Страница 10 из 96
Юра, как и я, любил ходить по тайге по сложным маршрутам. Учились мы оба в Дальневосточном политехническом институте, только на разных факультетах. Я на факультете радиоэлектроники, а он — на электротехническом, но жили в одном общежитии. Благодаря этому быстро подружились. За три года вдвоем четырежды пересекли Сихотэ-Алинь с побережья Японского моря до реки Уссури. Совершили несколько небольших, но памятных походов по горам Южного Приморья.
Весной 1972 года судьба разлучила нас (я женился и переехал в г. Горький). Из Юриных писем знал, что он с нашим общим знакомым, русским богатырем и красавцем Сашей Тимашовым, планирует совершить сплав пятой категории сложности по якутским рекам Гонам и Учур до Алдана.
А в конце ноября отец Юры, Василий Иванович, сообщил, что ребята с маршрута не вернулись. Поиски, организованные Алданским авиаотрядом и геологами, пришлось прекратить из-за низкой облачности и рано выпавшего снега.
С наступлением весны по инициативе комитета комсомола Дальневосточного политехнического института, при активной помощи Приморского отделения Русского географического общества была организована поисковая группа из шести человек под руководством одного из самых титулованных туристов Дальнего Востока Бориса Останина.
Я и дядя Юры — Илья Иванович, живший в Новосибирске, — присоединились к ним. За неделю добрались до верховьев Гонама и начали сплав. Возле устья ключа Нинган, в шестистах километрах от последнего жилого поселка, нашли в брошенной избушке геологов записку. Вот ее полный текст:
«Тем, кто, возможно, будет разыскивать нас.
Вышли на Гонам 1 августа. В ночь с 23 на 24 августа пятиметровым паводком унесло лодку и снаряжение. Сюда добрались на легком плоту 2 сентября в крайне истощенном состоянии, т. к. голодали. Здесь держались частично (очень мало) на грибах и ягодах. В этом состоянии разобрали склад, чтобы построить плот. Сегодня, 15 сентября, мы отправляемся вниз по Гонаму. Надеемся встретить на Учуре людей. Ноги опухли, передвигаемся с трудом.
15.09.72 г.
Сотников. Тимашов.
P.S. Существенно обижены на геологов, улетевших отсюда в этом году с нарушением закона тайги. Немного муки и крупы очень облегчили бы наши страдания».
Позже на метеостанции Чюльбю (от ключа Нинган до нее 240 км) метеоролог Шатковский подтвердил, что в двадцатых числах августа 1972 года шли проливные дожди и уровень воды в реке Учур у Чюльбю за сутки поднялся на восемь метров! Это соответствует подъему воды в среднем течении Гонама на пять-шесть метров. Такой быстрый и мощный подъем характерен для районов вечной мерзлоты. Оттаявший за лето верхний слой почвы перенасыщен влагой, и во время дождей вода сразу скатывается в реки. (Мы сами после непродолжительного ненастья в верховьях Гонама были застигнуты двухметровым паводком).
Ниже Нингана река прорезает высокие гранитные хребты. Каскады надсадно ревущих порогов следуют один за другим. Я до сих пор не могу понять, как обессиленные ребята на неповоротливом плоту из бревен сумели пройти Солокитский каскад, протяженность которого 46 километров! В нем даже наши шестиместные надувные плоты временами исчезали между кипящих валов воды.
За плечами Юры с Сашей остались многие сотни километров дикого, безлюдного пространства, но последний, самый мощный порог им пройти не удалось — плот разбило, остатки снаряжения унесло. Что особенно обидно — дальше река успокаивается и даже неуправляемый плот вынесло бы к людям.
В устье речки Холболоох группой челябинских туристов, шедшей за нами, на высоком берегу была найдена разрытая медведем могила глубиной 30–40 сантиметров и лежащий на земле крест с нацарапанной надписью: «Сотников Ю. В. 23.09.72 г.». Вокруг кости, обрывки одежды. Челябинцы все это собрали и, выкопав яму поглубже, перезахоронили. На могиле поставили далеко заметный с реки массивный крест.
А на следующий год корабелы из Николаевска-на-Амуре — родины Юры Сотникова — закрепили на кресте пластину из нержавеющей стали. На ней выгравированы строки Юриного стихотворения:
Хабаровский край, г. Николаевск-на-Амуре.
Трагически погиб 23.09.72 г.
Я прикрываю глаза и пытаюсь представить последний день моего друга…
Два измученных человека скрючились у чадящего костра. Сырость, холод до предела измотали их, а ночью выпал глубокий, почти по колено, снег. У Юры уже нет сил даже сидеть. Он прилег на снежную перину. Больное сердце бьется с перебоями. Саша же упорно поддерживает огонь — если потухнет, разжечь будет нечем. Слабое пламя хоть как-то согревает, а дым должны заметить с воздуха…
Юре чудится, что к нему по летнему лугу среди цветов идет молодая мама. Она уже совсем близко. Юра явственно ощущает запах ее волос. Теплые ладони ласково коснулись плеч, и ему сразу стало легко и покойно. Мама загадочно улыбалась.
Только теперь он увидел, что ее щеки покрыты нежным золотистым пушком. «Как же я прежде не замечал этого?» Юра протянул руку, чтобы погладить маму по щеке, но родной образ растаял…
Саше приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы заставить себя подняться и вновь идти за ветками и сучьями. Все, что могло гореть, вблизи собрано, и поддерживать огонь становится все труднее…
Послышался гул самолета. Он нарастал. Глаза загорелись надеждой — их ищут! Ан-2 уже прямо над головами, но… проклятье небесам!!! В низких облаках ни единого просвета!..
Опять повалил снег. Юра с трудом разомкнул воспаленные веки. Ввалившиеся глаза утратили прежний блеск и не оживляли изможденного лица. В голове едва шевелились отрывочные мысли: «Нас ищут… Снежинки похожи на парашютики… Куда делась мама, она замерзнет… Как красива сегодня тайга… Нас обязательно найдут…»
Снег, падая на его лицо, больше не таял.
Юра не представлял себя жизнь без тайги, и судьба распорядилась так, что он навеки остался лежать в земле мудрого Улукиткана — проводника Григория Федосеева, книги которого Юра любил и перечитывал.
Где настигла смерть Сашу Тимашова, неизвестно. Умер ли он там же от холода, голода? Или нашел силы идти дальше? Вряд ли тайга когда-нибудь ответит на эти вопросы.
Юры больше нет, но в моей памяти живут его слова: «Лучшие качества человеку дает природа. Она делает его добрее, очищает от шелухи и оставляет главное — здоровый стержень».
Через несколько месяцев я получил из Николаевска-на-Амуре посылку — продолговатый фанерный ящик с завернутым в ватин винчестером и письмо, из которого узнал, что Юра взял с собой на Гонам легкую малокалиберную винтовку, а пятизарядный винчестер оставил дома. В конце письма была приписка: «Ружье — наш дар тебе от Юры. Береги. С уважением, Сотниковы».
Джанго
На четвертый день хворобы почувствовал себя заметно лучше. Выбравшись на свежий воздух, занялся ремонтом лыжных креплений. Занятие это не требовало особых усилий, но, оказывается, я так ослаб, что вынужден был то и дело отдыхать.
— Эх, мне бы здоровье Луксы, — вздыхал я. — Ему все нипочем. Умывается снегом, воду пьет прямо из полыньи, спит в дырявом, свалявшемся спальнике, но никогда не мерзнет и не болеет. Чем не снежный человек? Правда, временами жалуется на боли в желудке, но и то как-то мимоходом.