рад, понимал, что не имею никакого права сбегать, но она сама сказала не подходить, и я обрадовался. Долго старался не видеть в ней женщину… сотворенную мной. Это было выше моих сил. Еще толком не успел отойти из-за переживаний относительно нашего первого секса, как выяснилось, что мы беременны. Вернее беременна была Саня, я тогда не воспринимал ребенка как нашего. Лишь понимал, что непросто изнасиловал ее, но и по ходу дела вообще сломал ей жизнь. Старался что-то делать, поддерживал, помогал, хотел как-то все исправить, но было поздно. Пришлось мириться с тем, что из-за меня у нее все пошло кувырком.

Даже на реакцию родителей было все равно. Хотя сквозь пелену своих терзаний видел, как мать из-за своей паники творит что попало.

Все перевернула некрасивая сцена в столовой. Когда Сомова устроила свой дрянной спектакль, а вся остальная школа как послушное стадо уставилось на Саню. Вот тогда-то во мне и проснулось стойкое желание защищать, защищать свою женщину и своего ребенка. Я уже видел первые очертания ее живота, и это принесло осознание того, что это не просто живот или трагедия Сани, а что там внутри находится МОЙ ребенок. И от это будоражило так, что хотелось рвать и метать, прыгнуть выше головы, лишь бы с ними все было в порядке.

______

Когда же именно я понял, что люблю её?

Санька долго и упорно утверждала, что я изначально был с ней из-за благородства. Когда-то даже истерику мне закатила, что, мол, я с ней из жалости. Я всегда опротестовывал это, хотя и чувствовал себя виноватым и обязанным сделать всё возможное ради неё и ребёнка, в попытках хоть как-то компенсировать то, что я сотворил. Вот только она упускает одну очевидную вещь – она мне понравилась. Однажды просто понял, что спешу к ней не потому, что должен, а потому что сам жажду встречи с ней.

Мне нравилось гулять с ней, разговаривать, каждый раз преодолевая её сопротивление. Поражала сила её духа, настойчивость и независимость. Правда, последнее она сама не осознавала.

Но решающим было то, что внутри неё рос наш ребёнок. В какой-то момент эта идея захватила меня, стала моим наваждением. Однажды Стас предположил, что мы с Саней были вместе только из-за него. Да, безусловно, он послужил поводом для того, чтобы мы с ней оказались рядом, поводом присмотреться друг к другу. Но ведь за этой беременностью стояло не только её материнство или моё отцовство, но и наши с ней отношения, в которых каждый из нас смог показать те грани себя, которые до этого были неизвестны. В одном Сашином желание сохранить ребёнка я видел её доброту, искренность, человечность, честность…