Страница 70 из 167
Разрыв между указанными компонентами был в глазах Эйнштейна внеличным, он был объективным. Именно подобные объективные констатации превращали личную драму в объективную "драму идей". Последняя и выталкивала из сознания мысли о собственной судьбе и собственном жизненном пути.
Не следует понимать это утверждение слишком односторонне и прямолинейно. Превращение личной драмы в объективную не лишало ее в полной мере личного характера, иначе она перестала бы быть фактом биографии. Впрочем, не только биографии, но и истории - ведь речь идет о человеческой истории, которая включает все индивидуальные драмы людей.
Но во всяком случае разрыв между прогнозно-вопрошающей компонентой познания - поисками единой теории поля и жаждой моральной гармонии, с одной стороны, и "уверенным обладанием истиной", с другой, - не вызывал в душе Эйнштейна желания подвести итоги своему личному вкладу в науку, и в литературном наследстве Эйнштейна трудно найти итоговую оценку жизненного пути.
Из выступлений Эйнштейна весной 1955 г. - последнюю весну его жизни одно может в некоторой степени считаться итоговым. Это "Автобиографический набросок" - несколько страниц, написанных в марте 1955 г. для юбилейного издания, посвященного столетию Цюрихского политехникума [1]. Здесь рассказывается о первой попытке поступления в политехникум и о полугодичном пребывании в кантональной школе в Аарау. Эйнштейн вспоминает о свободной атмосфере в этой школе. Он вспоминает также о занимавшем его в Аарау мысленном эксперименте - движении со скоростью световых волн, которые должны стать неподвижными для наблюдателя, движущегося с такой же скоростью. Несоответствие подобной картины принципу относительности было началом размышлений, логически связанных с позднейшими идеями, изложенными в 1905 г. в работе "К электродинамике движущихся тел".
1 Эйнштейн, 4, 350-356.
286
Далее Эйнштейн рассказывает о студенческих годах, об отношении к математическим знаниям. Теплые строки посвящены памяти Марселя Гроссмана. Эйнштейн вспоминает бернское патентное бюро: работа в нем создавала благоприятные условия для научного творчества.
После совсем беглого упоминания о специальной теории относительности Эйнштейн сравнительно подробно - на трех страницах - говорит об общей теории относительности. Характеристика идейных поисков, приведших в 1916 г. к законченной формулировке общей теории, очень яркая и оригинальная, она редко встречается в такой лапидарной форме в других высказываниях Эйнштейна.
Автобиографический набросок заканчивается следующими строками о единой теории поля:
"Со времени завершения теории гравитации теперь прошло уже сорок лет. Они почти исключительно были посвящены усилиям вывести путем обобщения из теории гравитационного поля единую теорию поля, которая могла бы образовать основу для всей физики. С той же целью работали многие. Некоторые обнадеживающие попытки я впоследствии отбросил. Но последние десять лет привели, наконец, к теории, которая кажется мне естественной и обнадеживающей. Я не в состоянии сказать, могу ли я считать эту теорию физически полноценной; эго объясняется пока еще непреодолимыми математическими трудностями; впрочем, такие же трудности представляет применение любой нелинейной теории поля. Кроме того, вообще кажется сомнительным, может ли теория поля объяснить атомистическую структуру вещества и излучения, а также квантовые явления. Большинство физиков, несомненно, ответят убежденным "нет", ибо они считают, что квантовая проблема должна решаться принципиально иным путем" г.
После этого следует приведенная в эпиграфе фраза: "Как бы то ни было, - прибавляет Эйнштейн, - нам остаются в утешение слова Лессинга: "Стремление к истине ценнее, дороже уверенного обладания ею"".
2 Там же, 355-356.
287
Почему же эти слова подводят итог упоминанию о единой теории поля и автобиографическому наброску в целом?
