Мой Лерой

– Но если им никто не расскажет? – перевела я на нее усталый взгляд.

Она запнулась о собственные мысли, переживая возможно первый обман в своей жизни.

– Но если они приедут на раскопки?

– Если они приедут сегодня, то увидят раскопки! А если завтра, то из-за бури уже ничего не увидят! Не так ли? – вмешался Феникс.

Я засмеялась, отпуская напряжение. Вскоре мой смех был подхвачен всей группой.

Выйдя из шахты, мы посмотрели на дно оставленной в земле воронки. Это было довольно глубокое образование, которое мы бы силой мысли смогли разрыть только спустя неделю, ежедневно сражаясь с новыми завалами. Перед нами оголились тонкие прутья несущей конструкции купола, судя по всему декоративного и некогда довольно красивого дополнения к постройке.

– Тут пока пусто, – печально произнес  Феникс, – придется рыть из шахты, чтоб сохранить ходы незанесенными.

– Согласна, – подытожила я.

– Как считаете, ребята? – обратился усталый Феникс к Алексу и Мэри.

– С такими темпами, возможно, нам всем сегодня лучше отдохнуть, чтоб не навлечь подозрения. Здесь все равно уже сделана неделя работы, не меньше, – указывая рукой на воронку, предложил Алекс.

Впрочем, с ним было трудно не согласиться.

– Подкинешь до дома? – наклонился к окну Феникс, как только я завела мотор.

– Я думала, ты живешь рядом с ребятами? – стараясь не показаться дважды бестактной, аккуратно спросила я.

– Мне надо к моему другу, он живет по соседству с тобой.

– Тогда запрыгивай.

Я постаралась быть как можно приветливее, открывая ему автомобильную дверь. Не питая к Фениксу влюбленного трепета и неконтролируемых волнений, я трезво понимала, что он мне симпатичен и вполне даже приятен.

«Почему тогда собственно нет? Не так уж много людей вокруг, чтоб ждать настоящей любви! Да и что, если ее не наступит вовсе?!»

Проехав первые скалы-дома, Феникс вдруг произнес:

– Этот Эндрю полный дурак.

Я бросила в него недовольный взгляд.

– Скажи еще, – продолжал он, – что чувства остались.

– Зачем вообще говорить об этом, – оборвала я.

– Затем, что мне нужно знать наверняка, – он положил свою ладонь на мои пыльные брюки, – осталось ли что-то.

Признаться, этого я боялась больше всего, что Феникс спешно перейдет от слов к делу.

– Я не знаю, мне нужно время отойти, забыть. Все произошло так недавно.

– Значит, ты еще не остыла.

На самом деле это не было тоской по Эндрю, или невозможностью полюбить Феникса. Скорее это касалось только меня, моего сердца и его способности открываться людям без принуждения и спешки.

– Клянусь, остыла, – не понимая зачем, я врала. Возможно не желая отгонять его навсегда, я снова попросила, – просто дай мне время. Слишком много всего свалилось. На меня давят сверху, желая закрыть проект, я же чувствую, что копаю не зря. Мне нужно еще немного времени на все это.

– Я не любитель тянуть, – взглянул он на однообразный пейзаж, – и считаю, если любишь, то терпеть и ждать невыносимо. Но в разы невыносимей потерять навсегда надежду быть с тобой.

Эти слова меня тронули, и я взяла его за руку. Изначально потеряв общий язык, мы вдруг приобрели нечто большее – доверие.

Вмонтированные в гору ветряки снова завелись, как сумасшедшие.

– Придется знакомить тебя с мамой.

Феникс наигранно улыбнулся и удивленно округлил  синие глаза.

– Уже? Так быстро? Ты хорошо подумала?

Я в шутку пихнула его в плечо, и Феникс обнажил свои ровные белые зубы. Поднимаясь по лестнице, мы отчего-то без малейшей на то причины, взялись за руки.

– Мам, там снова буря. И я не одна.

Она выбежала, удивленно улыбаясь незнакомцу.

– Мама, это Феникс!

– Феникс, это моя мама, Гарония.

Он галантно поцеловал ее руку, словно играл в рыцаря.

– Какой милый молодой человек, – растаяла та, – надеюсь, будете теперь у нас почаще.

– А я уж как надеюсь! – продолжал свою игру этот артистичный парень.

Мама засуетилась на кухне, а мы прошли к окну. Феникс приблизился к стене с фотографиями и внимательно осмотрел их прищуром, заложив руки за спину.

