Адепт.Ложа рыси

Лошадей увели в денники, а наездники прошли к дому. Перегрин ненадолго отлучился, чтобы взять папку с заднего сиденья зеленого "моррис-майнор-тревеллера". Когда он вернулся в прихожую и повесил свой шлем рядом со шлемом Адама, тот уже сменил ездовые сапоги на бархатные тапочки, украшенные геральдическим фениксом с герба Синклеров, и вытирал руки.

- Я отнесу это в утреннюю гостиную. - Адам забрал у Перегрина папку. Хэмфри оставил вам вторую пару тапочек. Если мы наследим на полу, мисс Г. долго не будет разговаривать с нами.

Ухмыляясь, Перегрин снял ездовые перчатки и при помощи особого крючка грязные сапоги, потом сунул ноги в тапочки. Заглянув в умывальню, чтобы сполоснуть лицо и руки, он последовал за хозяином, пройдя по служебному коридору в обитую золотистым дамастом утреннюю гостиную.

Хэмфри, дворецкий, служивший Адаму больше двадцати лет, накрыл завтрак в залитом солнцем эркере. Как всегда, стол украшали накрахмаленная скатерть из ирландского льна, китайский фарфор, хрусталь и антикварное серебро. Адам пил апельсиновый сок из бокала уотерфордского стекла, просматривая заголовки на первой полосе утренней газеты. Хэмфри разливал чай. Когда вошел Перегрин, Адам отсалютовал молодому человеку бокалом, а дворецкий немедленно наклонил свой серебряный чайник над чашкой гостя.

- Доброе утро, мистер Ловэт. Налить вам чаю?

- Доброе утро, Хэмфри. Да, спасибо.

- Сэр Адам сказал, что вы перенесли в сторожку у ворот последнюю из ваших коробок, - продолжал дворецкий. - Надеюсь, новое помещение вам нравится?

Перегрин отодвинул старинное, времен королевы Анны, кресло и сел, изящно подоткнув салфетку. Прошло меньше двух недель, как он принял приглашение Адама пожить в пустой сторожке, что у задних ворот, и уже находил, что она определенно лучше тесной студии на чердаке, которую он снимал в Эдинбурге.

- Более чем нравится, Хэмфри, - ответил с улыбкой молодой человек. Знаете, я думал, мне будет не хватать суеты и городского шума, но, как ни странно, я очень легко освоился с жизнью сельского джентльмена. Здесь свободнее дышится.

Это экспансивное замечание дало Адаму повод многозначительно улыбнуться, ибо он знал, что Перегрин имеет в виду вовсе не размеры помещения. Если говорить откровенно, Синклер подозревал, что вновь обретенным чувством свободы Перегрин обязан не только изменениям в окружающей обстановке, но и в мировоззрении. Как психиатр Адам, конечно, хорошо знал этот феномен, но в случае Перегрина действовали факторы, представляющие для него особый интерес. Поначалу замкнутому и скрытному, оцепеневшему, как сокол в клетке, художнику теперь предоставлялась возможность расправить крылья. Хотя сам Перегрин не вполне осознавал это, но он уже мог присоединиться к Охоте. И очень скоро, если Адам Синклер правильно истолковал предзнаменования.

- Попробуйте их, Перегрин, - сказал он с улыбкой, когда Хэмфри предложил молодому человеку выстланную льном корзинку с ячменными лепешками. - Мисс Гилкрист привезла их сегодня утром, специально для "славного мистера Ловэта". Вы ей явно приглянулись.

- Охотно попробую, - согласился художник. - Не хотелось бы, чтобы мисс Г. считала меня неблагодарным. Хорошие домоправительницы сейчас на вес... свежих лепешек!

- О да, лучше ее не найти во всей стране, - рассмеялся Адам. - Она приходит ко мне три раза в неделю на полдня и делает при этом больше, чем многие ухитряются сделать за неделю. Не знаю, как бы мы с Хэмфри обходились без нее. Если она пожелает присматривать за вашей сторожкой, не упускайте случая!

- Ни за что!

Беседа постепенно перешла к обсуждению утренней прогулки, потом к тучам, собирающимся на севере. Лепешки потихоньку исчезли. Хэмфри принес из соседней гостиной складной карточный столик розового дерева и поставил его возле большого стола, за которым завтракали джентльмены.

- А не посмотреть ли нам то, что вы принесли? - сказал Адам, когда Хэмфри удалился на кухню.

Перегрин, проглотив последний кусочек лепешки, поспешно вытер пальцы салфеткой и передвинул кресло к карточному столику. Расстегнув папку и порывшись в ней, он вынул несколько акварелей разных размеров.

- Когда я начинал, мне еще трудновато было держать в руке карандаш, а масло слишком долго сохнет, - объяснил художник, - но даже акварелью я сумел многое запечатлеть. Кроме того, мне всегда казалось, что акварель - лучшая техника для передачи ощущений от промозглой погоды.

На первом рисунке были изображены трое съежившихся под проливным дождем людей. Те, что походили на Адама и самого Перегрина, были едва намечены и почти неузнаваемы, но третья, с полицейским фонарем, совершенно точно принадлежала старшему инспектору Ноэлю Маклеоду, давнему коллеге Адама. Дождь забрызгал его очки в проволочной оправе и стекал по коротко подстриженным седым усам.

- Да уж, - пробормотал Адам, прочитав на обороте подпись "Охотники-специалисты и дилетант". Улыбка исчезла с его лица, когда Перегрин передал ему второй рисунок.

Исхлестанный дождем берег Лох-Несса, зловещее зеленоватое свечение на пологих волнах. Озаренная вспышками молний процессия, состоящая из четырех мужчин в темных балахонах с капюшонами. Двое в середине маленькой колонны, видимо, с трудом тащат небольшой, но тяжелый сундук архаичного вида. Тот, кто замыкает шествие, несет над головой что-то вроде картины в раме, закрываясь ею, как щитом. Четвертый, предводитель странной процессии, в маске, похожей на капюшон палача, держит наготове шпагу. На тяжелом серебряном медальоне, висящем у него на шее, и кольце на правой руке лежит блик, не позволяющий подробно разглядеть их. Повсюду, над ними и вокруг них, Перегрин нарисовал зловещего вида шары, от которых и исходило зеленоватое свечение. Внутри каждого шара виднелись крылатые гомункулы с широко разинутыми острозубыми пастями. На обороте рисунка автор нацарапал: "Ярость сидов".

- Кто бы подумал, что такие крошки могут быть столь смертоносными? Художник смотрел на свою работу, удивленно качая головой. - Следующий кажется еще фантастичнее, если, конечно, не верить в чудовищ по-настоящему.