Страница 9 из 19
– Они нашли тебя уже под утро. – рассказывала Инна, когда я сидел за кухонным столом и глядел на её фигуру в домашней пижаме, сверяя каждое её действие с тем, что я помнил, что сохранилось в моей памяти о женщине, которую я некогда любил и погубил своей же беспечностью.
– Ты лежал без сознания возле моста через реку, не так далеко отсюда. – сообщила Инна, обернувшись и посмотрев на меня – Ты что, совсем ничего не помнишь?
Я некоторое время всматривался в пару её зелёных, изумрудный глаз.
– А ты?
Она ничего не ответила, не изобразила ни единого жеста, вернувшись к своему занятию.
Я сидел на диване, в гостиной нашего дома. Я был поглощён тенями, предпочитая не включать свет, так мне было спокойней. Её босые ноги ступали по паркетному полу практически бесшумно, тем не менее, я мог предугадать её появление по аромату её тела, тонкой ноте парфюма, которая не покидала её даже дома.
– Ты сам не свой… – сказала Инна, присев рядом со мной, нежно коснувшись своей ладонью моего предплечья. Это было так знакомо, и я ощущал, как столь приятное действие сопровождалось в моём теле волной болезненной тревожности.
«– Как это может быть правдой?» – думал я, прилагая усилия, чтобы ничто в моём поведении не выдало этих мыслей, в противном случае я бы просто не знал как ответить на её вопросы.
Задать свои вопросы у меня не получалось, я попросту не знал с чего начать.
– Когда вы приехали в Шиксаль? – спросил я.
Инна посмотрела на меня с некоторой обеспокоенностью во взгляде.
– Мы приехали? – переспросила она, как если бы были основания полагать, что она не расслышала вопроса – Мы все живём здесь уже четыре месяца. Ты что, не помнишь?
Вместо ответа я смотрел в её глаза.
– А дети…? – неуверенно спросил я.
Инна пожала плечами.
– Они с нами с самого первого дня. Где им ещё быть.
Я понимал, что там, в детской, в своих пастелях спали двое детей, мальчик и девочка, которых я не знал ни в коей мере. Они были моими детьми, но я не знал о них ровным счётом ничего.
– Они ничего не знают, – говорила Инна, неосознанно понижая голос, едва не переходя на шёпот – Я сказала им, что тебе нужно было уехать по работе…
Она замолчала, о чём-то задумалась. Отведя взгляд в сторону, испытывая смущение, она заговорила вновь, но голос её при этом дрогнул:
– Ещё этим утром я подумала, а что если уже никогда не увижу тебя…
Я сам не отразил, как совершил это движение – обняв её и прижав к себе. В моих объятиях, уткнувшись лицом в моё же плечо, она зашлась мелкой дрожью. В моих жалких попытках успокоить её я вдруг подумал – каким же идиотом я был, позволив однажды всему этому исчезнуть.
Утро огласили голоса детей, они уже выбрались из своих постелей и достигли кухни. Инна поучала Ханну, нашу дочь, которая была старше своего брата всего на полтора года. А вот Виктор, несмотря на «звучащее» имя, отличался довольно мягким характером и часто уступал сестре во всём.
Откуда я знал всё это? Я понятия не имел. Наблюдая за этими двумя маленькими людьми, у меня складывалось впечатление, будто я читаю написанный кем-то роман о семейной идиллии.
Дети были рады моему возвращению из «рабочей поездки» и они смеялись, дёргая меня за руки, перебивая друг друга на все голоса, я же только смотрел на них.
Чуть позже Инна объявила сбор и вскоре она уже выводила наших детей на улицу, намереваясь проводить их до автобусной остановки, откуда их забирал школьный автобус и их следующее появление, разрушающее идиллию тишины, должно было состояться только во второй половине дня.
Пока их не было дома, я осматривал то, из чего состоял наш интерьер. Жили мы не в нужде, хотя всё вокруг было просто, с лёгким налётом аскетизма, который здесь, в Скандинавии, почитался за проявление хорошего вкуса.
