Страница 4 из 17
– Серёженька, если ты пойдёшь в поход, я должна быть с тобою. Мы обязательно должны быть вместе!
Сказала, что запросто может выйти из Смольного: для неё нетрудно через всех охранников пройти незамеченной, все запоры открыть. Серж сразу же отверг этот вариант.
– Если ты сбежишь, мне не позволят тебя в жёны взять. Если офицер женится на даме, чье имя очернено скандалом, он будет вынужден в отставку подать – репутация жены офицера должна быть безупречна.
– Значит, проси отца, настаивай, чтобы он помог. Пусть что угодно директрисе говорит, лишь бы мне из института выйти. Мы ж договаривались, что я всегда тебя сопровождать буду! …Поверь, я здесь с ума сойду от страха, как мама моя. Не доживу до твоего возвращения, умру от горя. Умоляю, придумайте что-нибудь с Александром Петровичем.
Сергей верил каждому её слову. В их роду иногда появлялись сильные чародейки, однако, словно платой за это, кому-то из женщин выпадала и другая участь – безумия. Он вспомнил сестру бабушки, Софью, и как та наказывала ему не бросать Таню. Представил, что его милая стрекозка может стать на неё похожей, и от ужаса похолодел. Тем же вечером с отцом поговорил. Александр Петрович, когда сын передал ему слова Тани, переспросил:
– Вы уверены, что с ней беда может случиться?
– Да. Она сказала, что с ума сойдёт, как и её мать.
– Не сходила её мать с ума. Вздор это, – сердито оборвал отец. Помолчал и пояснил. – Хотя… надо признать, очень боялась этого, верила. Боялась, и сама себя от страха сего голодом уморила.
– Но это одно и то же! – воскликнул Сергей.
– Не совсем одно, – возразил отец. – Анна была гораздо упрямей, чем Анастасия. Из-за этого и с Андреем ссорились, а после его смерти как вбила себе в голову, что она одна во всём виновата, никто переубедить не смог… Мда… К сожалению, у Тани её характер, такая ж упрямица… К тому ж она сильнее матери, и всех, кого я помню, сильнее… Не исключено, что если втемяшит, внушит себе, что без тебя с ума сойдёт, именно так всё и содеется. Она в одном сильнее других, а в чём-то слабее гораздо… Да-с, да-с… Значит, вытаскивать её из Смольного надобно, – посокрушался Александр Петрович, поразмышлял вслух и пообещал сыну. – Что ж, буду просить, чтобы Татьяну проэкзаменовали и выпустили досрочно. Молитесь, Сергей, просите, чтобы Господь помог. Без Его милости ничего у нас не выйдет.
Потом весело окинул взглядом сына с головы до ног, хмыкнув, сказал:
– Выходит, Сергей, Вас женить надобно? Уверены, что не пожалеете?
– Не пожалею, отец. Она должна быть со мной. Если Таня разболеется, значит, я никогда ни на ком не женюсь.
– Не надо столь мрачными мыслями голову забивать. Сделаю всё, что в моих силах. Если директриса будет против, к императрице обращусь.
– Спасибо Вам, – сказал Сергей, у него от волнения на глазах даже слёзы выступили.
– Меня тревожит, что ждать-то от вашего супружества? – пустился в размышления – воспоминания Александр Петрович. – Прасковья Евдокимовна супругу своему тётушкой четвероюродной приходилась, в детях их соединилась кровь двух ветвей целищевского рода… Помню, в те давние годы женщины нашего рода от Анны и от Анастасии многого ожидали… Дочери не оправдали надежд, зато внучка всех превзошла. Во что же это у вас выльется?
– Во что бы ни вылилось, Таня – это моя судьба!
– Я не сомневаюсь, ни капельки не сомневаюсь в этом, сынок, – поддержал Сергея отец. – Да судьба-то и тяжкой бывает…
Отец понимал и поддерживал сына, а мать – вряд ли. Сергей был рад, что её сейчас нет дома. Ольга Сергеевна ещё по осени выехала за границу с семьёй давней приятельницы. Та решила свозить за границу своих взрослеющих детей для завершения образования и уговорила подругу составить компанию. Мадам Лапина поначалу отказывалась, поскольку очень не любила переезды и суету дорожную, боялась трактиров и постоялых дворов, но одиннадцатилетняя Линочка стала так умолять, просила показать ей Париж, Венецию, Неаполь, что мать не устояла. Вернуться планировали следующей зимой. Если бы мать предчувствовала, что сына досрочно из корпуса выпустят, ни за что б не поехала далеко… Её отсутствие было кстати. Как-то раз у Сержа с нею нешуточный скандал был из-за Тани. Ольга Сергеевна не оставляла попыток увлечь сына какой-нибудь другой девицей и раз очень настойчиво зазывала съездить к знакомой, у которой чудная дочь: красавица, умница, прекрасно воспитана. Сын отнекивался, но когда мать прямо сказала, что Таня ни в какое сравнение не идёт с той барышней, что глупо на девицу, обременённую родственниками-цыганами, любоваться, взорвался и наговорил лишнего. Вспылил и вернулся в кадетский корпус, хотя каникулы не кончились. Но через несколько часов приехал рассерженный отец и потребовал, чтобы сын извинился перед Ольгой Сергеевной. Александр Петрович сказал то, о чем юноша и подумать не мог.
