Человек у руля

Пьеса, которую мама написала о параде, была самой несмешной из тех, что она когда-либо писала.

Судья. Ну, так кого же вы изображаете?

Адель. Я деревня.

Судья. Но вы похожи на судью Верховного суда, попавшего в беду.

Адель. Это моя интерпретация деревни.

Судья. А этот костюм актуальный и сделан своими руками?

Адель. Да, за исключением парика, который я взяла взаймы.

Судья. Не забудьте его вернуть.

Участие в маскараде никак не продвинуло нас на пути к главной цели, да и вообще никуда не продвинуло, и мы решили, что пора самим идти дальше. Понимая всю неотложность дела, мы снова занялись обсуждением Списка – относительных достоинств Кеннета, шофера, и мистера Олифанта, местного жителя типа фермера (хотя он лично и не занимался никаким фермерством) – и ломали голову в поисках новых кандидатов, как вдруг в кухню вплыла мама в платье-рубашке карамельного цвета с металлическим поясом и в белых сандалиях.

Мы спросили, куда она собирается, и она ответила, что идет на прием к доктору Кауфману за рецептом на таблетки, от которых ей станет лучше, и удалилась настолько быстро, насколько ей это позволяла узкая юбка.

«Таблетки, от которых ей станет лучше». Какая блестящая мысль! Когда дверь за мамой захлопнулась, я победоносно вскинула кулак. Такое простое решение всех наших проблем, куда проще, чем красить мебель или топать в церковь раз в неделю, и благодаря ему нам, может быть, и не придется доставать новые идеи из рукавов – в переносном смысле.

Сестра сказала, что не следует слишком радоваться, потому что даже если таблетки и сработают, нам, чтобы вернуть себе остатки уважения, по-прежнему отчаянно нужен человек у руля, какой бы счастливой или нормальной наша мама ни стала.

– Нам нужен мужчина, Лиззи, и пока мы его не найдем, мы все равно что прокаженные, – сказала она.

Крошка Джек прижался лицом к оконному стеклу.

– Куда мама пошла? – спросил он и принялся стучать в окно ей вслед. Мама все время забывала объяснить ему, что происходит, да и мы тоже, так что он зачастую пребывал в неведении и стучал в окна.

– Она пошла за таблетками к доктору Кауфману, – сказала я, – чтобы подбодриться.

И, чтобы самим подбодриться, мы развели сухой лимонад – наш особый секретный напиток, который миссис Лант раньше запрещала, потому что все сразу же становилось липким, а мы оказывались во власти отрыжки, а ей не нравилась ни липкость, ни отрыжка.

Понимая, что на таблетки нельзя всецело полагаться, я снова погрузилась в изучение Списка и постаралась припомнить еще каких-нибудь мужчин для мамы, которая совсем скоро станет более счастливой. Вдохновляясь порошковым лимонадом, мы вдруг вспомнили жалкого идиота викария, к которому мама испытывала настоящую неприязнь. Памятуя о том, что от любви до ненависти, как уже говорилось, один шаг, мы добавили его в Список и даже порешили, что он будет следующим.

Должна признать, что после таблеточной идеи Список мужчин казался мне уже не таким важным. Я была уверена, что таблетки принесут невыразимую пользу, и, несмотря на сомнения сестры, я предчувствовала, что Список нам не понадобится. Я еще раз попыталась убедить сестру принять мою точку зрения, но она разочарованно посмотрела на меня и очень серьезно сказала:

– Сколько раз тебе повторять, Лиззи? Таблетки НЕ заменят мужчины.

Взгляд у нее был суровый.

– Но от них ей должно стать лучше, правда?

– Да, должно. Но. То, что она почувствует себя лучше, может тоже стать проблемой, главной проблемой.

– Но если от таблеток ей станет лучше… это же хорошо, правда? – спросила я. Честно говоря, все это меня немного раздражало.

– От таблеток ей может стать слишком лучше. Настолько лучше, что она вообще не захочет искать мужчину. Вот почему мы должны ей помогать изо всех сил.

– Слишком лучше?

– Да, слишком. Она будет слишком довольной, оглушенной таблетками.

– Понятно, – сказала я, хотя и не понимала ничего.

По мне, так это было похоже на счастье.

