Страница 37 из 61
— Клаус фон Стейтенкротт, директор казино, — улыбнулся он. — Позвольте мне выразить свое восхищение. Никогда не встречал еще игрока, каждые ставки которого было бы игрой ва-банк.
— Благодарю, — сказал фон Финкл дрожащим голосом, не осмеливаясь смотреть в сторону Софи. — Ваше восхищение — честь для меня.
— Нет, это для меня большая честь, — фон Стейтенкротт сделал быстрое движение, и два бокала хрустально зазвонили. — После такого поражения вы не сказали: «Что мне после вашего восхищения!» или «Идите к черту!», но отреагировали как настоящий джентльмен. Мы относимся к джентльменам в нашем казино с полным уважением, и всякий раз, когда удача перестает быть к ним добра, мы предлагаем им кредит в любой сумме без предоставления каких-либо залогов. Вы хотите себе такой кредит?
Элизабет Пфлюгер заканчивала именно третий «Gnosie
— Прошу тебя, Элизабет, скажи, что мне делать… Он все проиграл…
— Тот фон Финкл, о котором ты мне писала? Сегодня специально забрал письмо с поезда из Висбадена и принес мне…
— Да, фон Финкл. Директор казино предложил ему кредит без залога, но он отказался и попросил о замене на фишки, векселя и чеки, которые у него были с собой. Когда удовлетворили его просьбу — проиграл все. Не имеет, чем заплатить за отель. Тогда он принял предложение шефа казино, но это предложение было уже другим… Другой кредит с залогом… Тем залогом была я…
Мужская рука прижала вилку телефона. Элизабет посмотрела сквозь слезы на барона фон Хагеншталя и почувствовала облегчение, что ей больше не нужно слушать плач подруги.
— Ты ничего не сможешь сделать, — сказал тихо барон. — Сейчас только я могу ей помочь. Я знаю, что означает в казино залог с красивой молодой женщины. Ва-банк.
— Фон Стейтенкротт выплатил фон Финклу за его векселя и чеки тысячу марок, — Рихтер говорил тихо, боясь оглядываться по парку вокруг казино. — Фон Финкл сыграл, как обычно, ва-банк и проиграл. Тогда шеф предложил кредит, но с гарантией. Эта гарантия — госпожа Изабель Лебецайдер. Шеф оценил ее в три тысячи марок. Это такой кредит.
— Ничего не понимаю, Рихтер, — Кнуфер дрожал от холода. — Хотят играть на госпожу Лебецайдер?
— Да, — Рихтер натянул шляпу на глаза. — И это завтра на моем столе. В полночь. На одну чашу фон Финкл ставит свою подругу, на другую фон Стейтенкротт три тысячи марок. Если выиграет режиссер, он получит фишки на эту сумму, если выиграет шеф — госпожа Лебецайдер останется на некоторое время в нашем казино. Это только одна игра черное-красное. Больше ничего. Одна игра. Ва-банк.
Кнуфер почувствовал дрожь в коленях.
— Холодно тут в этом парке — зарычал он. — Рихтер, пошли, черт возьми, что-нибудь выпьем. Веди меня.
Крупье поправил перчатки и быстро побежал через парк. За ним следовал Кнуфер. Ночью Висбаден был украшен праздничными фонарями. Несмотря на рождество винный погреб «Ente» в «Nassauer Hof» кипел жизнью. У памятника императору Фридриху трещали на морозе губы страстно целующейся пары. Усатый оберполицмейстер инструктировал какого-то подвыпившего иностранца, как попасть к Термам императора Фридриха. Рихтер вел Кнуфера за рукав к одним из городских ворот, где располагалась домашняя закусочная, пахнущая луковом сыром «Hankas mit Musik». Они сели в какой-то темный угол, и крупье заказал две кружки глинтвейна Appelwol.
— Скажите мне, Рихтер, — Кнуфер положил на стол десятимарковую купюру, — как долго госпожа Лебецайдер, в случае проигрыша фон Финкла, останется в казино и что она там может делать.
— За то, что я вам сказал, — Рихтер растопырил пальцы на банкноте. — За то, что я скажу, — повторил он, — я могу потерять работу… Но да ладно! Вы мой добрый дух… Есть у нас еще одно казино… Неофициальное… В подвалах… Там играют очень богатые клиенты. Крупье — нагие, красивые женщины. Если игрок выигрывает очень высокую сумму — ее величина зависит от мастерства и привычки игрока — в качестве подарка он получает на одну ночь ту крупье, которая его обслуживала. Вы даже не понимаете, как жадность ослепляет этих парней. Редко кому удается выиграть девушку, теряют горы золота, а все равно приходят… За госпожу Лебецайдер будут играть как сумасшедшие. Достаточно на нее взглянуть. Наш шеф знает, что делает…
— Как долго госпожа Лебецайдер будет работать в тайном казино? — Кнуфер повторил вопрос.
