Страница 42 из 61
— И что теперь, Мюльхауз? — Мок еще никогда не обращался так к своему шефу. — Вы держит меня в страхе, так? Найдите, Мок, «убийцу из календаря», а я вам скажу, где ваша жена, — он подражал скрежещущему голосу Мюльхауза. Еще раз оживился и сел на кровати. — Прошу меня теперь внимательно послушать. Мне плевать на эту работу и этого гада, который убивает алкоголиков, гитлеровцев и продажных политиков. Меня интересует только моя жена, и сейчас я встану, оденусь и поеду в Берлин. Я найду Кнуфера в мышиной дыре, и он скажет мне, где Софи. Вы понимаете? Именно так я сейчас сделаю.
— Забываетесь, — Мюльхауз схватился за последнее спасательное судно, — что погибла еще молодая девушка. Шлюха, которая за пару пфенигов делала все, что только взбредет таким подонкам, как Гейссен. Но ей было всего девятнадцать лет, и до того как она умерла бы от сифилиса, могла еще немного пожить…
— Что меня волнуют какие-то безымянные проститутки, — Мок позвонил снова сестре. — Я даже не могу вписать ее в акт. Я поеду за другой шлюхой… И ее изменю… Больше никогда…
— Что вы, черт возьми, с ней сделаете, когда найдете? — крикнул Мюльхауз.
— Обниму ее за шею, — спокойно ответил Мок, — и попрошу о…
Вошла сестра и начала протестовать, когда пациент объявил ей намерение покинуть больницу. Бас Мока был прерван истерическим сопрано сестры. Мюльхауз попытался ухватить в этом шуме одну мысль, которая не давала ему покоя, которая должна быть контраргументом на то, в чем Мок полностью ошибался и чего не учитывал. Это не было объятие за шею Софи, чтобы ее обнять или задушить, это было что-то, что Мок сказал ранее, то, что не совпадало с истиной. Да, он уже знал.
— Тихо, черт возьми! Пусть сестра на некоторое время удалится! — крикнул Мюльхауз и с удовлетворением приветствовал шелест накрахмаленного фартука в дверях комнаты. — Почему вы считает, что эта проститутка была безымянной? Ее опознал отец, обеспокоенный ее отсутствием на рабочем месте, на котором он сам ее и разместил. Ну и дрянь, да? Был сутенером собственной дочери, — он выбрасывал из себя слова со скоростью пулемета. — Она работала в том борделе всего три дня, и ее коллеги знали только ее псевдоним. Отец опознал ее позавчера. Вы должны поймать убийцу этой девушки… Вы в этом вопросе глубже всего сидите… У вас новые идеи… Эта жертва не гитлеровская каналья или пьяный музыкант… Это обычная девушка вынуждена блудить из-за собственного отца!
— Вы говорите «из-за отца»? — Мок все еще сидел на кровати. — Как ее звали? Скажите!
— Розмари Бомбош.
Когда прозвучало это имя, Мок умолк. Мюльхауз сопел и искал спички. Затрещала спичка, трубка пыхнула искрами. В дверях стоял врач и открыл рот, чтобы выругать Мюльхауза за курение. Он не успел этого сделать, потому что вдруг заговорил Мок:
— Благодарю вас, доктор, за заботу, но я покидаю ваш госпиталь. Выписываюсь!
— Вам нельзя! — молодой врач повысил голос. — Вы должны еще быть у нас несколько дней… С врачебной точки зрения нет настолько срочных дел, которые бы…
— Есть дела поважнее, чем врачебная точка зрения!
— А какое же дело, мой милый, может быть важнее поправки здоровья пациента? — врач смотрел иронично на облик Мока, беспомощно крутящегося в жестком корсете.
— Я должен вписать одно название в полицейскую картотеку, — сказал Мок. Он встал с кровати и шатаясь подошел к окну. Выглянул через него и встретил взгляд Виктора Зейша, который — оскорбленный внезапной атакой рефлексии над миром и людьми, — в очередной раз сегодня долбил лопатой снег.