Для Эйнштейна "истина" - это правда о реальном мире, это картина мира; такая картина бесконечно приближается к своему оригиналу, все более освобождается от произвольных допущений и все в большей степени совпадает с идеалом науки - картиной, где нет эмпирических, не нашедших каузального объяснения физических констант. Но, бесконечно приближаясь к этому идеалу, наука на каждой ступени своего развития обладает некоторой относительной правдой, относительным, приближенным, подлежащим дальнейшей модификации представлением о бытии. "Обладать истиной" - это и значит иметь в руках некоторую определенную картину мира.
Но наука не только "обладает истиной" - рисует некоторую определенную (и ограниченную данным состоянием знаний) схему мироздания. Каждая такая схема, уступая место новой схеме, сохраняет для развивающегося представления о реальном мире некоторое исторически инвариантное, не подлежащее пересмотру содержание. Но этого мало. Наука на каждой ступени Своего развития включает внутренние силы развития, проблемы, которые она передает в наследство следующей эпохе. Эта внутренняя энергия науки не облекается обычно в твердые, позитивные формы. Противоречия, которые часто бывают незаметными в данную эпоху и выявляются в следующую, гипотезы, которые ждут пока еще отсутствующего подтверждения, - это связи, соединяющие научные теории эпохи с последующим развитием науки. От них в большей мере зависит скорость научного прогресса.
Указанные потенции науки выявляются, когда некоторая конкретная теория сменяется иной, передавая ей в наследство свои нерешенные проблемы. Когда мы рассматриваем науку в таком аспекте - как бесконечный ряд все более точных и глубоких концепций, мы должны понимать под правдой науки ее сквозные, непрерывно развивающиеся и углубляющиеся проблемы, находящие все новые, все более точные и общие решения, служащие основой тождественности науки самой себе, основой бессмертия науки. "Стремиться к истине" - значит подготавливать переход к новой теории, модифицировать исходную теорию.
288
Единая теория поля была в глазах Эйнштейна еще очень далека от однозначного объяснения структуры мироздания. Эйнштейн это хорошо знал и в приведенном отрывке не впервые выразил мысль о предварительном характере теории. Он не обладал в этой теории истиной. Но единая теория поля вносила в науку очень мощную тенденцию. Она толкала теоретическую физику к синтезу релятивистских п квантовых идей, к синтезу различных, пока еще не связанных и иногда противоречащих одна другой концепций, относящихся к различным полям. В этом смысле единая теория поля находилась в основном фарватере науки. Конкретная форма единой теории поля, предложенная Эйнштейном в сороковые - пятидесятые годы, могла не войти в исторически инвариантное содержание науки. Но лежащая в ее основе тенденция сохранится - мы видим это сейчас особенно отчетливо в связи с развитием квантово-релятивистских представлена о трансмутациях частиц, выражающих взаимодействие различных полей. Ввести такую тенденцию в науку - значит не "обладать истиной", но "стремиться к истине".
Тяжелые, не приводившие к однозначным позитивным результатам поиски единой теории поля были той Голюфой гения, которая (сейчас, в семидесятые годы, это видно весьма явственно) открывала дорогу новой истине, новым звеньям бесконечного приближения к объективной действительности.
Эйнштейн очень глубоко ощущал живую связь между сохраняющимся, сквозным содержанием науки и ее преходящими ценностями. Такая концепция развития науки была подтекстом его уже упоминавшейся беседы с Бернардом Коэном - автором работ о Франклине и Ньютоне. Коэн посетил Эйнштейна за две недели до его смерти [3].
3 Cohen В An Interview with Einstein. - Scientific American, 1955, 193, N 1, p. 69-73.
В апрельское воскресное утро Коэн подошел к домику с зелеными ставнями. Эллен Дюкас проводила Коэна в кабинет Эйнштейна.
Эйнштейн вошел, познакомился с Коэном, затем вышел и вернулся с трубкой. Он курил, сидя в кресле, покрыв ноги шерстяным одеялом. Эйнштейн был в синем джемпере, в серых фланелевых брюках и в домашних кожаных туфлях.