Страсть взаймы

Нелли почувствовала, как Тимур вышел из нее и потянул за руки назад. Она подтянула под себя ноги, пытаясь удержаться. Затем ладонь Макса оставила ее лицо в покое. Юра что-то вякнул, и Нелли опустила глаза на него. И вдруг его лицо с правильными чертами, но опухшее от многочисленных дней попойки, как-то ужасно исказилось. Покривилось посторонним предметом. Смертоносный шарик металла скользнул по брови, раздробил переносицу и зарылся в мякоти глазного яблока. Разворошил внутренности черепной коробки и прервал его жизнь. Нелли тупо уставилась на его раскуроченное лицо, которое постепенно заливалось кровью. Сбоку прогнулась кровать от повалившегося тела Макса. Нелли перевела такой же неотупляющий взгляд на него. Тонкая струйка сочилась из дырочки на лбу, стеклянные глаза безжизненно застыли.

Она не столько услышала, сколько почувствовала присутствие чужого человека. Медленно повернула голову. С трудом сфокусировала взгляд на черных мужских ботинках. Заскользила выше, по черным джинсам, и остановилась на стволе, направленном на нее. Ее передернуло. Слезы безумной радости и облегчения наполнили глаза. Спасение! Наконец-то долгожданное освобождение! Перевела взгляд выше и напоролась на убийственное хладнокровие черных, как сама смерть, глаз.

– Уб-б-бей, – прохрипела она саднящим горлом.

Назар навел пушку на девчонку. Дерьмо! Эти ублюдки еще и шлюх привели. Хорошо, если только одна. Свидетелей нужно убирать. При любом раскладе. Он по губам прочитал «убей». По искусанным и разбитым до крови губам. Бегло посмотрел на ее истощенное тело, все в порезах, синяках и кровоподтеках. На худые, костьми торчащие плечи в свежих ранах. На обвислую кожу вместо грудей с проколотыми сосками. На неестественно сильно выпирающие кости локтей и коленей. Ба, да это не просто шлюха. Это девочка для растерзания.

По мере обследования ее жалкого тела, он хмурился все сильней и сильней. Снова посмотрел в лицо. Впалые глазницы зияли чернотой. Обтянутые желтой кожей скулы сильно выпирали. Немытые волосы клочьями свисали. Зубы выбивали дробь, челюсть ходуном ходила и зрачки огромные. Понятно. Дури накачалась.

– Убей, – снова зашевелились губы, преодолевая непроизвольные спазмы. Назар посмотрел ей в глаза. Взор ее погасал. Веки трепетали. Ее сотрясала мелкая конвульсивная дрожь, точно в припадке. Да она и без него скоро откинется. А если нет…считанные мгновения внутренней борьбы, и он опустил ствол. Вытащил нож из голенища и перерезал путы на ее руках. Передернулся, когда увидел явно проступающие позвонки, ребра и лопатки через серую, облезлую кожу. За подбородок приподнял ее лицо к себе и сделал то, чего бы сам ни за что не простил своим корешам. Поймав ее затравленный взгляд, он сказал:

– Беги, девочка. Спасайся, как можешь, – и пошел прочь. Облаченной в перчатку рукой прикрыл за собой дверь особняка. Грохот музыки был слышен даже снаружи. Спрятал МК1 за пояс, сбежал по лестнице и уехал.

Дождь лил, как из ведра. Он усилился, хотя, казалось, сильнее уже некуда. Сверкнула молния, озарив все вокруг неестественно белым цветом. Раздался гром такой силы, что отдался вибрацией в машине. Будто сама природа взбунтовалась против действий Назара.

Зачем он оставил девчонку в живых? Правила для всех одинаковы – никаких свидетелей. Он сам чуть шкуру не спустил с Пепла за подобный промах. Назар саданул рукой по рулю и громко выругался, перекрикивая шум неба. Достал сигарету, но прикуривать не спешил, а старательно отгонял от себя другую настырную мысль…

Глаза у нее… как у кошки. Не то желтые, не то зеленые. И зрачки огромные, неподвижные, во всю радужку. И столько мольбы в них. Столько прошения. Избавить. Спасти. Помочь. Глаза, что говорят яснее слов. Что надрываются в немом крике.

Он прикурил. Забарабанил пальцами по рулю в такт падающим каплям. Скорость не малая, а дороги перед собой не видел. Не различал. Глаза эти кошачьи перед мысленным взором встали. Отчаянные. Умоляющие. Весь обзор загородили. Все мысли спутали. И почему не убил? Ведь просила же. Сама просила. А потому что помочь ей захотел, только по-другому. По-своему.

