Страница 3 из 6
Ребенку, человеку, одаренному воображением, и тому, кто никогда не путешествовал, момент приближения к большому городу всегда сулит чудеса. Особенно, если это происходит вечером, в тот таинственный час борьбы света с мраком, когда весь живой мир переходит из одного состояния в другое. О, эти обещания надвигающейся ночи! Как много говорит ночь усталому человеку! Сколько былых иллюзий и надежд возрождает она! Душа утомленного труженика говорит: «Скоро я буду свободна! Я примкну к сонмам веселящихся и буду веселиться вместе с ними. Улицы, фонари, ярко освещенные комнаты, где накрыты обеденные столы, – все это для меня! Театры, залы, собрания… пути, что ведут к отдыху, и тропинки, что ведут к веселым песням, – все это с наступлением ночи мое!» Хотя весь род людской еще работает в конторах и на заводах, – трепет предвкушения уже наполняет воздух. Самые апатичные люди, и те испытывают чувство, которое не всегда можно описать или выразить словами, – точно с плеч вдруг свалилось тяжелое бремя.
Сестра Керри глядела в окно. Любопытство девушки, словно прилипчивая болезнь, передалось ее спутнику, и он сам по-новому стал смотреть на большой город, рассказывая ей о его чудесах.
– Это северо-западная часть Чикаго, – сказал Друэ. – А вот река Чикаго, – добавил он, указывая на мутную реку, где, упираясь носами в усаженные черными столбиками гранитные берега, теснились трехмачтовые гиганты, пришельцы из далеких вод.
Свист вырывающегося пара, стук, лязг – и река осталась позади.
– Чикаго становится великим городом, – продолжал Друэ, – удивительным городом! Вы найдете там много такого, на что стоит посмотреть.
Керри почти не слушала его. Ее вдруг охватил невольный страх при мысли, что она совсем одна, вдали от родного дома, и ее несет прямо в огромное море жизни и дерзаний. Она почувствовала, что ей не хватает воздуха, – сильное сердцебиение вызывало легкую тошноту. Она прикрыла глаза и стала убеждать себя, что все это пустяки, что Колумбия-сити не так уж далеко от Чикаго.
– Чикаго! Чикаго! – прокричал проводник, шумно открывая дверь.
Поезд врезался в густую сеть рельсов; грохот и гул наполнили воздух. Керри схватила в одну руку свой жалкий чемоданчик, а в другой крепко зажала кошелек.
Друэ тоже встал. Привычным движением ног расправив брюки, он взял свой чистенький желтый чемодан.
– Вероятно, ваши родные встретят вас? – спросил он. – Разрешите мне донести ваш чемодан.
– О нет, не надо! – быстро ответила Керри. – Пожалуйста, не надо! И прошу вас, не стойте рядом, когда подойдет моя сестра.
– Хорошо, – нисколько не обижаясь, отозвался он. – Но на всякий случай я буду поблизости, и если вашей сестры на вокзале не окажется, я вас доставлю к ней.
– Вы очень добры, – поблагодарила его Керри, чувствуя, как в столь непривычной для нее обстановке ценно подобное внимание.
– Чикаго! – снова протяжно прокричал проводник. Медленно продвигаясь вперед, поезд вошел под огромный сумрачный свод вокзала, где только что начали зажигаться огни. Все пассажиры были уже на ногах и толпились у выхода.
– Ну, вот мы и приехали, – сказал Друэ, направляясь к двери. – До свиданья, до понедельника.
– До свиданья! – ответила Керри и пожала его протянутую руку.
– Помните, я не выпущу вас из виду, пока вы не найдете сестру!
Она улыбнулась, глядя ему в глаза.
Пассажиры один за другим стали покидать вагон. Друэ сделал вид, будто не обращает на Керри внимания. На перроне какая-то невзрачная женщина с изможденным лицом узнала Керри и поспешила к ней навстречу.
– А, здравствуй, Керри! – сказала она и небрежно обняла сестру.
Керри почувствовала, как мгновенно исчезла атмосфера ласкового внимания. Среди суматохи, шума и новизны она ощутила холодное прикосновение действительности. Какой уж там мир яркого света и веселья! Какой уж там вихрь развлечений и удовольствий! На лице сестры была написана вся история ее тяжелой жизни, полной забот и труда.
