Страница 12 из 19
– Это может казаться несколько сложным, – продолжал Кристенсон – но это чрезвычайно интересно! Видите ли, само сновидение – это продукт подсознания, то есть творение не зависящее от сознания и воли. Как только мы устанавливаем контроль над сновидением, наше сознание вытесняет подсознание, загоняя его обратно в своё укрытие, оставаясь наедине с тем, что коварный обитатель наших ментальных глуби подсознание я имею в виду, уже сотворило. Здесь встаёт интересный вопрос!
– Вы имеете в виду, – выдохнул я и решил, что ясности ради не лишним будет понять, что именно пытался сказать доктор – что при таком контакте происходит своего рода «конфликт» двух форм сознания?
Кристенсон обдумал мой вопрос, затем несколько раз кивнул, его выражение лица говорило о том, что ему импонировало моё «понимание» предмета.
– Всякий раз, когда я вступал в контакт с образами из сновидений, всё вокруг замирало, как то произошло на твоих глазах с образом твоей жены. Не удивляйся её исчезновению – это закономерно! Образы буквально растворяются в пространстве, и само окружающее пространство следует их примеру. Полагаю это связано с тем, что само подсознание уступает место сознанию, и продукты «подсознательного», за неимением питающей их основы – рассыпаются.
Я, как мне казалось, понимал, в общих чертах, о чём говорил доктор.
– И что происходит потом, когда всё, как вы говорите, растворяется?
Кристенсон состроил притворно-удивлённую мину.
– Ну затем, вы либо просыпаетесь, так как сон обрывается, выбрасывая вас обратно в реальность, ведь сознание берёт контроль над вашим телом, или, если вы сможете вновь заснуть – ваше подсознание выберется из укрытия и сотворить новое сновидение.
Слушая Кристенсона, я обнаруживал, что многое из того, что он говорил, было знакомо мне с практической стороны, так действительно случалось в моей жизни.
– Но мой случай, получается, какой-то особенный? – спросил я, заведомо зная ответ на свой вопрос.
– О да, – доктор закивал головой – ваш случай – особенный – не то слово! Олег, доктора пытались пробудить вас доступными им способами, всё оказалось тщетно. При этом, средства электро-энцефалографии фиксируют все характерные признаки нормального, глубокого сна. Это не может быть спонтанной реакцией, скажите, что случилось?
Этот вопрос на мгновение поставил меня в тупик. Я, конечно же, прекрасно помнил, что случилось, и при желании, мог рассказать Кристенсону в деталях, однако это лишь усугубляло гнетущее меня чувство отчаянья. Я продолжал цепляться за эти обломки моей, стремительно тонущей мечты.
– Я помню, как направился поздно вечером на прогулку, так, бесцельно побродить, освежить голову. Вскоре я вышел к берегу реки и пошёл вдоль него пока не увидел мост. До этого я никогда там не был. Мне показалось интересным осмотреться вблизи. Там было тихи и совершенно безлюдно.
Кристенсон глядел на меня молча, словно верифицируя мою историю на предмет правдоподобности.
– Я помню, что сознание моё словно потухло, и затем я уже очнулся в больнице. Там был мой отец, и Инна появилась . – дальше мне не было резона искажать правду, поскольку я успешно обратил все последующие события в правду для самого себя.
– Но разве вам не показалось странным, что Инна, извините за прямоту, была там, когда она… – доктор не нашёл подходящих слов, и я пришёл ему на помощь.
– Когда я понимал, что она умерла. Всё верно, так всё и было. Я сперва поверить не мог своим глазам, но это не могло быть видением. Мой отец, он тоже вёл себя, как ни в чём не бывало, всё выглядело так, как если бы это я располагал ложными воспоминаниями. Знаете, прийдя в себя в больничной койке, и увидев столь убедительные доказательства, легко убедиться в своём заблуждении.
– Вы хотите сказать, – теперь был черед Кристенсона прийти мне на помощь – что вы убедили себя, будто ваши воспоминания были ложными, а наблюдаемые вами события – правдой?