И проклиная себя, свою дурную голову, на которую бед не оберешься, как не раз говаривал Макар, он рванул руль и с заносом развернул тачку.

Подкатил к особняку и глазам не поверил. Перед домом стояла машинка с логотипом ресторана, а в дверь долбился курьер с полными пакетами еды. Только этого еще не хватало!

Назар выскочил из тачки и побежал под крышу к крыльцу. И все равно одежда и волосы успели намокнуть.

– И чё ты ломишься? Слышь, музыка орет? Думаешь, ты громче? – перекрикивая шум дождя, спросил Назар, очутившись рядом с пареньком, и порядком напугав его.

– Так ведь сами заказали. Думал, ждут, – промямлил он.

– Ладно, ладно. Думал он. Соображать надо, а не думать. Сколько там?

Назар успешно прикинулся одним из отдыхающих в особняке и рассчитался за доставку. Отпер дверь, вошел. На пороге дождался, когда курьер уедет и только потом прошел в дом, бросив пакеты в прихожей.

Музыка орала так, что уши закладывало. Он выключил стереопроигрыватель и огляделся. Девчонки нигде не было. Первая мысль – она вызвала ментов и сама смылась. Тогда бы и ему делать ноги. Встречать наряд в компании трех трупов совсем не здорово. Но он не спешил. Замер и прислушался.

Снаружи разыгралась настоящая буря. Но шторы на окнах висели ровно, не колыхаясь. Кроме одной, отвернутой немного в сторону. Назар подошел и сдвинул ее. Под массивным широким подоконником из белого мрамора, на полу, забившись в угол, сидела она. Голая. Грязная. Дурно пахнущая и испуганная донельзя. Подтянула тонкие костлявые ноги к себе и обхватила их тощими руками. Ее сотрясала крупная дрожь. Боязливо выглянула на Назара. Кошачьи глаза засветились в затемненной комнате, как у дикого зверя. Ноздри раздувались, судорожно двигалась челюсть.

Назар присел на корточки, держась за штору. В упор посмотрел ей в глаза.

– Я велел тебе бежать, – напомнил он. Глаза ее расширились и наполнились слезами. Она втянула голову в плечи и кулаком зажала рот. – Я велел тебе спасаться, как можешь. Видно, только так и можешь, – будто сам с собой вслух продолжать говорить он. Бедный, несчастный, жалкий, забитый звереныш. Что же с ней делали? Каким пыткам подвергали? Как унижали и забивали, раз она не смогла убежать или позвать на помощь, а все, до чего додумалась – это спрятаться под подоконником? Поступок ребенка.

К черту! Раз уж вернулся, доделает дело до конца. Он рывком поднялся и ушел в поисках чистой простыни или чего-то в этом роде. Нашел плед. Сгодится. Вернулся и хотел укутать ее, но она сильнее вжалась в угол, закрывая лицо, голову руками.

– Эй, не бойся. Я хочу помочь, слышишь? Я отвезу тебя в больницу, там о тебе позаботятся.

Поймал ее за руки и потянул на себя. Преодолевая жалкое сопротивление немой борьбы, он закутал ее в плед и поднял на руки. До чего же она невесомая. Еще один явно нездоровый признак. Да уж. Не просто пришлось девочке с этими животными. Считай, чудом уцелела.

Широкими шагами он вышел из особняка. Донес до машины и уложил несопротивляющееся тело на заднее сиденье. Он ехал и злился на самого себя. Вот на кой ляд он ввязался в это?! Да мало ли шлюх каждый день без вести пропадает?! Одной больше, одной меньше – ему-то, что за морока?!

Зажал зубами сигарету. Прикурил. Хотел со злости швырнуть зажигалку, потом вспомнил, что последняя, и та на ладан дышит – передумал. Глубоко затянулся и силой выпустил дым. Откинул голову на подголовник и стал соображать, что с ней делать дальше.

Скорость держал высокую. На поворотах девчонку таскало по всему сиденью. Она высвободила руки и села. Назар краем глаза уловил движение. Повернул зеркало заднего вида так, чтоб ее видеть. Девчонка схватилась за дверцу. Другой рукой сжала плед на груди. Непонимающий взгляд блуждал по салону, пока не встретился с глазами Назара в зеркале. Да так и замер.

– Звать-то тебя как? – молчание. – Язык проглотила? – тишина. – Тем лучше. Смотри, лишку никому не сболтни.