Страница 39 из 80
Он опять замолчал, а Эдиан опустила глаза. Ей хотелось плакать. Не за себя — за ректора, его семью, за бесчисленных людей, умерших тогда, в этой кошмарной истории. Хотелось погладить его руку, хотя что значит простое сочувствие, когда речь идет о подобной трагедии.
А еще… у нее постепенно складывалась картина, зачем и почему он это говорит.
— Мне очень… жаль. Очень! — еще тише, чем раньше, сказала она. — Что вы сделали потом?
— Я спрятал тело сестры в одном из гротов в горах. И пошел мстить, — с усмешкой ответил Герберт. — Отправился в ближайшее селение троллей — то, откуда пришли эти мрази. И убил всех. Думал, что иду умирать — ведь даже магу первой категории сложно справиться с целым полчищем огромных диких тварей. Но тогда-то… от ярости и отчаяния, должно быть, во мне и проснулась моя нынешняя сила. Я разил магией беспощадно, вкладывал магию — и ломал им шеи… Когда опомнился, понял, что вокруг трупы поганых тварей, а сам я… по-видимому, стал великим магом. Думаю, теперь, Эдиан, ты понимаешь, почему я не поехал сам за твоей матерью. Опасался, что увижу их — и устрою еще одно светопреставление. Моя ненависть к ним никуда не делась. Весь в их крови я вернулся в грот. Надеялся, что обретенная сила поможет мне вернуть сестру. Но… я не смог. Просто магия не помогала. Помню, как опустив голову на руки я сидел рядом с ней и понимал, что в мире нет способа помочь таким вот… почти умершим, как она. И многие умерли в деревне за пару мгновений до моего появления. Тогда я вышел из грота, поглядел в небо и дал себе слово, что… найду такой способ. Если потребуется, создам его. Дам человечеству способ справляться с такими ситуациями. И… верну свою сестру, ведь в стазисе тело может храниться столетиями. Я вернулся в Академию, объявил себя магом вне категорий, окончил все факультеты. А потом через некоторое время, конечно, стал ректором. И искал этот способ все это время…
— А потом нашли его, — закончила за него Эдиан. — Вы хотите вернуть сестру так же, как я хочу вернуть мать. Я понимаю вас. Вы просили понять — я понимаю. Правда. И не осуждаю вас больше.
Герберт внимательно посмотрел на нее. Эдиан без труда уловила в его взгляде боль и сомнение. Искренние нормальные чувства. Просто они были спрятаны за его твердокаменным спокойствием. Нужно очень тонко и постоянно наблюдать за ним, очень глубоко вчувствоваться в его слова и пытаться понять его поведение — как делала это Эдиан — чтобы ощутить их.
— Не до конца, но понимаешь, — откинувшись на спинку кресла, сказал Герберт. — Ты хорошо понимаешь личную часть моих мотивов. А дальше… Представь себе, что ты, пережив что-то, очень не хочешь, чтобы подобное произошло с другими.
— Я понимаю и это! — воскликнула Эдиан. Ей хотелось донести до него, что она действительно прочувствовала и поняла все, что он рассказал.
Ей представилось, что с кем-то еще, с незнакомыми ей людьми происходит то, что случилось с ее мамой. Например, с мамой, ведь ей и без этого есть что вспомнить в плане трагедий…
Нет, Эдиан не хотела бы этого! Она много отдала б, пошла бы на край света в железных сапогах, чтобы ни с кем больше подобного не случилось!
— Я готова отдать почти… все, чтобы подобного тому, что происходит с моей матерью, и… со мной, больше ни с кем не случалось, — сказала она Герберту. — Я понимаю, о чем вы.
— Пожалуй, да, — улыбнулся Герберт. В очередной раз он смотрел на нее с ласковой улыбкой, и это было необыкновенно приятно. — Так что, Эдиан, я осознаю, что шар бесконечной силы принесет в мир не только благо, но и проблемы. Но… это благо и эти проблемы были у человечества прежде — они были естественны, происходили из того, как устроен мир. У всего две стороны, и две стороны было у магических жил. Я не считаю, что те два великих мага поступили правильно, уничтожив жилы. Они нарушили естественный ход вещей, нарушили баланс между благом и проблемами, что дает такая сила. Да, та огромная жила принесла много боли, войн и жестокости, но она же спасла множество жизней, дала силу и радость многим и очень многим… Я всего лишь хочу, чтобы в мире снова был способ справляться с теми болезнями и проблемами, что считаются неисцелимыми. Как это было всегда, прежде. Могут быть войны и прочее — как плата за это благо, но возможность спасения того и тех, кого так не спасти, снова будет у человечества! И, в конце концов… ты не думала, что у всякой ответственности есть пределы?
