Мой Лерой

Помню, в тот день мне показали место на карте, и я отправилась в путь. Взяв измерительные приборы, я села в свой автомобиль, корпус которого состоит из плавно изогнутых солнечных панелей. В Гардокки не бывает пасмурно, потому что тучи пролетают над долиной с ошеломительной скоростью в период бурь, а дальше снова солнце, ультрафиолет и радиация.

«Примерно час в пути и три укрытия по дороге на случай бурь, – просчитала я в голове. – Быстрый осмотр и назад».

Дорога заняла больше. Ветряки обнажили красные линии, что служило сигналом к восточному ветру. В ста метрах родительский дом, и это был хороший повод заглянуть и пообедать. Загнав хрупкий авто в гараж, я вручную закрыла ворота и поднялась по узкой винтовой лестнице, опираясь на шершавые каменные стены. Вместе с мамой меня встретил запах грибного супа.

– Еще пять минут и к столу, – сообщила она, приветливо чмокнув  в щеку.

– Я никуда не тороплюсь, – призналась я, подходя к дребезжащему наностеклу.

У нее открывался прекрасный вид на ущелье – единственное место, где ветра оставляли нетронутыми деревья, почву и  животных. Мы бережно хранили этот оазис, стараясь не заходить туда без надобности. Через секунду все заволокло желтой пылью. Я развернулась и прошла по мягкому ковру к столу. Это был дом, где я выросла. Здесь было родным абсолютно все. Высокие своды не давили пещерной тяжестью, а острые углы межкомнатных коридоров здорово с годами обтесались. Теперь это сверхнадежное и уютное помещение и вправду походило на аккуратно выеденные червем пазухи в спелом яблоке.

– Какие новости? Куда ты едешь? – наливая суп, спросила мама.

– Альберто нужна новая лаборатория, – вооружившись ложкой, ответила я.

– А что случилось с прежней? Опять воды?

– Нет, все сухо, но негде работать. Много нового оборудования.

Мама переживающе вздохнула.

– Он все еще хочет летать?

– Конечно, – причмокивая от удовольствия, продолжала я, – нам всем бы не мешало улететь отсюда.

Она задумалась и отошла к окну.

– Откуда мы знаем, что там?

– Там города и люди, такие же как и мы, – игнорируя ее тревогу, я аккуратно пробиралась в коридорах беседы так, чтоб не задеть больных тем.

– Но живут ли они лучше? Имеют ли больше?

– Как знать. Но ответов не будет, если не стремиться узнать.

 Она сомкнула руки и молча подошла к выбитым в стене полкам с фотографиями. На тонких и невероятно плотных пленках запечатлелись наши лица, когда еще отец был жив. Она провела ладонью по его добрым глазам, и они моргнули в ответ, а тонкие губы расплылись в улыбке, обнажая белые зубы.

– Когда первые люди спустились сюда с лунной базы, они положили здесь жизни, чтоб мы могли существовать. Тогда речь не шла о техническом развитии или путешествиях, все силы были брошены на выживание. И когда я вижу, чего мы достигли всего за сто пятьдесят лет, я боюсь одним неверным решением перечеркнуть их труды, жизни и надежды.

– Мам, ну опять ты за свое. Откуда, этот страх, что мы умрем?

– Пока ты молода, ты хочешь знать. И знать есть самое сильное твое желание. Но когда ты становишься матерью, то любопытство не то чтобы отходит на второй план,  оно становится твоим врагом.

– Но почему? – воспротивилась я.

– Потому что оно отбирает жизнь у твоих детей!

Мне повезло, что я осушила тарелку с супом, потому что после этой фразы мне резко перехотелось есть.

– Я полежу немного, что-то мне нехорошо.

Привычка из детства ссылаться на плохое здоровье и уходить от разговоров сработала вновь. Я прошла в мамину спальню лишенную каких либо окон, и, обернувшись, крикнула:

– Подними меня, когда пройдет буря!