— Обязательно два месяца. Продление является добровольным выбором нашей блондинки Венеры.
— Когда состоится игра?
— Завтра в полночь. Шеф хочет уведомить нескольких знакомых с ним журналистов и клиентов неофициального казино, которые с удовольствием посмотрят новый товар. Думаю, он пригласит вас, после того как вы выиграли кучу денег на моем столе.
— Не берете во внимание еще одного, — Кнуфер пытался скрыть дрожь в руках, когда пил горячее вино, пахнущее гвоздикой и корицей, — что эта госпожа может не согласиться. И что фон Финкл не должен проиграть.
— Не думаю, — ответил Рихтер и задернул грязную занавеску, которая, если бы была целой, отделяла бы их столик от остальной части комнаты. — Я видел в казино многих сорвиголов, которые рассматривали игру как последнюю и единственную возможность получить деньги. Все они, как правило, притворялись и были так же правдивы, как этот режиссер аристократ, который издалека попахивает евреем, и эта псевдо-австрийка с баварским акцентом. Сорвиголовы сделают все в следующей раз.
— Благодарю вас, Рихтер, — Кнуфер бросил на стол еще одну банкноту. Он хотел уйти, но крупье придержал его за рукав. Для своего возраста он был очень сильным. Судя по всему, его мускулы появились не только у рулетки.
— Они сделают все и все проиграют, — он внимательно посмотрел на Кнуфера. — Все до единого. Решительно. Помните об этом.
Райнер Кнуфер набрал серебряной ложечкой горку красной икры и украсил ее кубиком черного сухарика из муки грубого помола. Затем в половинку лимона вкрутил хрустальный, надрезанный вдоль конус, помещенный в округлую форму. Формочка наполнилась соком. Несколько его капель разбавило мягкий вкус икры. Кнуфер запил этот kęs укус шампанским и снова достал приглашение, которое было написано директором.
Имею честь пригласить уважаемого господина на специальную игру в день 14 декабря текущего года в полночь в главном зале казино. После игры приглашаю вас на прием, который пройдет в подвалах казино. Приглашение распространяется только на уважаемого господина Райнера Кнуфера без сопровождающих. С уважением
Кнуфер огляделся по принадлежащему казино ресторану «Käfer’s Bistro» и ощутил трепет, который потряс его жестоко. Его мать так ему объясняла это неприятное чувство: «Смерть заглянула тебе в глаза». Теперь он заглянул в глаза надежде на процветающую жизнь: вот Кнуфер каждый день ест обеды на этих серебристо-белых скатертях, вот сидит на этих мягких сиденьях из вишневой кожи, вот режет ножом с выгравированным гербом подрумяненного поросенка, откладывает нож на серебряный подносик и подает сидящей рядом с ним девушке розовый кусок мяса, окруженный хрустящим воротничком панировки; ее светлые волосы в золотом ореоле паучих канделябров резко выделяются на сочно-вишневых занавесках, официант кланяется в пояс, а в отдалении переливается радуга ликеров, выставленных на треугольных салфетках в огромном баре из красного дерева; Кнуфер снова смотрит на девушку и задается вопросом, кто она. Детектив покачал головой и остался свои мечты при себе. Он аккуратно подал приглашение, под накрахмаленную белую салфетку всунул десятимарковую банкноту и вышел в зал казино. У входа в главный зал какой-то бледный блондин с остроконечной бородкой показывал охраннику приглашение, идентичное тому, что покоилось в смокинге Кнуфера. Охранник поклонился, а его рука в белой перчатке сделала приглашающий жест. Через некоторое время в зале казино также оказался Кнуфер. Было уже там, — как он быстро сосчитал, — тридцать восемь мужчин. Все они были одеты в фраки или смокинги, а их манишки отсвечивали снежным сиянием. Крупье Рихтер беззвучно крутил колесо рулетки, гости поправляли цилиндры, завязывали вокруг шей шелковые шарфы, постукивали тросточками; некоторые, чтобы скрыть смущение, другие, чтобы привлечь внимание, большинство, чтобы дать выход нетерпению. Шли минуты. Взгляд Кнуфера бродил по кремовым стенам, зажигался в электрическом свете люстры и находил отдых в спокойной, плотной зелени сукна, покрывающего столы. Ропот нетерпения приобретал силу.