Помимо утвари, предметов обихода и иных незатейливых предметов, я не обнаружил вообще ничего, что могло бы хоть как-то отразить особенности нашей жизни. В нашем гардеробе были вещи, каждая из которых была мне хорошо знакома. Я помню, как старательно избавлялся от всего, что напоминало о Инне, это было частью терапии, совет одного из многочисленных психологов, нанятых моим отцом.
Мой отец… Я поймал себя на мысли, что вчера я наблюдал того своего отца, которого оставил в «прошлой жизни», энергичного, жёсткого, бескомпромиссного. Я помнил, как в самом сердце я питал неприязнь к этим его чертам, однако теперь, вспоминая – каким подавленным он был – пытаясь помочь мне, я вдруг пришёл к выводу, что тот его образ – с «шпорой в заднице», устраивал меня куда больше. Да, с ним было тяжко, но он сам – не страдал из-за меня.
В нашей спальне, спустя какое-то время, я увидел картину. Этот предмет интерьера был мне незнаком, раньше я его никогда не видел, наверно поэтому он словно заноза – впился в мою роговицу.
Это была картина маслом, выполненная в современном стиле, с чёткими текстурами. Судя по всему, это был сперва карандашный рисунок, по которому, позже, была пущено оживляющая вид – краска.
По своему стилю это был пейзаж, и мне понадобилось какое-то время, чтобы разобрать его детали. Это был вид на долину, в которой нашли своё уютное расположение два каменных дома в два этажа, с деревянными двускатными крышами. У одного из домов, из крыши выходил дымоход, горловина которого выпускала тонкую струйку дыма. В нескольких местах, словно повинуясь случайному выбору художника, из каменистой почвы, покрытой зелёной травой, в небо устремлялись гордые ели. Они стояли пучками по три штуки, те, что были ближе всего к наблюдателю – выглядели столь внушительно, что казалось, если бы откуда-то с заднего плана подул ветер, эти исполины бы накренились на того кто смотрел на картину. Петляющая, каменистая дорога уводила вдаль, делая изгиб вокруг выступающего из земли камня. На заднем фоне виднелась огромная гора, вершина которой упиралась в синее, практически безоблачное небо. Это напоминало альпийские мотивы в работах кисти Альберта Лигера и подобных ему пейзажных романистов. Где-то слева, за одним из стоявших неподалёку домиков, начинался лес, который словно вырастал из скальной породы. Присмотревшись внимательней, я разглядел тропу, которая брала своё начало у подножия этого скального массива и начинала уводить вверх, извиваясь – что змея. Мой взгляд опередил хитрый ход тропы и я разглядел как на возвышенности скалы проступали контуры руин какого-то сооружения, явно фортификационного толка. Словно старательная кисть художника поместила туда, в максимально естественной манере, руины крепости.
Все эти деревья, тропы, горы, небо, в конце концов, мне достаточно было нескольких минут вдумчивого созерцания, чтобы в моей памяти увиденное совпало с пережитым. Сомнений быть не могло, на картине был выхвачен фрагмент пространства из моего странного путешествия. Я не знал, как правильно именовать этот феномен, но называть его галлюцинацией или видением – язык не поворачивался. Я был шокирован этим обстоятельством, как если бы фрагмент моего сна, увиденный кем-то ещё, вдруг нашёл своё воплощение в материальном мире в виде картины.
У картины не было подписи, так что я затруднялся определить авторство полотна. Лишь позже, когда Инна вернулась, она хотела мне что-то сообщить, но я перебил её и сразу же отвёл к картине. Мы стояли в нашей спальне, она только и успела разуться. Мы оба смотрели на картину, молча, наши взгляды прогуливались по тропам, слонялись между елями, периодически прикасаясь к горным вершинам.
– Откуда у тебя эта картина? – спросил я.
Инна посмотрела на меня с изумлением.
– Как, ты и этого не помнишь. – в её голосе послышались нотки разочарования – Я нарисовала эту картину, незадолго до того как мы приехали в Шиксаль.
Я обомлел от удивления, не придумав ничего лучше, чем спросить:
– Ты уверена?
– Разумеется я уверена! – отрезала Инна – Я потратила два месяца, чтобы нарисовать её, и закончила лишь незадолго до нашего отъезда.