Раздалось печальное «хорошо», и я плюхнулась на мягкую перину. Круглый свод комнаты притянул мой взгляд, и я надолго погрузилась в странные раздумья. Быть может, если б я родилась на лунной станции, то приняла бы Гардокки за самое прекрасное место в солнечной системе. Но отчего-то во мне жило чувство, что где-то люди живут лучше. Они не прячутся в норах, не высчитывают время, чтоб выйти на улицу и не сидят в заточении целых четыре месяца в году. Возможно, они строят дома в лесах, путешествуют, познавая мир, и даже плавают в море, как повествуют мифы. А мы привязаны к этому клочку земли, заточены в скалах, не имея понятия о будущем и прошлом. Зачем тогда жить? Чтоб просто выжить?

Спасительное солнце вышло, и я могла снова бежать как можно дальше от своих размышлений. Уже совсем скоро, добравшись до места, я осматривала вертикальный тридцатиметровый обрыв.  Не так высоко проглядывался обвал, где, судя по всему, и стоило начинать. Я вытянула ладонь и закрыла глаза. Небольшое мозговое усилие и перед глазами на сером фоне высветились силуэты камней средней величины, мелкого песка, и огромных глыб. Прижавшись, они теснились, не создавая меж собой практически ни единой пустоты. Чуть правее камни сильно дробились, но за щебнем на два метра вглубь располагался отросток скальной породы, уходящий на пятьдесят метров ввысь. Начав копать, без первостепенного сканирования почвы, очень скоро мы на него наткнемся и вся работа насмарку. Я опустила руку секундой раньше, чем открыла глаза. В голове негативом отпечатались правильные линии округлых сводов. Взглянув под ноги, я принялась шокировано рассматривать желтый песок под пыльными ботинками.

«Что там, внизу?»

Сомнения терзали недолго, и я снова закрыла глаза, направив рабочую ладонь к земле. Это было невероятно, но я стояла на крыше беспрецедентного для  Гардокки сооружения. Его многослойность, гармония и сложность исполнения приковали мой рентгеновский взгляд надолго. Лишь писк сигнализатора контроля бурь смог оторвать меня от изучения. Достав из машины бинокль, я посмотрела на горизонт. Ветряки были спокойны, но задерживаться так долго на одном месте всегда опасно. Рука сама потянулась к земле, а в мыслях пронеслись слова мамы.

«Любопытство забирает жизни наших детей…», – перефразировал мой мозг.

Я отметила координаты и села в автомобиль.

Встреча с Альберто была назначена только на следующий день, а меня просто распирало поделиться своей находкой. Сбежав по крутым ступеням в ущелье, я прошла по узкой дороге между пятидесятиметровым обрывом и вертикальной скалой к гигантской платформе. Упираясь краями в отвесные скалы, посреди ущелья воздвиглась обширная парниковая зона, где работал Франциско. Там всегда было тепло и сыро, вкусно пахло цветами и фруктами. Он где-то работал и не слышал, как я вошла. Мой взгляд приковало странное растение, семена которого мы нашли на большой глубине при строительстве траншей сообщения между лабораториями. Крупные черные семена сохранились высушенными в воздушных пазах, и мы не сильно надеялись, что они сумеют выжить. Однако спустя всего две недели семена дали рост. Эти жадные к жизни ребята снова тянулись к солнцу, забыв о пережитых скитаниях на брошенной земле.

– Ленна, какими судьбами? – выглядывая из-за кустов барбариса, оживился Франциско.

– Я кое-что нашла!

– Семена?

– Нет, друг, на этот раз что-то из своей сферы.

– Звучит пугающе, – хихикнул он.

– Я нашла здание предков, – не дождавшись от Франциско заинтересованности, выпалила я.

Он выпучил на меня глаза и приподнял очки.

– И что ты собираешься делать? Надеюсь, ты не будешь поднимать вопрос на верхних уровнях…

Радость переросла в смущение, и я нервно заходила между грядок и садовых деревьев.

– Послушай, они посчитают это бессмысленным. Согласно мифам люди прошлого ничего не способны нам дать. Они не обладали ни телекинезом, ни телепатией, у них были закрыты слишком многие центры, чтоб быть в достаточной степени полезными.

Я молчала.

– Ленна, их мозг работал всего на пять процентов!

Франциско не хотел быть грубым, и держал свой главный аргумент при себе до последнего.

– Да, я понимаю. Но, что если мы не все о них знаем? Думаем, что знаем, но на самом деле нет?!

– Ты забыла одно – прошло пять тысяч лет, мы ничего не найдем, кроме безмолвных стен!