Генрих Мюльхауз потянулся к полке и вытащил небольшую квадратную старопечатную книгу. Взвешивая его на миг в руке, внимательно изучал библиотечную стремянку, которая заканчивалась двумя крюками. Они зацепились за железную трубу, идущую вдоль книжной полки на высоте около трех метров над землей. Мюльхауза вдруг заинтересовало внезапно количество ступеней, и он начал их считать. Однако он не мог закончить эту операцию, потому что верхняя партия стремянки была почти полностью заслонена обширным фартуком кладовщика, в который был одет его подчиненный Эберхард Мок. Криминальный советник поправлял каждый момент одеяние, приложил руку к хирургическому корсету, царапал по заточенной в нем шее и тихим, хриплым голосом начинал совещание в кладовой Университетской библиотеки. Директор Хартнер, сидящий за столом библиотекаря Сметаны, который неожиданно закончил сегодня раньше работу, с тревогой наблюдал, как собравшиеся в кладовой полицейские мнут в пальцах папиросы, тянут жребий и, припоминая о запрете курения, нервно бросают их в карман. Он посмотрел на карту Вроцлава, распростертую на деревянном крыле стойки, на три булавки с красными головами, вбитыми в покрытое рвом сердце города, а потом перенес раздраженный немного взгляд на Мюльхауза, рассматривающего со вниманием маленькую старопечатную книгу. Он чувствовал себя некомфортно в этом месте кладовой — у его конечной стены, прилегающей к костелу непорочной Девы Марии на Песке. Все библиотекари и кладовщики избегали находиться здесь, где всегда были ледяные сквозняки, а с верхних полок выпадали все те же книги.
— Удивляет вас, конечно, мои господа, — начал Мок, — что сегодняшнее совещание проходит в столь необычном месте и, кроме того, поздно пополудни, когда обычно вы заканчиваете работу. Объяснить это можно только максимальной конфиденциальностью проводимого нами следствия. Поскольку я попал в несчастный случай и получил травму горла, я буду говорить коротко и дам вам через минуту высказаться. Я подозреваю, что убийства Гельфрерта, Хоннефельдера и Гейссена, совершенные «календарным убийцей», имеют какое-то отношение к местам, где были найдены тела. Эта связь может быть существенно отдалена во времени. Отсюда мои библиотечные и архивные поиски, в которых бесценную помощь мне оказывает директор Хартнер. А теперь к делу, — Мок уселся на предпоследней ступеньке лестницы и закашлял сухо. — Господа по очереди будут выполнять свои задания в контексте того, что я сказал. Райнерт?
— Вместе с Клейнфельдом и Элерсом мы следим за Алексеем фон Орлоффом, — Райнерт посмотрел на стоящих рядом с собой коллег. — Мы не знаем почему. Поэтому мне трудно что-либо сказать, потому что я понятия не имею, как это задание вписывается в контекст, о котором говорил господин советник.
— Я помогу вам, — буркнул Мок. — Что говорит фон Орлофф во время своих сеансов?
— Что конец света приближается, — ответил Райнерт.
— Какие есть тому доказательства?
— Он утверждает, что выполняются какие-то предсказания, — сказал Кляйнфельд, — и приводит их. Я записал цитируемые им места различных священных книг. Надо признать, что фрагменты Пятикнижия Моисеева цитирует в собственном переводе…
— А его улики связаны с чем-то, что может заинтересовать нашу комиссию по убийствам? — Мок махнул рукой, как будто хотел опровергнуть слова Клейнфельда.
Наступила тишина. На складе царила тьма, освещенная лишь небольшим светом ламп, горящих здесь и там. Полицейские выглядели как заговорщики или участники тайной мистерии. Фартук Мока стекал по перекладинам стремянки уровням словно мантия священника.
— Да, — в голосе Кляйнфельда сохранились табачные ноты. — Фон Орлофф привел также доказательства «криминальные». Якобы обновляются сейчас давние преступления… Преступления, совершенные очень давно…
— Как давно?
— Вековой давности, — Элерс хлопнул себя по лысому черепу, будто о чем-то вспомнил.
— Эти преступления возобновляются во Вроцлаве? Что об этом говорит наш гуру?
— Да. Во Вроцлаве, в Берлине, по всей Европе и по всему миру. — Райнерт явно плохо себя чувствовал на холодном складе, где под каменным полом лежали в криптах скелеты монахов. — Гуру утверждает, что преступления возобновляются везде, а это значит, что конец света приближается…
— Вы хорошо это помните, Райнерт, — Мок говорил все тише. — Во Вроцлеве вековой давности совершены убийства, которые теперь повторяются или возобновляются, как твердит фон Орлофф. Века назад Вроцлав был очень маленький и находился в пределах старгородского рва. А теперь взгляните, господа, на карту… Гельфрерта, Хоннефельдера и Гейссена убиты на территории, ограниченной рвом… Вы понимаете мою гипотезу?