Цитадель

Никогда еще до сих пор он так ясно не сознавал, как ему дорога и интересна клиническая работа. Это сознание, постоянно жившее в нем, были как огонь, у которого он отогревался, когда бывал утомлен, подавлен, расстроен. В последнее время возникали затруднения еще более необычные и еще сильнее волновали его. Но как врач он начинал мыслить самостоятельно. Может быть, этим он больше всего был обязан Денни, его разрушитсльнорадикальным взглядам. Миросозерцание Денни было диаметрально противоположно всему тому, что внушали до сих пор Мэнсону.

Это миросозерцание можно было бы сформулировать в одном догмате и повесить его, наподобие библейского текста, над кроватью Денни: "Я не верю".

Получив стандартную подготовку на медицинском факультете, Мэнсон вышел навстречу будущему с верой во все, что говорили солидные учебники в добротных пег.еплетах. Его начиняли поверхностными знаниями по физике, химии, биологии,- во всяком случае он препарировал и изучал земляных червей. Затем ему авторитетно преподали, как догматы, общепринятые теории. Ему были известны все болезни с их установленными симптомами и средства против них. Взять хотя бы подагру. Ее можно лечить шафранной настойкой. Эндрью еще живо помнил, как профессор Лэмплаф кротко мурлыкал аудитории: "Vinum col chic i, господа, в дозах от двадцати до тридцати капель - это специфическое средство при подагре". А так ли это на самом деле?-вот какой вопрос задавал себе сейчас Эндрью.

Месяц тому назад он испробовал это средство в предельных дозах при настоящем случае подагры - жестокой и мучительной "подагры бедняков",- и результат был плачевно неудачен.

А что сказать о половине, нет, о трех четвертях остальных "целебных" средств фармакопеи? На этот раз в памяти Эндрью прозвучал голос доктора Элиота, читавшего им Materia medica: "Теперь, господа, мы переходим к элемутвердому смолистому веществу, ботаническое происхождение которого точно не установлено, но, вероятнее всего, оно выделяется растением Canarium commune. Импортируется из Маниллы и применяется в виде мази, пропорция - один напять. Превосходнее тоническое и дезинфицирующее средство при язвах и кровотечениях".

Чепуха! Да, совершенная чепуха! Теперь он это видел ясно. Пробовал ли Элиот когда-нибудь применять мазь unguentum eicmi? Эндрью был убежден, что нет. Вся эта премудрость ' вычитана им из книги, а сюда она, в свою очередь, попала из другой книги и так далее. Если проследить ее происхождение, то, пожалуй, дойдешь до средних веков. Доказательством этому могут служить и архаические термины.

Денни в первый же вечер посмеялся над ним за наивную веру, с которой он составлял микстуру. Денни постоянно подсмеивался над врачами, пичкавшими больных всяким "пойлом". Денни утверждал, что только какие-нибудь пять-шесть лекарств действительно приносят подьзу, а все остальные цинично называл "дерьмом". В циничных словах Денни было нечто, не дававшее Эндрью спать по ночам:

разрушительная мысль, все разветвления которой он еще только смутно начинал постигать.

Размышляя об этом, Эндрьго дошел до Рискин стрит и вошел в дом № 3. Оказалось, что болен здесь девятилетний мальчик Джо Хоуэлс, у которого корь в легкой форме.

Болезнь мальчика не была опасна, но сулила серьезные затруднения матери Джо благодаря их бедности и тяжелому стечению обстоятельств: сам Хоуэлс, поденно .работавший в каменоломнях, был болен плевритом и вот уже три месяца лежал в постели, не получая никакого денежного пособия, а теперь миссис Хоуэлс, женщине хрупкой и болезненной, которая уже сбилась с ног, ухаживая за одним больным и одновременно работая уборщицей при сектантской церкви, предстояло возиться еще с больным сыном.

К концу визита Эндрью, разговаривая с нею у дверей, сказал сочувственно:

- У вас столько хлопот! Досадно, что вам придется еще и Идриса держать дома, так как в школу его пускать нельзя. (Идрис был младший братишка Джо).

Миссис Хоуэлс быстро подняла голову. Безропотная маленькая женщина с потрескавшимися красными руками и распухшими в суставах пальцами.

- Нет, мисс Бэрлоу сказала, что Идрис может ходить в школу.

При всем своем сочувствии к ней Эндрью ощутил прилив -раздражения.

- Да? А кто такая мисс Бэрлоу?

- Учительница школы на Бэнк-стрит,-^пояснила, ничего не подозревая, миссис Хоуэлс.- Она сегодня утром заходила к нам. И, увидев, 'как мне трудно, позволила Идрису попрежнему ходить в школу. Один бог знает, что бы я делала, если бы еще и он свалился мне на руки.

У Эндрью было сильное желание сказать ей, что она обязана слушаться его указаний, а никак не указаний какой-то школьной учительницы, которая суется не в свое дело. Он прекрасно понимал, что миссис Хоуэлс обвинять нельзя, и воздержался от замечания. Но, простясь с ней и шагая по Рискин-стрит, он гневно хмурился. Он терпеть не мог, чтобы вмешивались в его дела, а больше всего не выносил вмешательства женщин. Чем больше он об этом думал, тем больше злился. Пускать Идриса в школу, когда его брат Джо болен корью, было явным нарушением правил. И Эндрью неожиданно решил сходить к этой несносной мисс Бэрлоу и объясниться с нею.

Пять минут спустя он, поднявшись по крутой Бэнкстрнт, вошел в школу и, спросив дорогу у привратницы, разыскал "первый нормальный" класс. Постучал в дверь и вошел.

В углу просторной, хорошо проветренной комнаты топился камин. Здесь учились дети до семилетнего возраста, и так как сейчас как раз был перерыв, то перед каждым стоял стакан молока.

Глаза Мэнсона сразу отыскали учительницу. Она писала на доске цифры, стоя спиной к нему, и поэтому сначала его не заметила. Но вот она обернулась.

Она была не похожа на ту "назойливую" женщину, которую рисовало ему негодующее воображение, что он опешил. Или, быть может, удивление в ее карих глазах сразу вызвало в нем чувство неловкости. Он покраснел и спросил:

- Вы мисс Бэрлоу?

- Да.

Перед ним стояла тоненькая фигурка в коричневой вязаной юбке, шерстяных чулках и маленьких топорных башмаках, Он подумал, что она, вероятно, одних лет с ним,- нет, пожалуй, помоложе - ей не более двадцати двух.