– Ну, как поживают все наши? – спросила она. – Как отец, как мама?
Керри отвечала на вопросы, но глаза ее были устремлены вдаль. В конце перрона, у прохода, который вел в зал ожидания и на улицу, стоял Друэ. Он тоже оглянулся. Убедившись, что она видит его и что она находится под охраной сестры, он слегка улыбнулся ей и двинулся дальше. Одна только Керри заметила это. И тут при виде его удаляющейся фигуры ее охватило такое чувство, словно она чего-то лишилась. Когда же он совсем скрылся из виду, она поняла, что ей недостает его. Она чувствовала себя куда более одинокой в обществе сестры, – и теперь она одна, совсем одна среди бурного, равнодушного моря.
Глава II
Чем грозит нищета. Гранит и бронза
Квартирка Минни была расположена в третьем этаже дома на Ван-Бьюрен-стрит, где ютятся семьи рабочих и конторских служащих, людей, прибывших и продолжавших прибывать в Чикаго с тем потоком, который ежегодно увеличивал население города на пятьдесят тысяч человек. Две комнаты выходили окнами на улицу, где по вечерам ярко горели витрины гастрономических магазинов и на тротуаре играли дети. Девушке было внове и понравилось треньканье звонков конки, то приближавшееся, то замиравшее вдали. Когда Минни привела сестру в отведенную ей комнатку, Керри подошла к окну и стала смотреть на освещенную улицу, дивясь звукам, движению и рокоту необъятного города, простиравшегося на многие мили во всех направлениях.
Дома, после первых же приветствий, миссис Гансон дала Керри нянчить ребенка, а сама принялась готовить ужин. Мистер Гансон, задав Керри несколько вопросов, углубился в чтение вечерней газеты. Это был молчаливый человек, швед по отцу, родившийся в Америке; сейчас он работал на бойне уборщиком вагонов-ледников. К приезду свояченицы он отнесся равнодушно. Внешность девушки не произвела на него особого впечатления. Его интересовало лишь одно – найдет ли Керри работу в Чикаго.
– Город велик, – заметил он. – Через несколько дней ты где-нибудь пристроишься. Рано или поздно все пристраиваются.
Еще до ее приезда в семье Гансонов молчаливо подразумевалось, что Керри поступит на работу и будет платить за свое содержание. Гансон был по натуре человеком высокопорядочным и бережливым; уже несколько месяцев подряд он выплачивал взносы за два участка земли, купленные далеко, в западной части города. Он мечтал когда-нибудь построить на этой земле дом.
Пока шли приготовления к ужину, Керри успела осмотреть квартиру сестры. Девушка не лишена была наблюдательности и вдобавок обладала ценным даром, присущим каждой женщине, – интуицией.
Она угадывала, что здесь живут скудной, однообразной жизнью. Стены были оклеены безвкусными обоями. Полы устланы дешевыми дорожками, а в гостиной лежал тонкий лоскутный коврик. И сразу бросалось в глаза, что мебель грубая, кое-как сколоченная, купленная, очевидно, в рассрочку.
С ребенком на руках Керри прошла на кухню к Минни и посидела там, пока он не разревелся. Тогда она встала и, что-то напевая, принялась ходить с ним по комнате. Наконец Гансон, которому ее пение мешало читать, пришел и взял у нее малютку. В этом сказалась хорошая черта его характера: он был терпелив. К тому же сразу видно было, что он обожает свое чадо.
– Ну, ну! – говорил он, шагая с ребенком по комнате. – Полно, тише! – И в его произношении ясно слышался шведский акцент.
– Ты, наверное, захочешь прежде всего посмотреть город, – сказала во время ужина Минни. – Вот мы в воскресенье поедем и покажем тебе Линкольн-парк.
Керри заметила, что Гансон ничего на это не ответил. Его мысли, по-видимому, были заняты чем-то другим.
– Я завтра же пойду искать работу, – сказала Керри. – Где находится торговая часть города?
Минни принялась было растолковывать, как туда попасть, но муж решил объяснения взять на себя.
– Вот, – начал он, указывая рукою, – видите, там восток…
И Гансон произнес речь на тему о расположении Чикаго – такую пространную, какой, наверно, еще ни разу в жизни не произносил.