«Так хорошо сложен» – пронеслось в мыслях.

Даже эти рабочие брюки с нелепыми карманами сидели на нем безупречно. Сильные руки обтягивала тонкая трикотажная кофта, а мужественные запястья украшали милые браслеты из бечевки и деревянных бусин.

– Твой отец хорошо знал моего деда. У нас дома есть их совместное фото около лунного шаттла.

– Хорошая память, – вмешалась мама. – Им тяжело пришлось тогда. Выживали, чтоб мы могли жить.

Я слышала эти истории тысячу и один раз. О том, как тяжело было сохранить технику и грузы с земли. Как прародители голодали, если урожай пропадал из-за метеоров, пробивающих силовой купол. О том, как они учились быть сильнее, выбрав эволюцию сознания, вместо технического прогресса. И о том, как надеялись когда-нибудь вернуться домой.

– Жаль только, что мы так хорошо все помним о Луне, но совсем ничего не помним о Земле, – с укором заметила я.

– Она и тебя, наверное, этими разговорами уморила? – не отводя глаз от Феникса, оправдывалась за меня мать.

– Конечно, ведь мы копаем вместе! – он снова заблестел зубами, игриво бросив в меня косой взгляд.

– Давайте, дети, к столу! Наши прародители голодали, чтоб не голодали мы.

За непринужденной беседой я не заметила, как взошла луна. Такая холодная и неизбежно отдаляющаяся от земли круглая безжизненная скала. При лунном освоении первые миссионеры обнаружили в ней пустоты. Связывая их коридорами и выбивая все новые пазухи в коре рыхлого спутника, люди нарушили лунный центр тяжести, что привело к необратимым последствиям. Наш каменный спутник потерял равновесие, начав скакать, словно безумец, то близко подходя к земле, то сильно от нее отдаляясь. Погода изменилась навсегда, принося с собой безумные бури в пустоши и цунами к берегам океана.

– Я отвезу тебя домой, уже поздно.

– Он может остаться у нас, – по-хозяйски заявила мать, – в такую темень ветряки совсем не видать!

Феникс с надеждой посмотрел на меня, но тут же ответил отказом. Он хорошо усвоил урок действовать без спешки, желая завязать действительно крепкие и долгие отношения.

– Я могу остаться у друга, он живет всего в двух пещерах от Ленны.

– Езжайте быстрее, тогда. – И сразу сообщи мне, что доехала, – уже прощаясь со мной, попросила мама.

Связаться с ней значило настроить телепатический канал, появившись у нее перед глазами, и пожелать спокойной ночи.

Мы ехали в тишине, наслаждаясь комфортным молчанием. Этот день много значил для наших отношений, и я ощутила приятные переживания, как только его губы коснулись моей щеки.

– Спокойной ночи Феникс, – прошептала я.

– Спокойной ночи, дорогая, – ответил он, произнося это слово как-то по-особенному, словно между нами навсегда образовалась незримая связь.

Поговорив с мамой, я не находила места. Мне следовало бы лечь спать, но мысли, что уже завтра на месте раскопок не останется и следа от воронки, не давали мне покоя. Вооружившись двумя мощными фонарями и портативным датчиком изменения скорости ветра, я снова сидела в машине. Нерешительно заведя мотор, я все же спустя минуту неслась к плато. Мой датчик запищал всего в нескольких километрах от точки, и я ускорилась, чтобы успеть укрыться.

Вскоре я снова была на плато. Буря прошла, оставив  очередной слой песка в углублении. Нырнув туда, я прокатилась до самого дна и вытащила из матерчатой сумки совковую лопату. В долине ручной труд не приветствовался, но я была слишком слаба в темноте, чтобы копать телекинезом. Пару раз лопата ударила о сталь, разбудив странную вибрацию каркаса. Я продолжила копать и наткнулась на камень. Подкопав под него, инструмент с легкостью ушел вглубь. Сдвинув глыбу с места, я поскользнулась и провалилась вниз.

Испугавшись, что пролечу десятки метров прежде, чем достигну дна, я уцепилась за каркас. Пустота разверзлась, поглощая меня, однако ноги нащупали рыхлую почву. Нос сковал неприятный запах. Похоже что-то смешалось с кислородом, породив новое токсичное соединение. Я натянула кофту на нос. Светя фонариком, я все еще не могла рассмотреть, во что вступила. Не чувствуя твердой почвы, я тщетно перебирала ногами, стараясь отделаться от липкой массы. В следующее мгновение истошно запищал датчик.