Лампа Альхазреда

Все мечты Филлипса в течение десятилетий занимало интуитивное чувство приближения необычного приключения, связанного с расстилающимся перед ним видом города, его архитектурой и явлениями природы. Навсегда в его памяти запечатлелась картина того, как он, трехлетний мальчик, стоял на железнодорожном мосту в самой густонаселенной части города и смотрел вдаль. Филлипс ощущал тогда близость чуда, которое он не мог ни понять, ни объяснить словами.

У него часто возникало предчувствие чего-то таинственного и необыкновенного, а, может быть, это было ощущением будущей свободы, которая ждала там, вдали, в лабиринте старинных улиц. Но еще больше Филлипс любил мечтать о том времени, когда мир был юным и не таким суетливым. Это мог быть восемнадцатый век или более ранние времена, когда люди обладали умением вести неторопливые беседы, элегантно одевались, когда не было принято осуждать соседа или смотреть на него с подозрительностью.

Отсутствие смысла в стихах, над которыми Филлипс трудился, неизбывная усталость вконец доконали его в этот поздний час, и он понял, что не может больше работать и быть объективным к этим бездушным строчкам. Он откинулся на спинку стула и оттолкнул от себя рукопись.

Именно в этот момент он заметил, что окружающие его предметы изменились. Знакомые стеллажи с книгами в простенках окон, шторы на которых были плотно задернуты, залил какой-то радужный свет. Он струился не только от лампы Альхазреда, но и от странных фантомов, которые вдруг появились в комнате. То была широкая панорама, куда вплелись пейзажи, чудесные картины с четко очерченной, заманчивой перспективой. На фоне книг, стоящих рядами, возникли такие видения, которых Филлипс не мог себе представить даже в самых смелых своих фантазиях. Но там, где змеилась тень, например от спинки стула, не было ничего, там только сгущалась темнота и угадывались смутные очертания книг на полках.

Филлипс завороженно следил за разворачивающейся перед ним панорамой. Сначала он подумал, что является жертвой странной оптической галлюцинации, но потом он отбросил в сторону такое объяснение. Но Филлипс и не хотел никаких объяснений, он просто не нуждался в них. Наконец, в его жизни свершилось чудо, и он смотрел на него, не задавая никаких вопросов. Мир, который открывался его взору в свете лампы, был огромен и прекрасен. Это не было похоже ни на что, виденное Филлипсом раньше, и не встречалось никогда ни в книгах, ни в мечтах.

Казалось, перед ним возникла картина мира, юного мира, когда еще продолжались процессы формирования Земли, когда бурлящие потоки воды выбивались из расщелин в скалах и на мокрой земле можно было увидеть следы змееподобных животных. Высоко в небе кружили огромные хищные ящеры, сражаясь и побеждая, а на берегу моря лежал огромный отросток какого-то фантастического животного, напоминающий щупальце, которое то сворачивалось, то разворачивалось в красном мареве солнечного дня.

Затем очень медленно картина сменилась другой. Скалистые горы уступили место незащищенным от ветра пустыням, в центре которых, как мираж, возник пустынный и затерянный город - столица Пиллара, мифический Ирем. Филлипс чувствовал, что хотя нога живого человека больше не ступала по улицам древнего города, странные ужасные существа все еще прячутся среди каменных громад зданий. Эти здания не были разрушены и предстали перед его взором такими, какими их воздвигли искусные строители, прежде чем жители Ирема были уничтожены или изгнаны оттуда существами, пришедшими с небес. Филлипс не видел их, но его охватило леденящее душу чувство незримого присутствия этих привидений, бродящих по городу.

Далеко за расстилающейся пустыней поднимались горы со снежными вершинами. И когда Филлипс смотрел на них, в его сознании возникли названия всего, что он наблюдал. Город в пустыне являлся тем самым Безымянным городом, а снежные пики гор были Горами безумия, горами Кадах в Холодной пустыне.

Ему ужасно нравились все эти названия, которые так точно подходили ко всему, что он видел. Они так легко всплывали в его мозгу, как будто всегда таились в потайных уголках его памяти, ожидая подходящего момента, чтобы он их вспомнил.

Филлипс сидел так уже довольно долго, воображение работало безостановочно, но постепенно им стало овладевать чувство тревоги. Проходящие перед глазами молодого человека картины не могли быть плодом его фантазий. Вокруг ощущалось присутствие чего-то зловещего, каких-то ужасных существ, населявших эти картины. Поэтому он решил, наконец, потушить лампу, и зажечь свечу, чтобы немного успокоиться в ее мерцающем знакомом свете.

Он сидел и размышлял над тем, что увидел несколько минут назад. Его дед называл лампу "самым драгоценным сокровищем". Значит, старый Уиппл знал о ее необычайных свойствах. Видимо, главное свойство лампы - это память поколений и магический дар откровения. Поэтому каждый человек, сидящий перед нею, был способен видеть прекрасное или ужасное в зависимости от того, какие мысли и чувства обуревают владельца. А Филлипс был уверен: то, что он видел, были картины, знакомые Альхазреду.

Но каким же пресным было это объяснение! И каким ошеломительным являлось все, что он наблюдал! Однако жизнь брала свое, и Филлипс, наконец, вернулся к прерванной работе, забыв на время свои фантазии и тревоги, которые требовали серьезного размышления и осмысления.

На следующий день Филлипс решил побродить в окрестностях города, порадоваться последним солнечным дням октября. Он проехал мимо небольших домов, стоящих на окраине города, и свернул на дорогу, ведущую к холмам. Он ехал по местам, где еще никогда не был. Эта дорога вела на северо-запад от Плейнфилд Пайка и затем слегка поднималась вверх, опоясывая западную часть подножья Нентаконхонта, откуда открывалась изумительная панорама холмистых лугов, древних каменных стен, старых рощ. К западу и югу тянулись бесконечные крыши коттеджей. Филлипс был всего в каких-то трех милях от центра города, но как бы погрузился в мирную сельскую жизнь Новой Англии времен первых колонистов.

Еще до захода солнца он взобрался по крутой проселочной дороге на холм, и с головокружительной высоты холма перед ним открылся изумительный вид: сверкающие ручьи, далекие леса и мистическое оранжевое небо, на котором стоял огромный диск солнца, погружающийся в окрашенные красным цветом перистые облака.