– Ваша мать очень любит Вас. Вы должны понять: это она испытывает страх перед Вашей невестой, а не наоборот.
– С какой стати, чего маман бояться?
– С того, что у неё есть женская интуиция, она чувствует Танину силу. Мы с Вами знаем, какова Таня, и почему она такова, а Ваша мать – нет. Ей легенды нашего рода неведомы. И только поэтому: испытывая страх перед нею, страх безотчётный, причины которого и сама не может понять, хочет Вас уберечь. Да, спасти Вас: по-своему, по-женски, пытаясь сблизить с девицей, ей самой более понятной и, по её мнению, не опасной. Всё потому, что Вы, сын, ей очень дороги! Посему Вам следует просить прощения за все дерзости, что наговорили.
Тогда Серж даже опешил, он предположить не мог, чтобы взрослая женщина испытывала страх перед его маленькой стрекозкой. Хотя и знал, что мать – большая паникёрша. Не сразу поверил, однако вернулся домой, извинился, обещал впредь не дерзить. И Ольга Сергеевна вынуждена была смириться с чувствами сына как неизбежным злом. Серж со временем понял, что отец прав, и сам стал смотреть на мать уже не только как сын, а по-взрослому, стараясь оберегать её от лишних волнений.
Сейчас представил: будь мать дома, в какой бы ужас она пришла, стала бы умолять его самого, упрашивала бы отца, чтобы тот сыну место в другом полку обеспечил. Она не раз говорила, что мечтает видеть на Серже мундир кавалергарда. Кавалергарды и карьеру быстрее делают, и в боях участия почти не принимают. Охранять императорскую семью – это куда как почётней и спокойней. Ольга Сергеевна металась бы от одного влиятельного знакомого к другому, просила бы содействия, лишь бы оставить сына в столице. Плакала бы, хлопотала, но бесполезно, потому что Серж от такого предложения отказался бы категорично. Пусть мать узнает обо всём попозже, когда уже нельзя будет что-либо менять. А уж обсуждать при ней, как вытаскивать Таню из Смольного, и вовсе не следовало.
Глава 5
Александр Петрович поехал к директрисе и просил отпустить воспитанницу, чьим опекуном он является. Причину назвал. Конечно, поведал лишь то, что можно Амалии Львовне сказать, что сына срочно женить хочет. Почему? Да хотя бы потому, что отец боится, как бы юноша в распутство не пустился. Он только что в офицеры произведён, а вдруг голова кругом пойдёт, блажить начнёт?
– Вы ж видели моего сына, Амалия Львовна, – объяснял он, – сами говаривали, что он привлекателен. Вот и боюсь я, что не слишком щепетильные в вопросах нравственности дамы его соблазнят, развратником сделают. Хлебнёт холостяцкой жизни, и после совсем его не образумить, не женить…
Аргумент директриса сочла убедительным, но недостаточным. Обещалась поговорить с преподавателями, с инспекторами, с матушкой императрицей, наблюдающей за обучением благородных девиц. Передать просьбу Лапина обещалась, но не более. Пожала плечами: мол, с воспитанным молодым человеком за время, что Телятьевой по уставу ещё нужно в институте быть, ничего страшного не случится.
Амалия Львовна не думала отпускать Телятьеву. Это ж какой пример? Дай послабление одной, так тут же и от других родителей подобные просьбы посыплются. Иногда в семнадцать лет некоторые успешные девицы выходят из института, но по важным причинам, а в шестнадцать – нет, не было таких примеров. Документы достала, чтобы в следующий раз продемонстрировать Лапину: вот мол, посмотрите, здесь написано, что не смеют родственники просить об отчислении воспитанницы до её совершеннолетия, то есть до восемнадцати лет. Открыла папочку и – остолбенела, похолодела аж. А договор-то, оказывается, не подписан, то есть, как бы и нет его. Помнила директриса генерала с супругой, помнила, как и о чём договаривались, как генерал обещал за обучение внучки сам платить, и взносы всегда исправно вносились. А как произошло, что они договор не подписали, не могла понять. Как будто колдовство какое-то. Помощнице своей приказала все документы проверить, а вдруг ещё где подписей нет. Выяснилось, что оплошала директриса лишь один раз, при приёме Телятьевой. Испугалась, а если Лапин знает, что бумаги без подписи, да сам попросит их показать?