Опасаясь неверного истолкования, я позволил себе некоторое время обдумать услышанное, затем я всё же дал утвердительный ответ. Любезно предложенная доктором версия подходила мне, я принял её как щедро-преподнесённую «маску», за которой мог скрыть свой собственный самообман. Однако, судя по выражению лица Кристенсона, его не покидали липкие сомнения.
Я осмотрел комнату, обстановка, к которой я уже успел привыкнуть, теперь казалось столь чуждой. Словно уловив ход моих мыслей, Кристенсон сказал:
– Не переживайте за … неё. – он не решился назвать имя моей жены, для него это был всего-лишь образ, несуществующий плод моего воображения – Судя по всему, ваше подсознание старательно создаёт этот мир для вас, и образ вашей покойной супруги – не последний по значению компонент.
Моего взгляда, лишённого какой бы то ни было угрозы, оказалось достаточно, чтобы Кристенсон прекратил акцентировать внимание на неприятном для меня факте.
– Совсем скоро ваше подсознание восстановит приемлемую форму этого сновидения и вы сможете вновь… насладиться дарованным видением.
Я попытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но очевидно получилось совсем неубедительно.
– Вы должны понимать, что долго так продолжаться не может. – поспешил заверить меня Кристенсон – Врачи не станут поддерживать вас на искусственном обеспечении. Вашему состоянию ничего не угрожает, с одной стороны. Однако, без парентерального питания вы начнёте увядать на глазах вашего отца.
Я представил себя, лежащим дома, в постели, старательно заправленной моей матерью. Моё тело медленно теряет свои жизненные силы. Сперва это напоминает похудение, которое постепенно приобретает черты анорексии, и вот, истончённая кожа, с характерным сероватым оттенком, плотно облегает все костные выступы, особенно рёберные дуги, поскольку грудная клетка ещё продолжается едва-заметно вздыматься в своей вялой экскурсии, сигнализируя о сохраняющемся дыхании. Затем – следующая метаморфоза, там, где костные выступы наиболее выражены – образуются пролежни, кожа вскрывается, обнажая костная поверхность выступает наружу, начиная контактировать с внешней средой. Родители, не сдерживая слёз, ухаживают за стремительно нагнаивающимися язвами, в бесплотных попытках замедлить наступление неизбежного. В конечном итоге – едва живой скелет отказывается дышать, наступает смерть… и несмотря на горесть утраты – мои родители, к собственному ужасу, испытывают хорошо-завуалированное облегчение.
Эта перспектива, которую моё сознание обрисовало в таких ярких тонах, могла оказаться достаточно ужасающей, чтобы обратить меня в бегство, но не бегство из «рая»
– Мне нужно время, – ответил я, сам не понимая, что говорю – я не могу сейчас…прекратить это…
– Время? На что? – недоумевал
– Вы что-то не договариваете, так ведь?
Я бросил беглый взгляд на доктора, он разумеется был прав, и я не питал иллюзий, будто бы мне удалось хоть что-то скрыть от него. Я не мог сказать ему, по ряду причин, но наверное самой главной был мой стыд, мои страх и стыд за то, какое малодушие я себе вдруг позволил. Теперь, когда мне были явлены ответы, я продолжал выбирать самообман, нежели – принять правду. Но что есть эта правда, для меня – потерявшего всякий интерес к той, настоящей жизни. Я прекрасно помнил свои ощущения там, среди миллионов людей, словно неосторожная искра, сорвавшаяся с костровища и взявшая курс в неизведанный мир холода. Судьба такой «искры» предрешена – она потухнет там, вдали от своего пламени.
Раз уж складывалось так, что «искре» моей жизни суждено было погаснуть, я счёл целесообразным провести остаток времени в том, что мне подарил тролль, как бы парадоксально это не звучало.
– Мне нужно остаться здесь, Кристенсон, поймите! – понятия не имею, зачем я взывал к этому человеку, наверно от того, что он был единственным существом, которое умудрилось познать оба моих «мира»
Кристенсон медленно встал с дивана, отведя взгляд в сторону. Он осмотрел комнату, в его взгляде угадывалась жалость, я лишь затруднялся сказать – что было её объектом.