Ладно. Я постаралась не думать о таблетках и сдерживать оптимизм. И когда мама вернулась от врача, по дороге зайдя в аптеку мистера Блайта, я про таблетки даже не спросила, а когда мама положила их на буфет, я отвернулась и сосредоточилась на Списке мужчин.

– Почему ты так ненавидишь викария? – спросила я.

– Я его не ненавижу, – ответила мама, – я уверена, что он хороший человек, ему только нужно вести себя просто и естественно, а не по-идиотски, и говорить то, что он думает.

Я подумала, что эти добрые ее слова объяснялись лишь радостью по случаю обретения таблеток. Кто знает, может быть, она уже приняла парочку.

С благословления сестры я написала викарию.

Ваше преподобие,

Вы, возможно, заметили, что я не хожу в церковь. Причина в том, что церковь как организация вызывает у меня сомнения и я терпеть не могу всех идиотов, которые там собираются. Я по-прежнему молюсь, но лишь в одиночестве своей спальни и в одной ночнушке.

Кроме того, я слышала, что в связи с моим статусом разведенной женщины я могу причащаться только с разрешения епископа, и из-за этого чувствую себя отверженной. Мне совершенно необходимо оценить роль Бога в моей жизни. Если у Вас найдется время, заходите, и мы просто и естественно, без обиняков, обсудим Бога и церковь.

С наилучшими пожеланиями,

Мы доставили письмо лично в руки. Уже на следующий день викарий постучался к нам в дверь, и мы пригласили его на чашечку кофе. Кофе он пил с молоком.

Я увидела в этом признак того, что он запал на маму, хотя сестра так не думала. Она объяснила, что в наши дни викарии мчатся к любому, кто проявит хоть малейшую искру интереса к Богу, прежде чем эта искра угаснет. Как раз в то время сестра начала терять веру, поскольку вошла в возраст сомнений. По ее словам, из-за «Битлз» и таблеточек вроде тех, что принимала мама, полсвета балансирует на краю пропасти неверия.

В чем бы ни крылась причина викариевого проворства, он прибыл в наш дом, и, к нашему изумлению, они, похоже, занялись сексом. Судя по звукам, которые издавал его преподобие, секс ему либо очень понравился, либо он испытывал адские муки. Так начался роман, который продолжался тринадцать дней. Викарий никогда не задерживался больше чем на час и непременно настаивал на том, чтобы сначала поговорить о духовном и так далее, и на этой части мама клевала носом. Мы не всегда его видели, потому что иногда бывали в школе, но я засыпала маму вопросами, дабы быть в курсе всех нюансов.

– А викарий заходил?

– Да.

– Надолго?

– На часок.

– Не так много времени на то, чтобы обсудить Бога.

– У него ведь целая паства.

– А о чем вы разговаривали?

– В основном о Боге.

– И тебе понравилось, что он заходил?

– Не особенно.

Вскоре нас посетила жена викария и затеяла с мамой ожесточенный спор, в частности она сказала: «Минуточку, но ведь это же вы его пригласили…»

На что мама ответила: «Нет, я его не приглашала».

Что было одновременно и правдой, и неправдой, и мы с сестрой осознали, что наш план грешит серьезным изъяном. Съежившись, мы смотрели друг на дружку, уверенные, что жена викария достанет письмо, которое я написала ее мужу, но она этого не сделала, к невыразимому нашему облегчению, и мы возблагодарили Бога.

И викарий больше не заходил. Мы только зря потратили на него время, мама не прониклась к нему чувствами. Но нужно признать, что в течение тех двух недель, осененных сексом с его преподобием, мама совсем не писала пьесу. По завершении романа появилась короткая сцена.

ЕГО ПРЕПОДОБИЕ ХОУП. Почему вы хотите молиться одна, а не с остальной паствой?

АДЕЛЬ. Остальная паства идиоты.

ЕГО ПРЕПОДОБИЕ ХОУП. Как я вас понимаю.

АДЕЛЬ. Я предпочитаю разговаривать с Богом в уединении.

ЕГО ПРЕПОДОБИЕ ХОУП. Давайте помолимся вместе.

АДЕЛЬ. А Бог не будет возражать?

ЕГО ПРЕПОДОБИЕ ХОУП. Я уверен, что в нужный момент он отвернется.