— О чем вы? — удивилась Эдиан.
— Я хочу дать человечеству эту возможность, — ответил он, внимательно глядя на нее. — А как в итоге человечество распорядится ей, исходит уже из качеств и устремлений людей. Так же и ты не отвечаешь, если твоим даром распорядятся не так, как следует.
— Да, я понимаю… — сказала Эдиан. Она была согласна с ним, теперь согласна. Осознавала каждое его слово, но что-то очень глубоко внутри неприятно саднило, словно там ползал маленький противный червячок и не давал уснуть ее сомнениям. — Но мне все равно тревожно. Я боюсь совершить непоправимое, оправдывая это благом своей мамы и всеобщим благом. Боюсь ошибиться.
— Я тоже! — вдруг рассмеялся Герберт. — Но, может быть, те, кто меняют историю, этим и отличаются. Они совершают то, что другие не осмелились. Хоть и они тоже боятся ошибиться, тоже не избавлены от этого страха. И лишь ход дальнейшей истории показывает, ошиблись они или нет…
— Вы правы, вздохнула Эдиан. Я пойду с вами.
Несколько мгновений они молчали, пристально глядя друг на друга. Эдиан было даже немного стыдно, что все это время она считала его только и исключительно чудовищем. А ведь он был и живым, и чувствующим, и много что пережившим человеком. И дар его родился не просто так.
И цели у него действительно… великие.
Внутри невольно рождался порыв подойти к нему — такому крепкому и могущественному — и нежно, робко обнять его. Он высокий, поэтому обнимать его придется за пояс… Прижаться головой к его груди, сказать, что да, больше не будет осуждать его, что ей жаль его и его семью…
А потом его рука ляжет ей на затылок…
Наверное, ведь и ему будет это приятно?! Раз он живой, то прикосновение, добрые слово, близость другого человека должны быть ему нужны и приятны, как они приятны и нужны всем нормальным людям?
Но, конечно, она ничего не сделала. И ректор не подошел и не положил ей руку на плечо, как ей хотелось — в качестве жалкой замены настоящих объятий.
— А теперь скажи, Эдиан, как сегодня на занятиях? Все ли было хорошо? — спросил Герберт, искоса глядя на ее задумчивое лицо.
Эдиан словно вынырнула, вздохнула. И озвучила то, что волновало ее больше, чем она это показывала. Теперь, когда ей обязательно нужно стать великим магом.
— Огонь по-прежнему меня не слушается, — сказала она.
И посмотрела на него почти с мольбой помочь разрешить эту проблему.
А проблемой это было. В самом начале обучения все стихии реагировали на силу Эдиан спонтанно. Продолжали реагировать и сейчас. Но выяснилось, что… сама Эдиан сознательно может преобразовывать любую из них, кроме огня.
То есть она может с легкостью создавать то, что называется «пламенем магическим» — молнии, шары из него — по сути, сгустки силы. А вот стихия природного огня Эдиан неподвластна.
Огонь ластится к ее ладони сам. Но, когда она приказывает ему взвиться вверх или погаснуть, просто не «замечает» ее приказа. Эдиан не могла зажечь свечку взглядом или взмахом кисти, не могла выстроить на столе стену пламени, чтобы показывать в ней картинки… Ничего не могла.
Конечно, многие первокурсники тоже не могли этого. Но в случае с Эдиан это оказалось слишком неожиданно. Тем более, что все остальные стихии слушались ее великолепно.
Следующую четверть часа Герберт направлял ее руки — это было здорово, ведь он, чуть приобняв, держал ее за запястья. Ощущения иногда затмевали все, поэтому думать об огне было еще сложнее. Они пытались зажигать свечи и прочее… Но Эдиан лишь любовалась, как живой огонь вспыхивает под его взглядом.